Остаться в живых

Образцом такого повторяющегося действия, которое успокаивает сознание и приводит в порядок мысли, служит пение. Часто поют военные во время марша — это, с одной стороны, помогает держать под контролем такие чувства, как страх и усталость, с другой — помогает освободиться от накопившихся эмоций. Наш мозг настроен на «считывание» и запоминание повторяющихся действий и процессов, поскольку жизнь — это порядок среди хаоса. В ней присутствует бесконечное количество шаблонов, повторяющихся действий и одинаковых структур. Они существуют как элементарные частицы, но любой возникший беспорядок их может разрушить. Поэтому нам так важен налаженный жизненный ритм. Мы стараемся ложиться спать и просыпаться в одно и то же время. Сердце бьется ритмично. За ночью следует день. Бесконечно сменяют друг друга разные циклы: годовые, лунные, менструальные. Археологи находят костные фрагменты с нанесенными на них с определенными интервалами насечками, которые делали наши далекие предки. Шаблоны или ритм составляют суть жизни.

Во время тяжелой работы людям всегда помогало ритмичное пение. Вполне возможно, что первые люди, появившиеся в Америке, пели и танцевали, переходя Берингов пролив. Рабы и заключенные под размеренные удары пятикилограммовых кувалд пели песни во время строительства железных дорог или работы в карьерах. Джо Симпсон тоже прибег к помощи ритмичного движения тела, что давало ему возможность передвигаться вниз по крутому склону, не травмируя лишний раз ногу.

Позже Симпсон писал: «Я понимал, что со мной все кончено. Надолго меня не хватит». Однако, продвигаясь вперед, он безостановочно продолжал «выводить на снегу повторяющиеся узоры» в соответствии с придуманным им шаблоном.

Йетс спустился к Симпсону, обогнал его и начал протаптывать дорожку в снегу, чтобы тому было легче передвигаться. Симпсон молча шел по утоптанному снегу. Он думал, что надо хранить молчание, дабы не разрушить ту хрупкую, «драгоценную», по его словам, связь, возникшую между ним и Йетсом: «Если бы я попросил о помощи, то все было бы иначе… Я не говорил ни слова не потому, что боялся потерять самоконтроль. Мной руководил холодный расчет».

Эпиктет учил: «Пусть законом станет молчание. Говорить надо редко, только тогда, когда это необходимо, используя минимум слов». Том Вулф в «Нужной вещи» писал о том же:

Одним из величайших грехов считалась болтовня в эфире… Сложно сказать, быль это или выдумка, но говорят, что, когда летчик Военно-морских сил начинал кричать: «У меня МиГ на хвосте! МиГ на хвосте!» — его прерывал раздраженный голос: «Заткнись и умри, как военнослужащий Военно-воздушных сил США».

Засорять эфир, особенно во время боевых действий, строго запрещено, не случайно на авианосцах все военные операции называются Zip Lip («Режим молчания, или Рот на замке»).

Симпсон, боясь нарушить ритм движений, настолько был поглощен своим занятием, что забыл о существовании Йетса и не услышал его вопроса, как у него идут дела. Симпсон потерял счет времени: «Я почти забыл, зачем вывожу на снегу свои узоры, но повторял их снова и снова». Страх вернется к нему намного позже.

С того момента как Симпсон сломал ногу, оба альпиниста все делали правильно. В обоих нашлись внутренние силы, необходимые для выживания. Оба отдавали себе отчет в сложности положения и хранили «молчание в эфире», трезво понимая, что их сознание может не выдержать такого напряжения. И тот и другой старались не нарушить молчаливого взаимопонимания — вещь «драгоценную и очень хрупкую».

Альпинисты передвигались по крутому склону, покрытому снегом, который мог от любого движения начать скатываться вниз лавиной. Они приняли план действий: сначала выкопать ковшеобразное сиденье для Йетса, который потом будет спускать Симпсона на двух связанных между собой тридцатиметровых веревках, после чего он спустится вниз сам и они снова выроют ему сиденье.

Осознавая отчаянность положения, Йетс спускал Симпсона очень быстро. Во время спуска Симпсон задевал сломанной ногой за снег, отчего чувствовал невыносимую боль. Но они не жаловались, что у них больше нет сил, и не ныли по поводу своей несчастной судьбы. Ни один ни разу не посетовал: «Да за что все это!» Никто себя не жалел и не считал жертвой.

Йетс спускался и обнадеживающе улыбался Симпсону, в то время как тот уже выкапывал сиденье в снегу. По словам Симпсона, «уверенность Саймона вселяла энергию, мы оба забыли ощущение безнадежности, которое чувствовали на ледяном склоне». Но в душе его начинала разворачиваться «беспощадная битва». Чем чаще он ударялся сломанной ногой, тем настойчивее один внутренний голос его молил: «Оставь меня в покое! Дай отдохнуть!» Он, не обнаруживая ни боли, ни усталости, прислушивался к другому, обнадеживающему голосу: «Вынеси эту непрерывную боль. Приспособься к ней!»

Время шло, погода ухудшалась, и они уже начинали ощущать холод. Все более непослушными становились пальцы. Замерзающий путник из рассказа «Костер» Джека Лондона тоже в первую очередь обратил внимание, что «сообщение между ним и кончиками его пальцев… прервано». Симпсон спустился вниз и снова начал рыть сиденье для напарника. В ужасе он обнаружил, что под тонким слоем снега находится лед. Симпсон «уже так замерз, что не сразу сообразил: в лед надо ввинтить специальный крюк для страховки». Как только человек начинает переохлаждаться, его состояние быстро ухудшается. Даже после того как Симпсон понял, что надо делать, потребовались огромные усилия, чтобы от мысли перейти к действию. Он ввинтил ледовый крюк, прикрепил страховку и принялся согревать себя, размахивая руками.

Йетс знал, какую страшную боль при каждом спуске он причиняет Симпсону. Позже он скажет: «Удивительно, но тогда меня это совершенно не трогало». Главное — целесообразность действий. Ради спасения приходилось работать столь же решительно и успешно, как вела себя природа, которая довольно быстро и со знанием дела лишала их этой возможности выжить.

Йетс заметил вкрученный в лед крюк и сразу понял, что они находятся не просто в месте, где близко к поверхности подошла вода, а на большом леднике. Поэтому оба решили спускаться, применяя фиксированную страховку.

Каждый раз после успешного спуска они смотрели друг на друга и ухмылялись. «Все это напоминало избитую сцену из третьесортного фильма про войну», — писал Симпсон. На мой взгляд, очень точное замечание. Я уже не раз вспоминал голливудских героев, сохраняющих полное самообладание перед лицом смертельной опасности. Если продолжить это сравнение, то Симпсон и Йетс приближались к своему «второму акту», то есть моменту самой напряженной борьбы, когда спасение героя кажется невыполнимой задачей. До последнего акта им еще было далеко. По закону голливудских сюжетов в третьем акте наступает кульминация: после захватывающей гонки, или схватки, или психологического противостояния ценой нечеловеческих усилий герой завоевывает победу. Я сам, хотя и не очень успешно, писал для Голливуда и всегда удивлялся, что сценарист обязан придерживаться этой формулы успеха. Скорее всего, я тогда вообще мало что понимал в искусстве кино.

Альпинисты были настолько нацелены на быстрый спуск с горы, что не заметили наступления ночи. (Вспомним слова Янковича: «Ты уже в километре от корабля, и если в эту минуту тебя спросят, как зовут твою мать, ты действительно не сможешь вспомнить. Вот настолько ты должен быть сконцентрирован».) Все шло как по маслу, пока они не допустили ошибку. Не обращая внимания на боль, Симпсон скатился вниз и вылетел со склона. Он повис в двух метрах от вертикальной скалы, до которой не мог дотянуться ледорубом. Йетс находился выше Симпсона и не мог видеть всех его передвижений; он наблюдал за веревкой и по характеру ее колебаний понимал, что делает его напарник. Для той минуты правильнее было бы сказать «не делает», потому что Симпсон не стоял, не спускался, а висел.

Альпинисты вернулись к тому же, с чего все началось. Симпсон безвольно повис на веревке — Йетс не мог его вытянуть, но на этот раз он не мог и спуститься к нему. Висящий Симпсон был не в состоянии ни подняться, ни спуститься, но, что еще важнее, он ясно понимал, что снежное сиденье Йетса постепенно разваливается, и тогда он, Симпсон, утащит друга с собой в пропасть. До этого момента ни одно сиденье не выдержало дольше, чем требовалось Симпсону на быстрый спуск. Шах и мат. Природа, самый сильный шахматист, неумолима. Йетс уже начинал сползать вниз. И он перерезал веревку, на которой висел Симпсон. Даже тогда он не поддался никаким чувствам: «Я был доволен, что сумел взять себя в руки и перерезать веревку… Многим не хватало на такое душевных сил, и они погибали». Ну что же, в конце концов мы здесь говорим не о героизме, а о выживании. Если это было убийство, то убийство вынужденное, вызванное обстоятельствами. Йетс даже подумал, что можно было бы побольше размотать веревку, чтобы ослабить натяжение. У него и тени сомнения не возникло — Симпсон погиб, и это он, Йетс, убил его. «Я оставался безучастным и твердым».