Особая реальность (перевод Останина и Пахомова)
Шрифт:
Я сказал, что не могу с этим согласиться, и вновь попросил объяснить, как производится «настройка».
– Теперь понятно, зачем ты приехал, – произнес дон Хуан с видом заговорщика. – Но, увы, ничем тебе помочь не могу. Никакой «настройки» нет.
– А почему все как один утверждают, что им явился Мескалито?
– Потому, что они его видели, – сказал дон Хуан со значительным видом и как бы мимоходом добавил: – Можешь побывать еще на одной митоте и увидеть все сам.
Какой хитрец, подумал я и, ничего не ответив, спрятал свои
Немного спустя дон Хуан попросил отвезти его к одному из своих приятелей. Мы провели там почти весь день. За разговором Джон – так звали приятеля – спросил, по-прежнему ли я интересуюсь пейот-лем. Это он восемь лет назад дал мне первую порцию пейотля. Я не знал, что ответить. На помощь пришел дон Хуан и сказал Джону, что все идет как надо.
На обратном пути я решил не оставлять вопрос Джона без ответа и среди прочего сообщил, что не собираюсь более экспериментировать с пейотлем, что для этого у меня не хватает смелости и дело это давно решенное. Дон Хуан улыбнулся, но ничего не сказал. Зато я до самого дома болтал без умолку.
Мы уселись перед дверью. Стоял жаркий солнечный день, но дул легкий ветерок, и душно не было.
– Почему ты так нервничаешь? – вдруг спросил дон Хуан. – Сколько лет назад ты бросил учиться?
– Три года.
– А почему нервничаешь?
– Дон Хуан, мне кажется, я тебя предал.
– Ты меня не предал.
– Я обманул твои ожидания, сбежал. Короче – проиграл.
– Ты делаешь то, что в твоих силах. К тому же ты ничего не проиграл. Я учу тебя трудным вещам. Мне они давались еще труднее.
– Но в отличие от меня ты не отступил. Ведь я приехал сейчас не из желания продолжить учебу, а просто так, чтобы кое-что у тебя спросить.
Дон Хуан пристально посмотрел на меня и произнес:
– Тебе нужно обратиться за помощью к дымку.
– Нет, дон Хуан, дымка с меня хватит! Нет больше моих сил.
– Ты еще и не начинал по-настоящему.
– Я боюсь.
– Ничего удивительного. А ты старайся думать не о страхе, а о том, как это чудесно – видеть
– Я так не могу. Как только вспомню дымок, меня словно тьма обволакивает. Будто все люди куда-то исчезают и некому слова сказать. Дымок открыл мне, что такое одиночество.
– Это не так. Возьми, например, меня. Дымок – мой гуахо, а я не чувствую себя одиноким.
– Ты – другое дело, ты его не боишься. Дон Хуан потрепал меня по плечу.
– Ты тоже не боишься, – сказал он мягко, но как будто с упреком.
– Что ж, я вру, по-твоему?
– Дело не в этом, – ответил он. – Меня заботит другое. Ты не хочешь учиться вовсе не потому, что боишься. Дело в другом.
Я стал просить объяснений, буквально умоляя его, но ничего не добился. Дон Хуан только качал головой – словно удивляясь, как это я сам не понимаю.
Я сказал, что, возможно, обучению препятствует моя инертность. Дон Хуан захотел узнать значение слова «инерция». Я принес из машины словарь и прочел: «Инерция – свойство материальных тел оставаться в состоянии покоя или двигаться с постоянной скоростью до тех пор, пока к ним не будет приложена внешняя сила».
– «Пока к ним не будет приложена внешняя сила», – повторил дон Хуан. – Ты нашел верное слово. Я тебе уже говорил: только дурак захочет стать человеком знания по собственной воле. Умного человека приходится вовлекать в учение обманом.
– Убежден, что учиться
готовы многие, – возразил я.– Многие, но они не в счет. Это люди с трещиной. Как тыквенные бутылки: на вид прочные, а стоит налить в них воды или надавить – сразу потекут. Я заманил тебя в учение, и так же со мной поступил мой учитель. Что поделаешь, иначе бы ничего не вышло. Кажется, настала пора снова прибегнуть к трюку.
Трюк, о котором он упомянул, дал мощный толчок моему ученичеству. Прошли годы, а в памяти все так живо, будто случилось вчера. С помощью разных уловок дон Хуан свел меня с женщиной, о которой ходили слухи, будто она колдунья. Случилось так, что она меня люто возненавидела. А дон Хуан? Он ловко сыграл на моем страхе: для защиты от колдовских чар, твердил он, необходимы новые познания в колдовстве. «Трюк» дона Хуана был столь правдоподобным, что я ему поверил: чтобы остаться в живых, нужно учиться.
– Если ты снова собираешься пугать меня той бабой, я больше сюда не ездок, – предупредил я.
Дон Хуан рассмеялся.
– Успокойся, – сказал он. – На испуг тебя больше не возьмешь. Но запомни: для моих «трюков» не имеет значения, где ты находишься – рядом или далеко.
Он положил руки под голову и вскоре заснул. Я занялся своими записями. Часа через два дон Хуан проснулся. Уже стемнело. Заметив, что я пишу, он сел и, насмешливо улыбаясь, спросил, решил ли я с помощью бумаги свои проблемы.
Мы разговаривали об Оахаке. Я рассказал дону Хуану, как побывал там в базарный день. Индейцы из окрестных мест стекались в город торговать продуктами и безделушками. Больше других меня заинтересовал продавец целебных трав. У него был ящик с баночками, в которых лежали сухие и толченые травы. Одну баночку он держал в руке и распевал:
Всякие средства есть у меня: Отрава для мух, комаров и вшей, Лекарства для коз, лошадей и свиней И, что самое главное, – для людей. Лечат от свинки, кори, подагры, Лечат желудок, почки и печень. Купите, сеньоры, – успех обеспечен!Я долго слушал его песенку. В ней перечислялись всевозможные недуги, для каждого из которых, если верить торговцу, у него имелись снадобья. Назвав подряд какие-нибудь три болезни, он делал паузу – это придавало его декламации ритмичность.
Дон Хуан сказал, что в молодости тоже торговал травами в Оахаке. Он даже вспомнил свою песенку и пропел ее. Сказал, что смеси он готовил вместе со своим другом Висенте.
– Отменные были снадобья. Висенте умел брать у травы все, что она способна дать.
– А ты знаешь, я к нему заезжал, – сказал я. Дон Хуан удивился и попросил рассказать. Случилось так, что, проезжая через Дуранго, я вспомнил: дон Хуан говорил мне как-то, что здесь живет его друг, с которым мне следовало бы повидаться. Я его разыскал, мы поговорили. Прощаясь, он вручил мне мешочек с какими-то растениями и подробно разъяснил, как их надо сажать.
Я остановил машину, не доезжая до городка Агуас Кальентес. Поблизости никого не было. Минут десять я разглядывал окрестности и не заметил ни жилья, ни скота у обочины. Машина стояла на вершине холма: отсюда дорога просматривалась далеко в обе стороны.