Особые отношения (Не покидай меня)

— Вашему супругу. Я бы хотел… э… чтобы вы сообщили ему, что хотите связаться с ним и обсудить условия жизни вашего ребенка в его новом доме… то, как к нему относится миссис Декстер и каковы их планы на будущее. И еще я бы хотел, чтобы вы предложили супругу встретиться… наедине, только вы и он… и поговорить о будущем Джека.

— Но, честно говоря, я вовсе не горю желанием с ним встречаться, мистер Клэпп. Боюсь, это просто выше моих сил.

— Я могу это понять. Но… э… если я не заблуждаюсь… а я могу заблуждаться, я заблуждался в прошлом и сейчас случается впадать в заблуждение… э… я не думаю, что он с готовностью согласится на ваше предложение. Вина, чувство вины, понимаете… Он почувствует себя виноватым. Если только я не ошибаюсь…

— Нет, — сказала я. — Думаю, вы не ошибаетесь. На самом деле моя сестра говорила мне о том же.

— О чем? — спросил он. И я перевела разговор на другую тему, чтобы окончательно во всем этом не запутаться.

Но вечером я написала-таки это письмо.

Дорогой Тони.

Не могу передать словами, какую боль ты мне причинил. Просто непостижимо, как мог ты предать и меня, и собственного сына, поступить так безжалостно, руководствуясь лишь собственными интересами. Ты воспользовался моей болезнью — временным недомоганием, от которого я уже практически излечилась, — как предлогом, чтобы похитить у меня сына и переметнуться к женщине, с которой, очевидно, встречался уже в то время, когда я была беременна твоим ребенком. Ловко манипулируя обстоятельствами моей послеродовой депрессии, подтасовывая факты, ты использовал их против меня, чтобы доказать, что я будто бы представляю опасность для Джека. Твоя лживость и жестокость просто чудовищны.

Однако у меня имеются серьезные причины, вынуждающие тебе писать, несмотря ни на что. Меня глубоко ранит тот факт, что, будучи матерью Джека, я сейчас пребываю в неведении относительно всех обстоятельств его жизни. От меня намеренно скрывают все — кто за ним ухаживает, хорошо ли о нем заботятся, получает ли он родительское тепло и ласку, в которых так нуждается ребенок его возраста.

У меня есть вопросы и о его дальнейшем воспитании — каким бы ни было окончательное решение суда, все это нам придется обсуждать и решать совместно.

Хочу еще раз подчеркнуть следующее: несмотря на страдания, которые я испытываю из-за незаслуженной разлуки с сыном, моей первой и основной заботой остается благополучие Джека и его счастливое будущее. Именно поэтому я готова, отбросив обиды и боль, встретиться, чтобы поговорить о нашем сыне и его будущем. Думаю, что за первой встречей последуют и другие. Ради Джека мы Должны забыть о вражде и начать диалог.

Жду ответа, в котором ты назначишь удобное для тебя время и место встречи.

Твоя Салли.

— Да ты просто умница, — оценила Джулия, когда я прочла ей окончательный вариант.

— Надо поблагодарить за это мистера Клэппа. Он заставил меня три раза переписывать, пока не остался доволен письмом.

— Ты серьезно? Мистер Клэпп — тот самый мистер Скромник — действительно его исправлял?

— И не только — он постоянно подбрасывал мне по электронной почте идеи и предложения, как нам воткнуть нож поглубже… хотя конечно же он ни разу не назвал вещи своими именами и не обмолвился о том, что мы пытаемся подставить ножку моему беглому мужу. Но, разумеется, именно это и было целью.

— Ну что ж, должна заметить, что письмо составлено очень умно. Потому что ты явно показана здесь жертвой, но при этом не впадаешь в жалость к себе. Кроме того, из письма ясно, что твой муженек вел двойную игру и изменял тебе — и это не может не вызвать у суда вопросов о реальных мотивах его поступков. А то место, где ты говоришь, что готова забыть об обидах, потому что важней всего для тебя интересы сына… Это просто потрясающее великодушие.

Через три дня я получила от Тони ответ.

Дорогая Салли.

Принимая в расчет то, что ты угрожала лишить жизни нашего сына — вкупе с полным отсутствием у тебя материнских чувств после его рождения, — я нахожу странным, что, ты в своем письме упрекаешь меня в предательстве. Ведь в действительности это ты предала невинное дитя, ты — и никто иной.

Касательно же обвинений в том, что я не хранил тебе верность в период твоей беременности, хочу указать, что Диана Декстер была мне близким другом на протяжении многих лет. Как друг она и пришла на помощь, когда твое психическое здоровье во время беременности стало внушать серьезные опасения. Наша дружба переросла в нечто большее лишь после резкого ухудшения твоего состояния, повлекшего ряд безответственных, опасных выходок, угрожавших безопасности нашего ребенка.

Трудно представить себе лучшую приемную мать для моего сына, чем она, — благодаря ей в настоящее время Джек ни в чем не нуждается, а главное, растет в безопасной, спокойной обстановке, столь необходимой для ребенка в раннем возрасте. Разумеется, я сознаю и не отрицаю, что необходимо считаться с твоим — как матери Джека — мнением при принятии любых решений относительно его будущего. Но до тех пор, пока я не буду совершенно уверен, что ты более не представляешь для него опасности, я не могу с тобой «встретиться, чтобы поговорить». Искренне надеюсь, что ты находишься на пути к полному восстановлению психического здоровья и уже начинаешь осознавать последствия своего поведения, столь безответственного и разрушительного по отношению к нашему сыну. Пойми: я отнюдь не испытываю к тебе неприязненных чувств и искренне желаю тебе только добра в твоей будущей жизни.

Искренне твой,

Тони.

Копия: Джессике Лоу, Уондзуорт, Мин. здравоохранения и социального обеспечения.

Я читала это письмо, и руки у меня ходили ходуном. Первым делом я отправила его по факсу Найджелу Клэппу, а потом отправилась к Джулии за сочувствием.

— Ты же понимаешь, это написано его адвокатом, — участливо сказала она, готовя для нас кофе.

— Точно так же, как и мое письмо.

— Но в твоем, по крайней мере, звучал твой собственный голос. А это послание… местами оно звучит ужасно ханжески… Вот хоть здесь: «Это ты предала невинное дитя, ты — и никто иной». Нет, ты подумай, ну кто в наши дни изъясняется таким языком?

— Да уж, стиль совсем не типичен для Тони — я ведь знаю, у него проза рубленая, лаконичная. И он никогда не вдавался в подобные сантименты: «..я отнюдь не испытываю к тебе неприязненных чувств и искренне желаю тебе только добра». Он как раз испытывает ко мне откровенную неприязнь и только и мечтает, чтобы я как можно скорее попала под автобус.

— Это развод. А развод — это всегда потоки грязи.

— Особенно когда так много поставлено на кон.

Вечером мне позвонил мистер Клэпп:

— Э… по поводу письма вашего супруга…

— Меня оно расстроило, — сказала я.

— О… в самом деле?

— Да, потому, что этот мерзавец вывернул наизнанку все, о чем говорилось в моем письме. И еще потому, что это позволило ему в письменном виде заявить, что он «спасал» нашего сына… а это не только чистейшая ложь, но еще и ужасно обидно.