Остаток ночи в её бокале
Шрифт:
Потом они гуляли по вечернему городу, и смеялись над постановкой. Небо ссутулилось, зашаркал дождь. И они нырнули в ночной супермаркет. Они бродили меж полок, набитых разномастными упаковками, весело болтали. Рита купила бутылку коньяка и упаковку мидий. Коньяк с мидиями – как классно!
В густом варенье ночи плавал половинкой лимона месяц. Они допили коньяк, доели мидии, им было так сладко, с кислинкой, общаться. Это была ночь откровений, и Рита разглядела Сашкину душу, севшую на мель. Утром она принялась его выгонять. Но ему хотелось продолжения. В его мобильнике раздалась какая-то дурацкая мелодия, он раздражённо схватил трубку. И лицо его стало меняться. Вообще-то, он был равнодушен к матери, не любил с ней говорить, злился. Но сейчас, получив сообщение об её инфаркте, он расстроился. Надо было лететь в Улан-Удэ.
– Мать в больнице, инфаркт. Дай денег на самолёт.
Она дала. Он ушёл понурый. За окном высветлилось небо. Оно озарилось звонкой радугой кружев с ноткой перца. Рита заварила чай, долго пила, погружённая в раздумья. Задремала и тюкнулась носом о стол. Ой! Ну! Она вяло поднялась со стула, переместилась в комнату, бухнулась в постель, и крепко уснула. Снилось упавшее на крышу небо, прошитое стальными нитями дождя. Ночь пахла коньяком и полынью, и предвещала простуженное лето.
Дни плыли, наплывая друг на друга. Лето лилось то холодными дождями, то ленивым теплом, то горячими яркими днями. Рита неспешно прогуливалась в парке с Чароитой, широкой, ясноглазой, весёлой, с круглым лицом и круглой спиной, она напоминала мудрую черепаху Тортиллу из мультика про Буратино. Рита прилипла душой к Чароите, та ей напоминала бабушку. Хотя, бабушка была совсем другая, но после её смерти Риту тянуло к пожилым людям. Люди той эпохи, они же бабушкины сверстники, в них есть её, бабушкина, частичка.
Они сидели на пристани, катались на катамаранах, болтали. Вспоминали былое. Вода переливалась зеленоватым мягким шёлком, под мостом покачивались перламутровые лилии. Чароита рассказывала:
– Мой папа был крупный учёный. В доме отдыха он увидел на террасе большую – в рост человека – куклу необычайной красоты, с белоснежными густыми волосами, яркими синими глазами, розовым фарфоровым лицом, с очень тонкой талией, с потрясающей фигурой. Просто шедевр! Он очень удивился, кто её сделал, зачем она здесь? Подошёл, а кукла вдруг шевельнулась. Это была моя мама, этническая немка. Она просто сидела в глубокой задумчивости. Они познакомились. Папа был армянин, высокий смуглый красавец. Любовь с первого взгляда. Ну, и завертелось. Потом была свадьба, рождение детей – нас.
Рита крутила педали, вода плескалась возле колёс катамарана, сияя изумрудом, хризопразом, сапфиром, золотым огнём растворившегося солнца! День был жаркий. Пруд сверкал и лучился. В середине пруда вода дремала и впадала в прошедшее время. По берегу прогуливался народ, соперничая пестротой одежд с цветами на многочисленных клумбах. Рита с подругой глядели на этот подиум с высоты катамарана, было забавно. Модные в этом сезоне женские наряды шокировали своим уродством. Чароита сказала:
– Да уж. Не всегда стоит следовать моде. Носить надо то, что идёт тебе, что вписывается в твой образ. Нельзя надевать то, что навязывают.
– Но надевают же, – сказала Рита.
– Вот так и превращают народ в быдло. Ну, не всех, конечно, есть и мыслящие люди.
На пристани стояли две брюнетки с весьма объёмными задами и короткими толстыми ножками. Они выбирали лодку.
– Хороши красотки, – махнула рукой в их сторону Рита.
– Характерный типаж, – ответила Чароита. – Между прочим, им повезло.
– В чём? – спросила Рита.
– В бёдрах. Видишь, они беременны. Обе. А чем больше жировых запасов у беременных, тем выше шанс на выживание ребёнка и на его высокий интеллект. В жире полно питательных веществ.
– Ну? Разве?
– Конечно. Вообще, как тебе объяснить? Понимаешь, ведь жир в ногах и ягодицах матери необходим для строительства мозга ребенка. Нужно много жира для формирования нервной системы малыша, понимаешь?
– Ну да. Ясно. Мне это не грозит. Но всё равно интересно.
На небо стал наползать лиловый подгузник тучи. В него был заточён дождь. Рита направила катамаран к пристани.
По дорожке шли Солнцеедка с Кошатницей. Обе были в нарядных платьях. Кошатница – в вечернем, и вся в золоте. На скамейке сидела Офелия с двумя пожилыми мужиками, она кокетничала и улыбалась. Рита выскочила на пристань, помогла Чароите выбраться из катамарана. Стал накрапывать дождь. Сладко пахла черёмуха, вся в белой пене цветов. Плескались звуки «Wind of change», выливаясь из прозрачных стен кафушки. Туда они и занырнули. И тут на парк шумно обрушился ливень, словно ворох шуршащей травы, ветра, деревьев. А подруги уютно устроились
за столиком сбоку, заказали капучино и мороженое у Эльвиры – миловидной обаятельной киргизки с высветленными волосами. Она была не замужем, умная, деловая. Деньги посылала домой, родителям и братьям-сёстрам, их было много, младшие. Помогала родне в Бишкеке. У неё здесь был бойфренд, встречались в свободное время. Рите нравилась её стрижка – как у деловой европейской женщины, и стиль одежды такой же. Она была улыбчива, общительна. Эльвира пожелала им приятного аппетита.– Ну и дождь! – сказала она.
– Да, ливануло, – ответила Рита.
– Я утром ехала сюда, было солнце, – сказала Эльвира. – Мне добираться два часа, квартиру далеко снимаю. Не знаете, не сдаёт кто здесь?
– Узнаю, скажу, – ответила Рита. – Вот мой сосед уехал в Улан-Удэ к матери, может, сдаст свою однушку. Вернётся, спрошу. Мать больна, за ней уход нужен, наверно, он там зависнет. Но у него здесь дело, должен вернуться на пару дней.
– Мне бы не дорого. Я много платить не смогу.
– Договорюсь с ним.
Они пили кофе, смотрели в окно, сплошь заштрихованное дождём, за которым все расплывалось и кривилось, как на картине сюрреалиста. Лениво перебрасывались словами.
Сашка вернулся осенью. Что-то в нём неуловимо изменилось. У него умерла мать. Он влюбился в местную маникюршу – разбитную двадцатисемилетнюю девицу, любительницу крепких напитков и секса. Влюбился безоглядно, безумно, впервые в жизни у него сорвало крышу. Раньше у него были небольшие увлечения, поверхностные. А вот так экстремально – впервые. Он приехал сдавать квартиру, и Рита присоветовала ему Эльвиру. Он согласился на небольшую арендную плату. Ему было не до того, мысли все – о Ларисе, о любимой, взбалмошной, изменчивой, там, в Улан-Удэ. Она откровенно гуляла от него, но связь с москвичом повышала её рейтинг. Он потратил на неё все материны сбережения. Он звонил ей из Москвы через каждые полчаса. А она отмахивалась, ссылалась на занятость.
День вился белой дымкой, небо было всё в белоснежных облаках, они казались сильно накрахмаленными и похрустывающими. Рита была дома, смотрела в окно, на это, такое облачное, небо. И тут раздался звонок в дверь. Глянула в глазок – Сашка. Она открыла дверь. Сашка казался похудевшим и ещё более высоким.
– Привет. Я тут ненадолго, – сказал он.
– Когда прилетел?
– Вчера.
Он скинул кроссы и привычно прошёл на кухню. Она двинулась следом, упираясь взглядом в его слишком прямую спину. Включила чайник. И застыла, скрестив руки на груди. Молча глядела на него. В её сердце тлел уголёк. Надо бы накормить его. И она достала из морозилки пельмени. Маленькие пельмешки в прозрачной упаковке. Она разорвала целлофан, и высыпала их в кастрюлю с кипятком. Они нырнули на дно, а потом всплыли, словно мелкие белые зверьки. Она покрошила туда чеснок и бросила большой кусок сливочного масла. Посолила и поперчила, добавила имбирь. Налила ему в большую тарелку. Он ел медленно, обжигаясь, дул на ложку. Ему было очень вкусно. Она достала рюмку и бутыль настойки на золотом усе. Налила.
– На что ты там жил? – спросила.
– У матери накопления были. Пенсия по инвалидности, и подрабатывала она. Свитера вязала. Хорошо вязала, качественно, красиво. Заказов было много.
– А, понятно. Мамины денюжки потратил, и явился пополнять запас.
Он доел пельмени, вплеснул в рот водку, и достал мобильник. Физиономия его вдруг сделалась умильной и ласковой. И он заворковал в трубку:
– Ларисик, я… Да, конечно… Да, всё сделаю… Куплю… Как ты там? Что делаешь?
Рита вышла из кухни. И снова вернулась. Всё с ним ясно. У него завёлся Ларисик. У кого-то глисты заводятся, а у него Ларисик. Ну и что надо этому Ларисику? Хотя, ясно, что. Но долго общаться с Сашкой Ларисик не захотел. И Сашка с дурацкой улыбкой вернулся в реальность, и налил себе ещё настойки. Он был погружён в мысли о ней, в мечты о ней, и слова его были о ней. Молодая самка и похотливый козёл, подумала Рита. Что тут скажешь? И она озвучила цитату, первое, что пришло на ум:
– «То, что мы есть сегодня,– это следствие наших вчерашних мыслей, а сегодняшние мысли создают завтрашнюю жизнь. Жизнь – это порождение нашего разума». Так говорил Будда. Я не буддистка, но он тоже, в общем, нормальный чувак.
– А ты это к чему? – удивился Сашка.
– Подумай, и поймёшь.
– Не понял.
– Плохо подумал, – хмыкнула она. И захотела что-нибудь ещё сказать ему, этакое что-нибудь, но слова распались на горькие буквы.
Она распахнула окно. И ощутила мускат летнего дождя.