Остаток ночи в её бокале

– Смотри, какие гады, преследуют бедную уточку, – сказала Рита.

– Это она их так завлекает, – ответила Чароита. – Могла бы улететь, так нет, бежит, да ещё вопит азартно. Соревнования тут устроила, победителю – приз!

– Ха-ха-ха!

Народ попрятался в кофейни и под навесы торговых палаток – их было много. Лишь одна пожилая дама неспешно двигалась навстречу, в молодёжной курточке, в аккуратных брючках, в туфельках на небольших каблучках, мелкими шашками.

– Всегда ходит как Офелия по сцене, – сказала Чароита. – Моя знакомая. Я её так и прозвала – Офелия. Любительница мужчин. Своих ровесников, конечно. И санаториев. Там мужиков хватает. Видишь, идёт, глазками зыркает, ищет кавалера. А кавалеры все попрятались, ха-ха-ха!

– Неуютно стало, промозгло. Пойдём куда-нибудь.

И они направились в стеклянную кофейню на другой стороне пруда.

– А как твой сосед, этот, как его, Сашка? Всё достаёт тебя? – поинтересовалась Чароита.

– Не то слово! – воскликнула Рита. – Мало того, я стала за него беспокоиться. Девятого, мы ещё заранее решили в парке погулять, у нас же здесь праздник! А он вдруг исчез. Звоню ему, обзвонилась, и по домашнему, и по мобильнику – молчит. Что такое? Прорезался через три дня, говорит: накануне с друзьями встречался, они подарили ему канистру хорошего коньяка. Рано утром решил выпить рюмочку, вкусно, особый коньяк, качественный, выпил ещё, и понеслось. Когда очнулся – канистра пустая, на стене на гвоздике висит гимнастёрка деда (он её всегда с собой таскает везде, дед погиб на войне задолго до его рождения. Очень давно). Висит гимнастёрка, вся в слезах. Ну, ничего себе, представляешь, вылакал канистру коньяка, плакал. Гимнастёрка с орденами, я её видела, выцветшая такая вся.

– Лакал и плакал, – сказала Чароита.

Ку-ку, ку-ку, ку-ку… – раздалось где-то.

– Ничего себе, кукушка завелась в наших пенатах, – удивилась Чароита. – Это она мне года считает, сколько ещё жить осталось. Кошмар!

Рита вспомнила шутливый стишок, и продекламировала:

– Не кошмарь меня, кукушка,

Я весёлая старушка,

Всё кукуешь, вот прикол!

Мне сто первый год пошёл.

– Прикольно, но не про меня, – сказала Чароита. – Я весёлая нестарушка, и год мне пошёл не сто первый, а всего лишь восемьдесят пятый. Детский возраст, ха-ха-ха! А кто написал сии вирши?

– Да не про тебя, стих называется «Соседке». Автор Ольга Коренева, суперская такая писатель и поэт. Стихи у неё многие просто класс, и романы офигенные!

– Дашь почитать?

– Увы, она есть только в интернете. Её не издают.

– Почему?

– Политика государства. Издают всякий бред, чтоб народ окончательно отупел, опупел и полностью стал управляемым стадом. Что и происходит. А тех, кто способен думать, чувствовать и протестовать, убирают.

– Да, знаю. Вот поэтому, видимо, Сашка и плакал в гимнастёрку деда. Деда… Да-а. Он же воевал и погиб за другое государство.

– И оно было сначала… Ну, не супер, конечно, но всё-таки. А дед думал, что супер. Свободы там не хватало, и другого разного, а так ничего, нормально было. Книги были хорошие. Песни. Спектакли в театрах хорошо ставили, талантливые были актёры, знаменитые. Вечера поэзии были. Народ валом валил.

– Жаль сегодняшних малышей. Как жить будут, что из них вырастет? – вздохнула Чароита.

– Они будут другие. Нормально будут жить, впишутся. Зато сейчас есть интернет, и связь со всем миром. Это важно. И вообще, полно всякой инфы. Интересно.

– А насчёт книг, знаешь, издают и хорошие книги иногда, – сказала Чароита.

– Иногда, – подтвердила Рита. – Но они теряются в океане бульварщины, фейка, который широко рекламируется.

Они вошли в стеклянное кафе, и заказали чайник кракадэ и мороженое.

Густой красный чай переливался в прозрачном чайнике. В белых керамических чашечках он был как пожар, горячий и пылающий. Подруги осторожно прихлёбывали его. В вазочках зеленели шарики фисташкового мороженого.

– Ну и что Сашка? Как вы познакомились-то? – спросила любопытная Чароита.

– Да так как-то, случайно. В лифте. Двадцать лет назад. Нам было по двадцать пять. Ровесники. Ну вот, прикинь, девяносто пятый год, я ещё не замужем, иду с работы. Зима, на мне такое модное длинное пальто с капюшоном. Цвета густой ночи пальто. Я жду лифт. И он тоже. Разговорились. Он у себя ремонт делал. И мне кое-что потом подремонтировал. Пили ликёр, болтали. Он красив, своеобразен, у него интересные теории мироустройства, необычны и новы для меня, ну прямо такой гуру! Влюбилась. Случились отношения, близость. Он о себе много чего рассказывал, так интересно! Такая жизнь непростая! Он тогда не пил, был в завязке. Сам-то он родом из Улан-Удэ. Из рабочего квартала. Родители – строители, отец сильно пил. Там все пили в рабочих кварталах. Ну и сам он начал рано. Ещё подростком. У них компашка такая была. А был он поздним ребёнком. Мать сначала никак не могла забеременеть. И ходила вымаливала его к святым, не знаю уж к каким, к христианским или к буддистским. Город-то буддистский, Бурятия, Восточная Сибирь. Вымолила, наконец. Вот так он и родился, болезненный, хилый. Но взялся за себя потом. Занялся спортом, борьбой. Работал сперва на заводе, потом – на Севере, денег зашибил нехило. А до этого женился на такой же выпивохе из своей компашки, она загуляла, развёлся, поехал отдыхать. К морю, в Крым. Там познакомился с женщиной намного старше себя, интересной, умной, знающей. С москвичкой. Она приобщила его к новым теориям и духовным практикам. Женила на себе. У него были деньги, ведь на Севере заработал, и у неё тоже было, сложились и купили двушку в нашем доме. Она сказала – пока не сделаешь супер ремонт, не приеду, буду жить у матери. Вот он и старался. Мы тогда и познакомились.

– Да, такая вот жизнь, – сказала Чароита.

Они допили чай, доели мороженое. И всё сидели, неспешно беседуя. Снег за стёклами кафушки перешёл в дождь. Косые серебристые струи сплошняком заштриховали пейзаж.

– Так он женат? – спросила Чароита.

– Нет. Жена ушла в секту, и его за собой потащила. Но он смог вырваться. Она развелась, разменяла квартиру, свою продала, и деньги в секту бухнула. Жила сперва у матери. Потом её угробила. Секту разогнали, а она сильно заболела, психика у неё сдвинулась конкретно. Квартиру материну переписала на подружку-проститутку, тоже бывшую сектантку, которая потом вышла замуж за американца и уехала в Нью-Йорк. Подружка-то хитрая была, она там в секте пристроилась к нужному человеку и даже денег себе заграбастала. А Сашкина-то бывшая слегла, он ездил всё ухаживал за ней. Потом умерла. А он закончил какие-то медицинские курсы, работал массажистом, мануальщиком. Сперва в поликлинике, потом его какая-то баба в Центр Дикуля пристроила. Обеспеченные бабы стали его снимать. Содержали, на курорты возили заграничные. На это время он увольнялся. А в межбабье снова ему приходилось работать, грешному. Но он отвык, не хотел. А приходилось. Но его быстро потом снимала какая-нибудь. А сейчас у него как раз межбабье. Но работать уже не хочет, ждёт, когда что-то подвернётся. Последняя у него банкирша была. Он думает, что она его подружке передаст. Пока у меня ошивается, жиголо-неудачник, ха-ха-ха!

– А ты что? – спросила Чароита.

– Ну, что я. Подкармливаю. Терплю его. Надоел. Гоню, не уходит. Все мои лечебные настойки вылакал. Запил мужик. Но он может остановиться, когда надо. Тут я за него спокойна.

Дождь резко прекратился. За стёклами кафе просветлело. По подиуму неба прогуливалось тучное облако в шортах. И тут к его ногам выкатился золотой мяч солнца. Подруги улыбнулись. Можно было продолжать прогулку.

Вечером, как всегда, припёрся Сашка. И прямо с порога заявил:

– У меня есть билеты в театр. Друг дал – занят, не может сегодня. Идём? Начало через час, успеем.

– А ты стал театром интересоваться? А, ну конечно, на халяву.

– Не подкалывай. Классика, Шекспир, вроде.

– Ладно, давно в театре не была.

И они помчались. Народу в метро – как семечек в подсолнухе. Выскочили в центре, бегом по улице, свернули в переулок, вот и театр. Успели к самому началу. Места отличные – партер, первый ряд. Только уселись в кресла, погас свет. И раздвинулся занавес.

Сцена была засыпана какими-то опилками. Из-за кулисы появился мужик в серой хламиде, он медленно волок доски. С другой стороны два мужика волокли большой мешок, долго, с трудом. Наверно, в мешке были камни. Потом кто-то потащил бревно. На Риту посыпались опилки. Она принялась стряхивать их с себя. А возня на сцене продолжалась. Вот пронесли длинную скамью из одной кулисы в другую. Было полутемно. Вдруг вспыхнули прожекторы, и высветилась куча земли. Из неё стал медленно откапываться мужик, в зал посыпалась земля, прямо на первые ряды, на Риту и Сашку. Повалил едкий дым, Рита закашлялась. Мужик вылез, наконец, из земляной кучи – он был голый. Зрители радостно взвыли и зааплодировали. Голый мужик гоголем прошёлся по сцене, и скрылся за кулисами. Занавес задёрнулся, но вскоре снова раздвинулся. Сцена была сплошь засыпана черепами. Пластмассовыми. Рита удивилась: вроде, не «Гамлета» играют, а «Отелло». И оглянулась на зал. Народ с интересом взирал на это действо. Сашка зевал и почёсывался. Вдруг из-за кулисы вышел всё тот же мужик, но уже одетый. Теперь он был хаотично измазан чёрным гримом. Это был Отелло. Он прошёл в конец сцены и принялся жарить яичницу на примусе. Потом он её ел, смачно чавкая. 0чень медленно и аппетитно. И съел. В течение всего спектакля Отелло менял цвет. Линял, наверно. То он был чёрный, то белый, то бело-чёрный, то чёрно-белый. В конце концов он измазал Дездемоне лицо сажей, и накрыл её покрывалом. Рита всё время порывалась уйти, но Сашка её удерживал – халява, всё же, жалко. Народ бурно хлопал актёрам, которых было не много, человек пять. Рита удивлялась – до чего же отупели люди! Ушло из зала во время спектакля человек семь всего. А сама она, с Сашкой, сама-то, до самого конца эту чушь смотрела!