Остановки в пути

— Йованка! Второй этаж убирать сегодня! Милена! Сегодня убирать третий и четвертый этаж! Мусор из корзин выкинуть!

Потом она обращается к маме:

— Ты сейчас чистить туалеты на первый этаж! Потом холл аккуратно пылесосить! Аккуратно значит аккуратно! И в углах тоже. И пыль стереть с большой стол.

Мама кивает, надевает поверх платья рабочий халат, повязывает на голову платок, снимает очки и прячет их в футляр. Но мне интересно, почему эта женщина так странно разговаривает, и я спрашиваю:

— А чего вы так слова коверкаете?

Мама бросает на меня угрожающий взгляд и качает головой.

А госпожа главная уборщица отвечает на изысканном венском диалекте:

— А ну, заткнись, идиот. Не с тобой говорят.

Потом она обращается к маме:

— Ребенок нельзя здесь быть! Ребенок отсюда вон!

Но меня все-таки не выгоняют, потому что начальник хозяйственного отдела, шеф госпожи главной уборщицы, которому она на меня жалуется, только добродушно улыбнулся и протянул:

— Да ладно, чего там…

— Если каждая эмигрантка сюда детей таскать начнет, у нас тут скоро детский сад будет, — кипятится госпожа главная уборщица и добавляет: — Если ей ребенка деть некуда, пусть дома с ним сидит!

— Сколько раз тебе говорить: молчание — золото! — отчитывает меня мама и ожесточенно чистит раковину писсуара. — Правда, молчи, сойдешь за умного. А ты еще вечно с дураками связываешься.

В один прекрасный день объявлено мытье окон: госпожа главная уборщица приносит аэрозольный баллончик с надписью «Чистолюкс-плюс», снимает колпачок и поучает маму:

— Это на стекло распылить! Потом вытереть! Когда ты кнопку нажимать, бз-з-з! Кнопку нажала, оно бз-з-з! Поняла или нет? Сначала распылить, потом вытереть!

— Понятно, — говорит мама. Она в России окончила физмат. — Я знаю, я умею. Спасибо.

Мама улыбается.

— Ладно! Давай, давай, работы, работы!

— «Работай», госпожа главная уборщица.

— Ах, да мне все едино.

— Ну, хорошо, — с улыбкой заключает мама.

Вслед за мамой я перехожу с этажа на этаж. Проходит совсем немного времени, и вот уже мне знакомы все укромные уголки, все офисные помещения, все залы заседаний, все аварийные выходы, все главные лестницы. Вот мама, ползая на коленях, вытирает ступени, вот она мучительно кашляет, вдохнув ядовитые пары чистящего средства, вот она тащит за собой по коридорам тяжелый пылесос, почти всегда согнувшись, вот она к концу рабочего дня все чаще выпрямляется, потирая спину и отбрасывая назад голову, как будто тянется к тусклому свету неоновых ламп.

Я знаю все маршруты, всю очередность работ, все маленькие хитрости. Входя в офис, из которого еще не ушли сотрудники, мама вежливо говорит: «Бог в помощь!», как ее научили на фабрике по пошиву тирольских курток, а в ответ слышит: «Добрый день!» или: «Привет!», потому что служащие страхового общества почти сплошь «красные» [9] и такого приветствия не признают.

— Позвольте вас чуть-чуть побеспокоить, — немного нараспев, с улыбкой, говорит мама. — Я только мусор из корзин вытряхну.

9

Члены Социалистической партии Австрии.

Мама очень вежливая, и потому ее любят больше других уборщиц. Милена молча робко проскальзывает в офис, втянув голову в плечи, несколько раз кланяется и пересыпает мусор из корзин в большой светло-синий пластмассовый контейнер на колесиках, который толкает перед собой. И так же, с поклонами, пятясь, исчезает. Служащие страхового общества называют ее «бедняжка». Зато Йованка без комплексов. Она, как тараном, широко распахивает двери своим мусорным контейнером и громко кричит: «Му-у-усор!» — тоном, не допускающим возражений. Служащие бросают все дела и сами вытряхивают содержимое корзин в ее контейнер.

Этажи со второго по пятый — в распоряжении мамы, Милены и Йованки, — пожалуйста, чистите и убирайте на здоровье. И только верхний, шестой, где располагаются кабинеты директора и членов правления, где на полу вместо обычного линолеума лежат мягкие ковры, где стены украшают дорогие картины, а приемные — фарфоровые и бронзовые статуэтки, где за столами красного дерева солидные господа обсуждают реструктуризацию возмещаемого ущерба, страховые портфели, рыночные стратегии, отток капитала и повышение страховых премий, госпожа главная уборщица приводит в порядок самолично, а Милену, мою маму и тем более Йованку к нему даже близко не подпускает. На шестом этаже и мне не разрешается появляться под страхом хорошей порки, но я, само собой, иногда туда тайком пробираюсь.

О шестом этаже госпожа главная уборщица упоминает не иначе как с увлажнившимся от умиления взглядом и с какими-то особыми, проникновенными нотами в голосе. Иногда она рассказывает, как с ней заговорил сам господин генеральный директор — уже давненько, несколько месяцев тому будет. «Наша фройляйн Дорфмайстер, — похвалил он, — сама старательность. Так держать!»

Главная уборщица настаивает, чтобы Йованка, Милена и, конечно, моя мама называли ее не «фрау» и тем более не «фройляйн Дорфмайстер», а только «госпожа главная уборщица». Среди сотрудников имеются господин доктор, господин магистр, господин начальник группы, господин начальник сектора, господин начальник отдела, господин дипломированный инженер и господин инженер, которых ни в коем случае нельзя путать, и даже «счетовод», как его все называют, подчеркивает, что его следует титуловать полностью: «Господин дипломированный актуарий». А маленького толстенького, похожего на поросенка человечка надлежит именовать «господин прокурист Фуртленер». Он занимается определением масштабов крупного ущерба и вреда, наносимого пожарами фабрикам, зернохранилищам и складам. Поэтому почти все коллеги называют его «Крупный Вредитель».

Господин Фуртленер — единственный человек во всей страховой компании, который мне действительно нравится. Когда он впервые дарит мне шоколадку, я так пугаюсь и смущаюсь, что не могу выдавить из себя ни слова, боязливо озираюсь по сторонам, сразу же срываю обертку и откусываю большой кусок.

— Ну, совершенно невоспитанный, позорище! — начинает возмущаться мама, когда я уже проглотил полплитки. — Надо же поблагодарить за подарок, сказать «спасибо, Крупный Вредитель», то есть, «господин прокурист».

В следующий раз господин Фуртленер дарит мне красивый красный леденец на палочке. Мне хочется тут же убежать, быстренько сорвать целлофановую упаковку и засунуть его в рот, но я вовремя вспоминаю мамины упреки и громко, чтобы слышали все в офисе, произношу:

— Спасибо, господин доктор прокурист Крупный Вредитель!

Пишущие машинки замолкают. На несколько секунд воцаряется абсолютная тишина. Коллеги Вредителя прячутся за стопками бумаг, вздрагивая от еле сдерживаемого смеха. Какая-то женщина платком отирает глаза. На мгновение взгляд Фуртленера омрачается, но потом он не выдерживает, прыскает и хохочет так, что не может остановиться.

— Да уж, — стонет он от смеха, — если я Крупный Вредитель, то ты — мелкий… все вы, мелкие, — вредители, мне ли не знать, у меня у самого трое…

Мне нравится, что он меня так назвал, и я тоже начинаю смеяться.

— Вот только я не доктор…

Больше всего в просторном здании страховой компании я люблю кататься на открытом лифте. «Детям до двенадцати лет ездить на лифте без сопровождения взрослых строго воспрещается!» — сказали маме, и она много раз мне внушала: «Смотри не попадись, проехал этаж — и быстренько выходи. Это, конечно, не так опасно, как главная уборщица считает, но все-таки ты там поосторожнее». Однако проходит совсем немного времени, и я лифта уже нисколечко не боюсь. Вот только проезжать в шахте внизу и вверху, там, где находятся машинные отделения, мне еще как-то страшновато.