Особое мясо

Подошедший лаборант отдает руководителю на подпись какие-то документы.

— Это еще что такое? Ну и как я, по-вашему, должна это сейчас подписывать? Почему вы мне раньше не принесли эти бумаги?

— Я подходил к вам, но вы сказали, что займетесь этим позже.

— Не пытайтесь выкрутиться! Если я говорю «потом», это значит — «сейчас». Особенно когда речь идет о важных документах. Думать надо, а не тупо исполнять все, что сказано. Вам платят за то, чтобы вы думали! Идите отсюда.

Маркос на нее не смотрит, но она все равно пускается в объяснения:

— Совершенно не с кем нормально работать. Тупость человеческая действительно безгранична.

Он не отвечает, а про себя думает, что оказаться в подчинении у такой начальницы — то еще удовольствие. Ему хочется напомнить ей, что «потом» — это потом и что плохо отзываться о сотрудниках при посторонних — дурной тон. Таким образом она только компрометирует себя, демонстрируя свою несостоятельность как руководителя. Сдержав эмоции, он решает ограничиться чуть более завуалированным комментарием:

— Тупость, говорите? Не с кем работать? Разве не вы их на работу набирали?

Она просто закипает от злости. Маркос понимает, что вулкан может проснуться в любой момент. Холодной, вязкой лаве уже тесно там, внутри. Однако Валка берет себя в руки и холодно, но спокойно заявляет:

— Можете быть свободны, я вас больше не задерживаю. Заказ я перешлю господину Кригу напрямую.

Последние слова, несомненно, должны были прозвучать угрожающе, но ему нет до них дела. Он хотел бы много чего сказать этой женщине, но сдерживается, презрительно улыбается ей на прощание, сует руки в карманы и поворачивается кругом. Насвистывая, он идет по коридору к выходу, а за спиной у него раздается сердитый стук трости. С каждым шагом этот звук все слабее и дальше от него.

16

Он подходит к машине, и в этот момент раздается звонок. Звонит его жена, бывшая.

— Здравствуй, Маркос. Тебя почти не видно — весь в пикселях. Алло? Ты слушаешь? А изображение есть?

— Здравствуй, Сесилия. Да, я слушаю. Только плохо слышно.

— Марк…

Связь обрывается. Отъехав, он снова останавливается и перезванивает.

— Алло, Сесилия? Извини, тут, похоже, сигнал слабый. Я почти ничего не слышал.

— Про твоего папу я знаю. Нелида мне позвонила. Ты как? Хочешь — можем увидеться.

— Все нормально. Спасибо тебе, но, знаешь, я, наверное, лучше побуду один.

— Я тебя понимаю. Поминки будешь устраивать?

— Мариса сказала, что все организует.

— Ну да. Я так и подумала. Мне прийти? Ты скажи, я сделаю, как ты хочешь.

— Спасибо, мне кажется, не надо. Я и сам-то туда не рвусь. Еще подумаю, идти или нет.

— Я по тебе соскучилась.

Он молчит. С того времени, как она уехала к маме, он впервые слышит, что она скучает по нему. Сесилия продолжает:

— Ты изменился. Другой какой-то стал.

— Да нет, я все тот же.

— Вот уже какое-то время ты сам не свой. И мне кажется, что между нами нет уже той близости, как раньше.

— Это ты уехала из дома, не я. И возвращаться ты не хочешь. Думаешь, я всю жизнь буду сидеть и ждать, когда ты соизволишь позвонить?

— Нет, разумеется, можешь не ждать. Я просто хотела… Давай поговорим?

— Знаешь, мне нужно немного прийти в себя. Я успокоюсь и тебе позвоню. Договорились?

Этот ее взгляд с экрана хорошо знаком ему. Она всегда так смотрела, когда не могла разобраться в том, что происходит вокруг, когда что-то оказывалось выше ее понимания. Встревоженные и при этом печальные глаза. Так часто смотрят люди со старых фотографий — нечетких, цвета сепии.

— Хорошо, как скажешь. И еще, Маркос, если вдруг я могу тебе чем-то помочь, ты звони. Сразу же звони.

— Ладно, договорились. Всего доброго.

Он возвращается домой. Обняв Жасмин, он начинает насвистывать «Summertime» ей на ухо.

17

Сестра, взявшись организовать поминки, уже много раз ему звонила. Она опять заявила, что возьмет на себя все, «даже включая расходы». Услышав эти слова, он сначала улыбнулся, а потом вдруг понял, что не желает больше ее видеть. Никогда.

Встает он рано, потому что в город нужно успеть к назначенному часу. В ванную они с Жасмин идут вдвоем: за ней нужно присматривать, чтобы она ни обо что не ударилась. Он убирает в ее комнате, приносит еду и воду, чтобы она спокойно могла побыть без него несколько часов. Он измеряет ей пульс и давление. С тех пор, как стало понятно, что Жасмин беременна, он успел собрать в доме целую аптечку и прочел кучу книг по этой теме. Он привез с работы портативный аппарат для УЗИ: на комбинате им пользовались для определения беременности у самок, отправляемых в охотничьи хозяйства. Ему пришлось потрудиться, чтобы освоить это устройство, зато теперь он может иметь более точное представление о ее состоянии. Понятно, что такое ведение беременности далеко от идеала, но чтобы вызвать специалиста, пришлось бы показать сертификат об искусственном осеменении и справку о регистрации беременности.

Он надевает костюм и выходит из дома.

По дороге ему снова начинает звонить сестра.

— Маркитос? Ну как, ты придешь? Эй, почему я тебя не вижу?

— Я за рулем.

— А, понятно. Так когда тебя ждать?

— Не знаю.

— Гости уже собираются. Ты бы хоть урну завез. Слышишь меня? Я говорю, привези урну. Пойми, прощание без урны не имеет смысла. Так не должно быть!

Он прерывает звонок без предупреждения. Сестра перезванивает. Он отключает телефон и сбрасывает скорость. Нет, торопиться не буду. Когда захочу, тогда и приеду.

Вот и дом сестры. Из машины он видит группу гостей у двери. Все, разумеется, с зонтиками. Он выходит из машины, достает из сумки серебристую урну и несет ее, прижимая к боку рукой. Звонок. Дверь открывает сестра.

— Ну наконец-то! У тебя что, телефон сел? Звонок оборвался, а потом я никак не могла до тебя дозвониться.

— Нет, я его выключил. Держи урну.

— Ну что ты стоишь? Проходи, проходи. И опять без зонтика! Ты что, умереть хочешь?

Сестра многозначительно и одновременно с опаской бросает взгляд на небо. После этого она забирает у него урну.

— Бедный наш папа. Сколько он всего сделал, скольким пожертвовал. И все ради нас. Мы по сравнению с ним…

Он смотрит на сестру и замечает перемены в ее облике. Она не просто выглядит лучше. Нет, она хорошо накрашена, явно побывала в парикмахерской, и на ней черное облегающее платье. Не слишком обтягивающее — чтобы не нарваться на упрек в демонстративном неуважении к поводу, собравшему гостей, но достаточно эффектное, чтобы в полной мере блистать на этом мероприятии, устроенном действительно ею и никем другим.