Особое мнение (Сборник)
Шрифт:
Что ж, основная часть задания выполнена. Остаются два последних этапа. Машина оставила в безукоризненно чистой пепельнице на абсолютно чистой скатерти обгоревшую спичку, а потом поехала на кухню. Предстояло отыскать стакан воды. Аппарат начал осмотр поверхностей с правой стороны мойки, и тут до него донеслись человеческие голоса.
— Вот эта квартира, — говорили близко, слышимость — лучше не придумаешь.
— Заходим на раз-два, осторожно, он может быть внутри, — сказал другой голос — тоже мужской.
И очень похожий на первый.
Дверь выбили, и в квартиру влетели два гражданина в длинных плащах.
Под этой маской ее и увидел один из мужчин — высокий, рыжеволосый. Он быстро сунулся на кухню.
— Никого! — бодро доложился он и пошел дальше.
— Окно, — выдохнул его напарник.
В квартиру вошли еще двое — видно, собралась вся команда.
— Стекла нет. Он через окно выбрался!
— Но его нет в квартире…
Рыжеволосый снова остановился на пороге кухни. Потом включил свет и вошел. В руке хорошо различался пистолет.
— Странно… Мы вломились сюда сразу, как только услышали сигнал «Грома».
И он подозрительно поглядел на часы.
— Розенберг всего несколько секунд как мертв. Как он мог выбраться из квартиры так быстро?
Эдвард Эккерс стоял у подъезда и прислушивался к голосу. Последние полчаса он звучал по-другому — противно, навязчиво и очень недовольно. Шум улицы то и дело заглушал его, но голос не сдавался, снова и снова механически повторяя свою жалобу.
— Ты устал, — сказал Эккерс. — Шел бы ты домой. Горячая ванна — что еще нужно после тяжелого дня?
— Нет! — ответил голос, прерывая очередную тираду.
Он доносился из большого стеклянного пузыря, ярко светившегося на фоне темного тротуара в нескольких ярдах справа. По пузырю крутилась яркая неоновая надпись:
Изгоним изгонятелей!
Эккерс даже подсчитал: за последние несколько минут знак привлек внимание тридцати прохожих! Приметив залипшего ротозея, человек в будке тут же пускался в разглагольствования. Рядом располагались несколько театров и ресторанов — удачное место, много народу туда-сюда ходит.
Однако будку здесь установили не ради прохожих. Нет, тирады сидящего внутри человека метили в Департамент внутренних дел и предназначались для ушей Эккерса и сотрудников близлежащих контор. Надоедливое бухтение продолжалось так давно, что Эккерс его практически не замечал. Как шум дождя и гудение машин. Он зевнул, сложил руки на груди и стал терпеливо ждать.
— Изго-оооним изгонятелей! — издевательски пискнул голос. — Ну же, Эккерс. Давай, скажи что-нибудь. Или даже сделай — ну хоть что-нибудь.
— Нет уж, я лучше так постою, — довольно отозвался тот.
Мимо будки прошла стайка людей, по виду — все добропорядочные граждане из среднего класса. Им тут же раздали листовки. Граждане тут же их выкинули. Эккерс расхохотался.
— Ну и ничего смешного, — пробурчали из будки. — Между прочим, они не из воздуха берутся, мы их за деньги печатаем.
— На свои собственные? — поинтересовался Эккерс.
— Частично да.
Гарту этим вечером явно было одиноко.
— Ну а ты чего здесь? Что случилось-то? Я видел, как полицейские
с крыши спускались.— Возможно, арестуем преступника, — отозвался Эккерс. — Убийцу.
Внутри дурацкого пузыря зашевелилась тень.
— Ух ты! — Харви Гарт явно заинтересовался.
Он наклонился вперед, и теперь они уставились друг на друга: Гарт видел Эккерса — ухоженного, не жалующегося на рацион мужчину в приличном плаще, а Эккерс — Гарта. Худого, молоденького и, судя по обтянутым скулам, голодного. Лицо пропагандиста, казалось, состояло из одних носа и лба.
— Вот видишь, — сказал ему Эккерс. — Мы нуждаемся в системе. А ты тут со своими, понимаешь, утопиями…
— Конечно! Безусловно! Допустим, человека убили. И что, моральное равновесие можно восстановить, убив убийцу? — с энтузиазмом заверещал Гарт. — Запретим это! Запретим систему, обрекающую человеков на частичное вымирание!
— Подходите за листовками! — насмешливо передразнил его Эккерс. — Мы выдадим вам бумажки с готовыми лозунгами! А чем, по-твоему, стоит заменить систему?
Гарт гордо ответил, и в голосе его слышалась твердая убежденность в своей правоте:
— Просвещением!
Эккерсу стало смешно, и он спросил:
— И это все? Думаешь, твое хваленое просвещение удержит людей от антисоциальной деятельности? Или ты полагаешь, что преступники просто, хе-хе, заблуждаются, несчастные невежественные бедняжки?
— А психотерапия на что?
Взволнованный Гарт высунул из будки костистое настороженное лицо — ни дать ни взять возбужденная черепаха.
— Они же больны… вот почему они совершают преступления! Здоровые люди не совершают преступлений! А вы способствуете дальнейшему развитию их болезни, вы поддерживаете социум, придерживающийся патологически жестоких идей! — И он обвиняюще погрозил пальцем: — Вы и есть настоящие преступники! Ты — и твой Департамент внутренних дел! И вообще вся Система изгнания!
Снова и снова вспыхивала на будке надпись: «Изгоним изгонятелей!» Под изгонятелями, конечно, понималась вся система принудительного остракизма преступников, то есть аппаратура, отправляющая приговоренного в случайно выбранную богом забытую звездную систему, в какой-нибудь пыльный и отдаленный уголок вселенной, где преступнику уже не удалось бы причинить вреда.
— Во всяком случае, нам причинить, — вслух договорил Эккерс.
Гарт тут же выдал ожидаемый аргумент:
— А о местных жителях вы подумали?
Да уж, местным обитетелям в такой ситуации определенно не везло. С другой стороны, изгнанная жертва системы тратила свою энергию и время на то, чтобы всеми правдами и неправдами вернуться в Солнечную систему. Если он возвращался, не успев состариться, общество вновь принимало его. Да уж, серьезное испытание… особенно для какого-нибудь изнеженного космополита, который всю жизнь прожил в Большом Нью-Йорке… А ведь там, куда выпихивали преступников, наверняка еще серпами пшеницу жали. И хорошо, если только пшеницу и серпами, а вдруг там росло чего похуже… В дальних углах вселенной все планеты как на подбор были дикими, аграрными и неразвитыми: отдельные поселения практически не поддерживали между собой связи, разве что натуральный обмен практиковали: меняли фрукты на овощи или и то и другое на грубые ремесленные поделки.