Останься со мной

Но Лиз так ничего и не предприняла. Она постояла еще с минуту, потом выскользнула из туалета и пошла к гимнастической лестнице, где резвились ее подружки.

Лиз вспомнит тот день, когда будет сидеть на уроке математики и перед ней на парте будет лежать нерешенная контрольная. Это Маккензи вдохновила ее на то, чтобы пустить по классу листок, на котором каждый из учеников написал оскорбительные замечания в адрес новенькой, которая одевалась не так, как все. Отчасти из-за тех свисающих с унитаза ног, что она видела, Лиз в конечном итоге и подружилась с Джулией.

Однажды, годы спустя, Лиз пошла на пляж с Кенни и Джулией. Кенни купалась, Джулия дремала на солнце, а Лиз пыталась счистить песок со своего телефона, и вдруг ее взгляд упал на заметку в газете, сообщавшую о смерти девушки по имени Мелоди Лейс Блэр, которую нашли мертвой в ванной. Полиция подозревала, что это самоубийство.

В заметке говорилось, что в том городе, где прежде жила Лиз, была организована панихида, на которую пришли школьники. Одна из учениц сказала трогательную речь о том, каким прекрасным, сильным, чудесным человеком была Мелоди и что она навсегда останется в их сердцах.

Как ни странно, у выступившей ученицы были точно такие же инициалы, что и у Мелоди.

Глава 21 За пятьдесят минут до того, как Лиз Эмерсон разбилась на своей машине

Вцепившись в руль, она думала о том, знала ли Мелоди.

Что Лиз там была.

Что она видела ее болтающиеся ноги.

Она не могла знать. Если б знала, сказала бы что-нибудь. Ведь они были там одни. Мелоди могла бы осыпать ее оскорблениями, какими захотела бы, – и осыпала бы непременно, если б знала, что Лиз там. Она могла бы наговорить ей кучу гадостей, и Лиз жалела, что Мелоди этого не сделала. Потому что тогда она могла бы умереть с убеждением, что люди по природе своей гнусные существа, и, может быть, сейчас, когда она мчится на машине, совесть мучила бы ее меньше.

Но в глубине души Лиз подозревала, что Мелоди уже тогда понимала то, на что Лиз понадобится целых шестнадцать лет (и то эта истина ей открылась лишь потому, что она вырвала из учебника истории страницу с цитатой из Ганди): что принцип «око за око» сделает весь мир слепым.

Тела в состоянии покоя. Стоять и смотреть, смотреть и стоять.

Где взять силы, чтобы привести тело в состояние движения?

Загадка? Вопрос из контрольной? Неважно. Ответ она знала.

Лиз поехала быстрее.

СТОП-КАДР: ОБЕЩАНИЕ

Лиз держит меня за руку. На экране телевизора мелькают титры какой-то детской передачи. В ней речь шла о плохих людях и хороших, просто и ясно объяснялось, что такое травля и подлость. Лиз взяла меня за руку и попросила пообещать, что мы с ней всегда будем хорошими людьми. Никогда не будем задевать чьих-либо чувств. Будем защищать справедливость, всегда.

Я вижу искренность в ее глазах, веру в то, что мы можем быть героями. И я обещаю.

Глава 22 Никогда и навечно

Джулия едет в больницу, то и дело поглядывая на указатель уровня бензина. Стрелка неумолимо приближается к нулю, а у нее нет с собой кредитной карты. Кошелек остался на кровати. Она забыла прихватить его с собой, когда вчера после обеда помчалась в больницу, а домой заезжать за ним не захотела. Отец оставил на автоответчике сообщение, высказав все, что он думает по поводу того, что она провела ночь в больнице, и она не хочет, чтобы он знал, что она еще и школу пропустила.

У Джулии с отцом напряженные отношения, пронизанные горечью. Она не может простить ему интрижки на стороне и последующего развода с ее матерью. К тому же он всегда чем-то недоволен. В те редкие мгновения, когда Джулия вспоминает себя в детстве, она видит только собственные изъяны, ей всегда казалось, что только их замечали окружавшие ее люди. Ее никогда не считали лучшей в чем-то, говорили только, что то-то или то-то она стала делать лучше, и больше всего в жизни она боялась кого-нибудь разочаровать.

Лиз пугала тишина, а Джулия к тишине привыкла. В ее доме тишина была плотнее, чем в доме Лиз, – вечерами она обычно избегает общения с отцом, а тот ничего не предпринимает, чтобы сблизиться с дочерью. И Джулия не уверена, нужно ли ей его внимание. У нее слишком много секретов, и, пока он не очень вникает, она может продолжать пользоваться его банковским счетом.

Сидя за рулем, Джулия старается об этом не думать. Она бросает взгляд на ветровое стекло. Перед ним болтаются два маленьких каучуковых мячика, склеенные и связанные вместе ниткой. Рука Джулии тянется к мячикам.

Они поехали кататься на лыжах в какое-то занюханное местечко – самое приличное, что можно было найти в радиусе двух часов езды от Меридиана. Если смотреть на склон с подножия холма, он казался совсем не высоким, почти пологим, но на вершине создавалось впечатление, что стоишь на Эвересте, и Джулия, как ни старалась, просто не могла заставить себя оттолкнуться и съехать вниз. Лиз глянула ей в лицо и в кои-то веки промолчала. Они вернулись к подъемнику, спустились вниз, и лишь когда выехали с парковки, Лиз рассмеялась.

– Яйца бы тебе не мешало отрастить, – заявила она, в то время как Джулия на своем «Форде Фальконе» пыталась выехать на автостраду.

Джулия любила свой автомобиль, который она нарекла ласковым прозвищем Мэтти (сокращенно от Матильды); все остальные называли его менее ласково – Драндулетом. Ей нравилось, как он пахнет – как старая потрепанная книга, пропитанная сигарным дымом. Ей нравилось, что у него есть история, пусть хотя бы и та, которую агент по продаже отказался ей поведать. Ну и что? Она придумала свою историю, в которой фигурировали богатый филантроп с Юга, короткий любовный роман и брошенная оранжевая кошка.

– Первое из моих трех сокровенных желаний, – сухо парировала Джулия. – Давай волшебную лампу.

– Вместо лампы потри Джема Хейдена, – не раздумывая, отвечала Лиз. – Поласкай его…

– Лиз!

– …и он с радостью одолжит тебе свои яйца. Хотя… – Лиз на мгновение умолкла, – возможно, он не натурал. Даже не знаю, Джули. Тебе не кажется, что он голубой? Немножечко? Он еще не пытался раздеть тебя?

– О бо…

– Не пытался? Значит, точно гей, Джули. Даже у меня в трусах мокро становится, стоит мне увидеть тебя.