Ослиная Шура

Раньше вирусом симулякра заражали сознание только высокопоставленных чиновников. Допустим, человек вдруг решил выйти из-под контроля. Тут же ему делается звонок на домашний телефон, и бархатный вежливый голос произносит какую-либо кодовую фразу. Человек кладёт трубку телефона и выбрасывается из окна или ещё как-то расстаётся с жизнью.

– Я помню, – перебила монаха девушка. – В Москве однажды обалденный шум поднялся, когда за семь дней подряд с собой покончили несколько правительственных депутатов и министров.

– Вот-вот, – поднял вверх указательный палец отец Агафангел. – Нас здесь тоже вниманием не обделяют слуги дьявола. Почти на каждой службе включают в соседнем Доме Культуры отвратительную музыку. Тот же самый двадцать пятый кадр.

Хотя никакая попса больше не звучала из поселкового Дома Культуры, Шура тут же вспомнила встречу с Татьяной Юрьевной. Почему-то захотелось, чтобы она тоже попала на «отчитку» к Николаю Гурьянову. Ведь сам Христос убеждал апостолов, что если человек может и хочет покаяться в совершённых грехах, то путь к спасению для такого открыт. А Татьяна Юрьевна оказалась не таким уж конченым грешником.

– Отец Агафангел, я здесь случайно с директрисой Дома Культуры познакомилась, – попыталась Шура объяснить ситуацию. – Нельзя ли ей тоже к отцу Николаю? Может быть, этой даме тоже помощь нужна ничуть не меньше, чем мне?

– Татьяна Визбор? – удивлённо поднял брови иеромонах Агафангел. – Да нет, пожалуй, о чём ты говоришь. Человек только добровольно должен на молитву идти. По своему хотению. А она сейчас пока не готова, если крутит такую дьявольскую музыку, не считаясь ни с кем.

– Вы сказали – Визбор? – в свою очередь переспросила Шура. – Я ей напомнила про её сольное выступление в Москве. Говорят, неплохая певица.

– Да. Ещё говорят, дочка Юрия Визбора, – задумчиво произнёс монах. – Давно здесь живёт. А, может, и не дочка. Что дочери артиста здесь делать? Тем более, довольно известного в своё время.

– Но как Татьяна Юрьевна всё-таки оказалась здесь, на Валааме? – всплеснула руками Шура. – Просто так в этом мире ничего не случается.

– Да, это правда, – согласился Агафангел. – Господь её тоже к нам привёл, но она порог монастыря переступить не может. Уже пробовала. Поэтому стала директором поселкового Дома Культуры. А когда демоны мучают – она во время церковной службы громкую музыку включает. Это пройдёт, Господь поможет. Долго ли терпеть надобно, но это пройдёт. Ну, всё. Вечером к десяти часам будьте в храме. Под платье чистую рубашку наденьте.

– Батюшка, а в баню сходить можно?

– В монастыре нет бани, монахам не положено. А в посёлке – спросите у жителей.

Если работает, сходите.

Глава 11

Вечер наступал долго. Не просто долго, а, казалось, на северном острове начинаются осенние светлые ночи с Северным сияньем над головой, поэтому настоящая южная ночь, с густым звёздным небом на чернильной замше небосвода, никогда не наступит. Но она всё-таки наступила, решив побаловать своим присутствием ожидающих её наступления.

Вообще-то за зимой всегда наступает весна, за ней наступает лето, потом наступает, как обычно, осень. Даже Россия-матушка в своём бездорожье тоже всегда во что-то наступает, но это ведь не монастырь! Родного российского бездорожья здесь не наблюдалось. Шура уже часов с девяти измеряла двор неспешными шагами.

Она не пыталась себя оправдать или обвинить в стремлении к таинственному мистическому православному обряду. Любой из нас должен, просто обязан очищать себя от непроизвольно накопленных пакостей. Всё-таки прошлая жизнь звучала для девушки сейчас не менее одиозно, чем стремление человека идти к поставленной цели по головам ближних и… и дальних. Как будто таёжная рысь с трудом вырвалась из какого-то грязного болота, оставляя на колючках желтой болотной акации клочки выдранной шерсти.

Тем более, очень часто девушка явно чувствовала сзади, оставшийся в этом болоте, ненавистный взгляд. Шура знала: там никого нет, но из подпространства явно кто-то смотрел, требовал обернуться. Этого нельзя было делать. А взгляд?.. Взгляд мог принадлежать только одной инфернальной сущности – тому, кого она родила на картине. Поэтому необходимо было заступничество батюшки, его чистые молитвы. Чувство, что это поможет восстановить утраченную энергию человеческого существования, укреплялось день ото дня. Недаром во сне несколько раз опять являлась Богородица.

Вот в монастырских вратах появились двое монахов в подрясниках, ведущие под руки женщину. Уже было довольно темно, не видно, кого сюда ведут, но когда монахи подошли ближе, Шура с удивлением и радостью разглядела Татьяну Юрьевну. Она шла не сопротивляясь, только вдруг принялась вопить чуть ли не на весь монастырский двор:

– Колька, чё пристал, Колька?! Отпусти ты меня, я к тебе не пристаю! Отпусти, Колька!

Шурочка содрогнулась, поскольку Татьяна голосила и даже издавала рык не своим, но низким мужским голосом. Наблюдать со стороны это явление было жутковато, и всё же Шура ожидала развязки – ведь недаром священники вели больную в храм. Видно, просьба девушки – оказать помощь директрисе Дома Культуры – не осталась незамеченной.

Вместе с седовласым батюшкой Николаем Гурьяновым женщину сопровождал отец Агафангел. Они молча, не отвечая на подорожные вопли, ввели её в храм. Входя, монах оглянулся и сделал знак Шуре следовать за ними. Так она и поступила.

Внутри было ещё темнее, чем утром, Вдруг под куполом вспыхнувшее огромное паникадило осветило пришедших. Шура даже непроизвольно закрыла глаза, Невесть откуда взявшееся на острове электричество поднимало настроение. Тем более, что Татьяна Юрьевна утихомирилась, не кричала, не сопротивлялась, и стояла на коленях прямо перед иконой той самой Богородицы, которую недавно разглядывала Шура.

Здесь, наверное, не принято на утренней службе электричеством пользоваться, поскольку хватало несколько тусклого, но всё-таки дневного света. А сейчас, освещённый паникадилом центральный придел собора, иконы, развешанные по стенам и колоннам, лепнина, мозаичные росписи купола – всё выглядело совсем по-другому.

Вскоре старец Николай открыл из алтаря царские врата, поклонился, повернулся к святому престолу, поднял обе руки вверх и довольно громко, но несколько неразборчиво начал читать молитву:

– Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое. Наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя. Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну…

Шурочку в который раз удивило, что молитва эта была ей знакома. Она не могла сообразить: звучала ли читаемая молитва в храме когда-нибудь раньше и непроизвольно запомнилась ей, или ещё где-то была услышана, но прочно осталась в её сознании. Память на этот раз не обманывала.