Особо опасная особь

– Неправда. Зачем им на меня смотреть?

– Они смотрят на всех вас – хай-стэндов США, Канады и Мексики. Смотрят, чтобы знать все, что вы делаете. Они контролируют вас.

– Я не чувствовала никакого контроля. Жила как хотела.

– Жили. Пока не выпали из обоймы. Помните, что с вами стало потом? Какую охоту на вас развернули?

– А марджи? У марджей нет никакой прослушки, я знаю точно. Они в своем Синем Квартале такое вытворяют…

– Марджи – особое дело, – сказал Иконников. – И отдельная тема разговора. Думаю, на сегодня достаточно, Лина.

– Я хочу встретиться с Умником. Могу я увидеть его сейчас?

– Не сегодня.

– Мне надо Умника! Я имею на это право.

– Сейчас вы немножко поспите.

– Не буду спать! – засипела Лина, слезы навернулись на глаза. – Пожалуйста, позовите Умника!

Умник, сволочь такая, затащил ее в чужую страну – нецивилизованную, варварскую Россию, отдал ее на растерзание бездушным генетикам, отравленным лживой русской пропагандой. И все же единственный человек, которого Лина хотела бы сейчас увидеть – Умник. Увидеть его живым, посмотреть в его лукавые глаза, улыбнуться в ответ на его кривую улыбку. Прижаться гладкой щекой к его вечной наждачной небритости…

– Умник… Почему вы его не позовете? Он умер, да?

Лина не выдержала, заплакала. Слезы выкатились из ее глаз горячими горошинами. Ей стало очень плохо, горше не бывает.

Умник. Где ее Умник?

– Мефодьсвятополкыч, – крикнул парень, – у нее тут пики пошли в бета-ритме, дисбаланс пошел, нужно загружать ее, а то вся работа насмарку полетит, программа еще не адаптировалась.

– Загружай, – сказал лысый. – Четыре кубика дормидина.

– Четыре? Ей и двух хватит – по массе.

– Двух не хватит, девушка у нас переделанная. Давай четыре.

Манжет на предплечье издал негромкий хлопок, в вену вошла инъекция снотворного, голова Лины медленно опустилась подбородком на грудь.

Лина заснула.

День 2

Свадьба гуляла вовсю. Гости, числом более сотни, не уместились в трактире и столы накрыли во дворе. Здесь же, чуть поодаль, жарилась на решетках свинина, жарились колбаски и шпикачки, жарился даже сыр – ароматный дым поднимался в голубое небо, раздувался ветром, щекотал ноздри. Два повара-близнеца едва успевали бегать вдоль ряда жаровен – оба толстые, монументальные, в белых колпаках и синих фартуках, с огромными руками, поросшими рыжим волосом. Гости чокались глиняными кружками, пивная пена шлепками падала на столы. Столы ломились от блюд – суп-гуляш, остро пахнущий чесноком, салаты, паштеты, рулеты, голубой карп, запеченный в соусе и украшенный веточками базилика, и картошка с маслом и укропом, и конечно, огромные куски мяса – истекающие жирным соком, янтарно-желтые, в коричневых полосках, выжженных грилем, и, само собой, пиво, пиво, пиво – прозрачное, пенистое, хмельное, лучшее в мире, сваренное прямо здесь, в деревне, в пивоварне на склоне старого холма. Скрипка и два аккордеона – вот и весь оркестр, но как они играли! Как дружно – в сто глоток – пели гости, как выпевали свадебный кант на незнакомом Лине языке, как улыбались в сто улыбок Лине и ее жениху – сто щербатых ртов с плохими зубами. «Горько, горько!!!» – поминутно, вскакивая с места и размахивая кружкой, кричал кто-нибудь из гостей; вначале Лина не знала, что это значит, но Иржи научил ее – если кричат «горько», то нужно целоваться – взасос, насколько хватит дыхания. И Лина целовалась с Иржи – он как и всегда, делал это классно, лучше всех, и губы Лины давно распухли, но она раз за разом вставала и целовалась снова – что ж поделать, гостей нельзя обидеть.

Лина и Иржи сидели во главе самого большого, самого длинного стола. Лина в длинном платье из домотканого льна – белом, с красными лентами, нашитыми на груди и рукавах. Ее роскошная коса со вплетенными цветами лежала на макушке толстым золотистым кренделем. Иржи – в забавном пиджачке, черном и кургузом, в шляпе-цилиндре, на шее – галстук-бабочка. По правую руку от Иржи сидел его отец, бодрый старичок по имени Вацлав. По левую руку от Лины – ее папа, Юзеф Горный – пьяненький, растрепанный, счастливый донельзя.

– Ну и что, дочка, что он чех? – прокричал в ухо Лине отец. – Мы, поляки, с чехами братья и сябры, forever and ever. Чехи и ляхи, да. Едина кровь! Твой Иржи, он ладный хлопчик. И кум мой новый, Вацлав, парень хоть куда… Ты не ошиблась, дочка, Хеленка моя малая. Хоть раз в жизни не ошиблась. Кум, дай чокнуться с тобой, сукин ты сын, пся крев! Горько! Горько!!!

Юзеф поднялся, уронив стул, и нетрезвой походкой направился к парню Вацлаву. Стариканы обнялись, основательно окатив друг друга пивом, едва не упали, удержались все же на ногах совместными героическими усилиями, и завопили в две глотки:

– Горько! Горько нам!!! Целуйтесь, новобрачные!

– Умник, я сейчас умру, – сказала Лина на ухо Иржи. – У меня губы уже наверное как две подушки, да?

– Хорошие у тебя губки, – ответил Иржи. – Не фантазируй, детка. Свадьба бывает раз в жизни… во всяком случае, я надеюсь, что в нашей с тобой жизни будет именно так. Поэтому отдувайся.

– Я тебя люблю, Умник, – шепнула Лина.

– Тем более отдувайся.

Они целовались недолго – полминуты, не больше, и Лина все полминуты думала о том, как это глупо – целоваться по заказу. Потом поклонились гостям и сели.

– Ты уже не брезгуешь мной? – спросила Лина.

– Нет, – Умник улыбнулся. – А ты что, не заметила? Вчера. И позавчера? По-моему, я был хорош. Сам собой горжусь.

– Ты хорош. Хорош… – Лина провела пальцами по узловатой кисти Иржи. – Только почему ты обманул меня? Почему вначале привез меня не в Чехию, а в жуткую примитивную Россию? Я так расстроилась…

– Так было нужно, – сурово сказал Иржи. – Не забывай, что я шпион, спецагент, сотрудник всемирного антигенетического чешского комитета имени Яна Жижки. Я всегда на боевом посту!

Словно в подтверждение этих слов за оградой двора раздались крики, затрещали выстрелы, тяжело бухнули взрывы – сотрясли землю, уронили на столы кружки, залили пивом колени гостей. Завопили мужчины, разом заплакали беременные женщины. Сворки ворота слетели с петель, широченный американский джип с пулеметом на крыше неспешно вкатился во двор, дверцы его распахнулись. Из джипа выпрыгнули трое – квадратный блондинистый янки, негр, черный как головешка, и латинос с набриолиненными волосами. Все трое – в зеркальных очках и синих пиджаках с желтыми блестящими пуговицами.

– Спокойно, европейские ублюдки, – вальяжно произнес негр. – У вас есть право лгать на каждом шагу, нарушать законы и ненавидеть Америку – колыбель человеческой цивилизации. Есть право не знать об обратной стороне зеркала, право думать, что вы в этом мире что-то из себя представляете. И еще: у вас есть право умереть, и отправиться в ад, и увидеть вашего большого босса, Дьявола, и поцеловать его под хвост, и гореть в этом аду до самого Страшного суда. Аминь.

Трое джиннов разом выхватили из-под пол пиджаков огромные никелированные автоматы и начали стрелять.

– Спокойно! – крикнул Умник Иржи. – Я всех спасу! Для сотрудников всемирного антигенетического чешского комитета имени Яна Жижки не существует препятствий!

Он вскочил на стол, сдернул с головы цилиндр, обнажив сияющий металлом купол. В черепе открылись квадратные окошки, числом не менее десяти, из каждого высунулся вороненый ствол.

– Смерть агентам службы генетической безопасности Соединенных Штатов Америки! – воскликнул Иржи. – Да здравствует свободная любовь, не извращенная биологическими присадками!