Остановки в пути

Но наконец маме посчастливилось, и мы въехали в маленькую квартирку. Новый дом очень напоминал «Русский дворец», вот только населяли его по большей части австрийцы. Он тоже находился в Бригиттенау, на голой, пустынной улице с симметричными рядами серых, скучных доходных домов постройки начала века. Квартира стоила недорого. Правда, туалет был в общем коридоре, зато в кухне — раковина с холодной водой, а в комнате стояла добротная двуспальная кровать, настоящая детская кроватка, два шкафа, письменный стол, четыре стула — роскошь, да и только.

Все бы ничего, если бы не пожилая супружеская пара из дома напротив: весь день они торчали у окна, уставившись в окна нашей квартиры. Ровно девять утра они занимали наблюдательный пост: муж в костюме с галстуком, жена в кружевном воротничке, с жемчужными бусами на шее и в шляпке с пером. Так они и замирали у открытого окна, облокотившись на подоконник, в любую погоду, в дождь, в град и даже в холод. Иногда жена надевала пальто, а муж повязывал шарф, и только когда температура опускалась ниже нуля, они оставляли позицию. Они часами неподвижно простаивали у окна, неотрывно следя за тем, что у нас происходит. В двенадцать они исчезали, наверное, чтобы пообедать, но ровно четверть часа спустя появлялись снова. Хоть часы по ним проверяй. И только в пять вечера представление заканчивалось — до утра.

Отец рвал и метал, ведь у нас в квартире ни занавесок, ни жалюзи не было. Он им и кулаком грозил, и, высунувшись из окна, по-русски их поносил. Но желаемого эффекта это все не возымело. Они не дрогнули, даже не изменились в лице, просто смотрели и смотрели, как две большие восковые куклы, статуи, не люди из плоти и крови, а какие-то скульптуры, вроде головок купидонов, медуз и атлантов на фасаде их дома.

Потом отец набросился на маму и потребовал, чтобы она как-то воспрепятствовала этому гнусному вторжению в нашу личную жизнь. Но мама отказалась идти к жильцам дома напротив.

— По-твоему, они так меня и послушают? Это же их любимое занятие! Может быть, они и на улицу-то больше не выходят, а тут такое развлечение!

— А мы должны страдать, да?! — закричал отец. — Вот подожди, встану у окна, сниму штаны и покажу им голую задницу! Посмотрим, что вы на это скажете!

Вскоре отец претворил свою угрозу в жизнь. Я был в восторге, бегал по квартире и хлопал в ладоши, а мама ушла в кухню и почти весь день с отцом не разговаривала. Однако и его голая задница никакого впечатления на обидчиков не произвела, они даже в лице не изменились.

В конце концов мы привыкли к незваным гостям, как к мебели.

Мама устроилась вышивальщицей на фабрику тирольских национальных костюмов. Через несколько месяцев ее уволили из-за «сокращения производства». Потом мадам Фридман ей нашла место уборщицы, и отныне по утрам она убирала квартиры состоятельных венских евреев, а по вечерам — главный офис крупного страхового общества. Отец нанялся в книгохранилище Венской университетской библиотеки. Хорошо помню, как он несколько недель ждал ответа из отдела кадров.

— Прежде чем принять вас, мы должны убедиться, что на это место не претендует ни один гражданин Австрии, — пояснили ему. — Таково правило.

Австрийцев в ту эпоху почти полной занятости подобные места не интересовали, и поэтому моего отца взяли.

До своего устройства на работу он забирал меня из школы и со мной сидел. Проверял мои уроки и удивлялся, как быстро я выучил немецкий.

— У нас в классе десять иностранцев, — рассказывал я. — Учительница меня часто хвалит. Говорит, я лучше этих турок.

Отец мне попенял, нельзя, мол, так уничижительно говорить о турках, они, мол, ничем не хуже меня. Но я и не хотел никого обидеть, ведь турецких детей все называли «эти турки», и даже турецкая девочка, которая сидела со мной за одной партой и, как ни странно, поверх штанов носила еще юбку, иногда говорила: «Я тоже из "этих турок"».

Родители пытались устроить меня в группу продленного дня. Их обнадеживали и уговаривали подождать, мол, столько желающих, так сразу не получится. Австрийским гражданам с «правильным» партбилетом [7] долго ждать не приходилось. Но об этом мои родители тогда не догадывались. А если бы и догадались, толку было бы немного.

7

Членство в одной из двух наиболее влиятельных политических партий Австрии (в описываемый период — Социалистическая партия Австрии и Австрийская Народная партия).

— В этой стране, — сетовала мама, — считается, что женщина с ребенком должна сидеть дома. Ну кто же себе может такое позволить? В России почти все женщины работают. Врачи — почти исключительно женщины. А здесь как в Средневековье. Женщина даже фамилию мужа брать обязана. Вот он какой прогрессивный, твой Запад, дальше ехать некуда.

— Запад не мой, — возражал отец, — а потом, какую в России женщины зарплату получают, забыла?

В один прекрасный день у входа в школу меня поджидал не отец, а мама. Она объяснила мне, что отец теперь работает, а ей тоже нужно не позднее двух быть в страховом обществе.

После обеда она наклонилась ко мне, так что ее лицо пришлось вровень с моим, и сказала, что я должен быть смелым. Отныне после школы я буду сидеть дома один. Я, конечно, к этому еще не привык, но надо же когда-то начинать.

— Ничего страшного, — произнесла мама искусственно непринужденным, почти веселым тоном, — в доме людей полным-полно. Значит, ты не один. И подумай только, вся квартира в твоем распоряжении, разве не здорово? Можешь бегать, беситься, играть во что угодно! Только ничего не сломай… Я тебе в кухне на столе два стакана апельсинового сока и шоколадку оставила.

Потом она показала пальцем на часы на стенке — их оставили нам прежние жильцы:

— Когда маленькая стрелка будет на цифре «пять», вернется папа. Когда большая стрелка сделала круг, значит, час прошел. Стрелка еще четыре круга должна сделать, пока всего-навсего час дня.

Меня охватила паника. Целых четыре часа сидеть одному! Я вцепился в мамину юбку и стал умолять ее не уходить.

— Чепуха, — отрезала она. — А кто деньги зарабатывать будет?

Я зарыдал.

Она обняла меня и прошептала:

— Ну, не бойся… Не бойся… Ну, перестань… Черт возьми…

Но я рыдал и рыдал.

Она подождала минутку, вздохнула, с состраданием взглянула на меня, покачала головой, пробормотала что-то непонятное… Потом она вышла и закрыла за собой дверь. Я услышал, как удаляются по коридору и затихают на лестнице ее шаги.

Первые полчаса я ходил по квартире: туда-сюда, туда-сюда… «В доме людей полным-полно, ничего с тобой не случится!» — мысленно повторяю я слова мамы. Потом я торопливо делаю уроки и смотрю на часы: всего половина третьего.