Останься со мной

И еще одно злое деяние сошло ей с рук.

Свисток возвестил об окончании матча, но Лиз какое-то время еще оставалась на поле. Смотрела на сияющий свод, на разметку на траве и не хотела двигаться с места. Она так сильно устала. Даже пошевелиться не было сил.

В итоге она все же пошла в раздевалку, чтобы снять с себя пропотевшую форму, а потом поехать домой, где, может быть, она залезет в винный бар матери, выпьет, сидя на белом диване. Но, когда она вошла туда, ее встретил дружный смех.

– Черт, Лиз, ну ты ее и пригвоздила. Это было классно, чувиха.

– В хирургию повезли эту стерву. Операцию будут делать.

– Так ей и надо. Заслужила.

Лиз стало дурно. Запихивая в сумку свои вещи, она на мгновение закрыла глаза. Боже. О чем она думала? Теперь даже вспомнить не могла. Это был чистый идиотизм – и не только: она поступила жестоко. Той девчонке придется платить за операцию, за физиотерапию, и она определенно пропустит весь этот сезон.

А если б было наоборот? Лиз представила, что это она пропускает целый сезон, что это ее лишили возможности играть в футбол, который помогает ей забыться…

Она вышла из спортивного клуба и остановилась, вдыхая холодный воздух. Почувствовала, как леденеет капля пота, стекающая по ее спине. Она задрала голову, глядя на небо и спрашивая себя: Зачем?

Потом села в свой автомобиль, и по дороге домой ее вдруг осенило, что она не зарегистрирована как донор органов. Не хотела давать разрешение, когда получала права – ее тело принадлежит ей. Лиз нажала на тормоза, резко развернулась, показав средний палец какому-то мужику, который стал ей сигналить, и помчалась в местную клинику.

Спустя пять минут перед ней на коленях лежал планшет с документами. Закрыв глаза, она крепко сжимала пальцами ручку. Мысленно она составила список, озаглавленный «То, что я сделала правильно». И в этом списке пока был всего один пункт.

«Через неделю, – думала она, – там появится второй пункт.

И мое сердце будет биться в груди того, кто достоин жить».

Глава 25 Манера вождения

– Боже, мама, – не выдержала Кенни. – Тогда уж давай еще медленнее.

– Я и так уже превысила скорость на две мили в час, Кенни.

Кенни абсолютно убеждена, что ее мама – единственный человек на свете, которого оштрафовали за слишком медленную езду – это случилось, когда Кенни училась в девятом классе; она опаздывала в школу, и даже кассирши в банке, где мама оплачивала квитанцию, смеялись над ней, стервы, – отчего она еще больше злилась на то, что Джулия начисто забыла про нее и что мама не позволила ей поехать в больницу с Карли Блейк.

Лиз.

– Я бы и сама спокойно доехала, – говорит Кенни.

– Учитывая недавние события, не думаю, что это удачная идея.

И мама снова начинает читать ей лекцию, садится на любимого конька, озвучивая статистику автокатастроф и страхования, и Кенни, как обычно, пропускает ее слова мимо ушей. Она глядит в окно, высматривая следы аварии.

Она не знает, где точно это произошло – в «Фейсбуке» не уточнялось, – но она внимательно смотрит на дорогу и уверена, что в скором времени увидит место аварии. Она должна его увидеть. Должна увидеть то место, которое не сумела преодолеть Лиз Эмерсон, потому что в глубине души Кенни отказывается верить в то, что оно существует.

И в этот момент замечает его.

Сломанное ограждение, грязный снег вокруг. Они проезжают мимо, и она не оглядывается – все равно ничего не увидит, ведь ее глаза наполняются слезами, перед ними все плывет, сливается. Из горла рвется всхлип, и Кенни обеими руками вдавливается в сиденье.

– …и Лиз, конечно, чудесная девочка, но ее манера вождения всегда меня беспокоила. Не скажу, что я очень уж удивлена, дорогая…

Кенни резко поворачивается к ней, кричит:

– Мама! Прекрати!

– Кендра Энн! Я пытаюсь вдолбить тебе, сколь опасно лихачить за рулем. Ты должна научиться быть ответственной. И вспыльчивость твоя до добра не доведет! Тебе нужно встретиться с пастором Филом…

– Мне все равно, – произносит Кенни. – Мне все равно.

Ее мать что-то гневно говорит ей в ответ, но Кенни начинает плакать. Ей действительно все равно, абсолютно, плевать абсолютно на все, кроме того, что ограждение сломано, снег грязный, и вчера на этом самом месте ее лучшая подруга чуть не погибла.

Заливаясь слезами, она не видит настоящего места аварии, когда они мимо него проезжают.

И слава богу. Не думаю, что Кенни сумела бы сохранить самообладание. Если уж ограждение, сломанное норовистой коровой, и участок истоптанного снега настолько вывели ее из себя, что она стала кричать на мать – точнее, до того напугала ее, что та остановила машину, – может, оно и к лучшему, что Кенни не увидела покореженного дерева, мелких обломков синего «Мерседеса» и все еще розовеющих пятен на снегу.

– Да, чудесная, – шепчет себе под нос Кенни.

Она чудесная девочка.

Глава 26 За сорок девять минут до того, как Лиз Эмерсон разбилась на своей машине

Ответ: чтобы разрушать.

Ее детство окончилось в тот день, когда она смотрела на болтающиеся ноги Мелоди. Может, тогда она этого и не осознавала, но решение, которое она приняла, заключалось в следующем: она больше не будет телом в состоянии покоя. Единственная альтернатива – стать такой, как Маккензи. Телом в состоянии движения, которое все время находится в этом состоянии, даже если придется сметать все на своем пути.

Итак, она нарушила все свои обещания. И, подпитываясь энергией всего того, что было загублено, сломлено, сокрушено, она привела себя в движение.

Глава 27 После двадцати трех пропущенных звонков

– Мама? Да, я… хорошо, да, прости. Я заснул…

– Нет, мама, я не пьян. И не под кайфом… да, конечно, с удовольствием принесу тебе свою мочу в кофейном стаканчике, если ты не боишься, что я ее разолью. Я на твоей машине. Нет, ну правда, я…