Оставаться живым

* * *

Она жила, как в бонбоньерке, В мирке салфеток, кукол, пялец; Шел дождь и проходил, и солнце проходило Над домиком ее, Где лишь часы на стенке били, да скоплялось Все больше вышитых вещиц Для ребятишек трех сестер ее замужних. Детишки у сестер, А у нее самой Роман был роковой - И никого с тех пор. Осталось шить да грезить, Потупя в пяльцы взор. За домиком в полях трава была пышна, Цвел дикий мак местами; Там иногда часами Могла ходить, ходить без устали она.

* * *

Уходит солнце, И меркнет свет, Но не сдается - Живет поэт! Луна мертвее, Чем лед и прах, Но и под нею Поэт - монарх! А день манящий Встает вдали, Как шар, летящий За край земли, Где пылью пухнет И меркнет свет… А я - на кухне. Прощай, поэт!

* * *

Как выпуклые стекла - волны. Застыли в ледяной броне Поля, пространны и безмолвны, Угасла ненависть во мне. Под снежным, гибельным покровом Круглится линия ветвей: Кольцо сжимается. Вот снова Воспоминание о ней.

* * *

Ты помнишь озеро, малыш? Глядели вдаль мы. Твоих улыбок свет мне сердце согревал. Ты мне показывал на лебедя, на пальмы, В твоих больших глазах о счастье я читал.

* * *

Ты помнишь наши пробужденья ранней ранью, Когда еще луна, и море так высоко: Мы убегали, как на тайное свиданье, Смотреть, как из-за дюн светлеет край востока. Росло, как дерево, и ширилось сиянье, Шли к морю рыбаки, а больше ни души На спящих улицах, белеющих в тиши; Причастие зари, простое, как дыханье; Мурашки счастья вдоль затекших ног и рук, И сердца твоего в ладонь мне тихий стук.

* * *

Торжественный закат. Потом Созвездье Лебедя, и снова Ты отозваться не готова, Душа. Мы песнь не воспоем. Твой взор вбирает мирозданье, Мария, страждущих хвала. Тобой одной Земля кругла И живо всякое созданье. Нет больше области забвенья, Где воет страх, клокочет мгла. Притихли кроткие мгновенья В пространстве твоего тепла, Ты их в сиянье облекла. И ритуальное служенье В том мире, что не знает зла, Смиряет времени теченье. Покрыла риза нас, бела, И наши губы в песнопенье Немом сливаются. Созвучий Гармония нежна, светла. Лад, совершенный и могучий, Боль наших душ произвела.

* * *

Пространство, сосны, облака Как отразятся, так к истокам Вернутся, встретясь ненароком В подвижном фокусе зрачка. Поверхность луга, золотясь, Пушку на шее подражает. День, повозившись, затихает, Раскинувшись. Воздушных масс Перетекание по всхолмьям Дурманит радужной игрою Все чувства, в том числе шестое. Любовная истома полдня. На задних лапках выступают Узлы вселенского сознанья Меж глубью космоса и гранью; Земля кругла, как всякий знает. Кругом же - космос, без сомненья, С которым плоскость разделенья Лежит у нас в глазах, похожа На нас (на мозг наш, я б сказал), Как на портрет - оригинал. Мы вздрогнем - космос дрогнет тоже.

* * *

Желаний наших круг Смыкается незримо. Подобный вздоху звук Дал знать, что не одни мы. Когда мы страх насквозь пройдем, Откроется нам новый мир, Иные краски будут в нем, И новых ароматов пир Душой распахнутой вдохнем.

* * *

Путь есть. Существует возможность пути. И некоторым он указан. Но недостойным не идти Путем, что им заказан. В цветах обивка на диване Была у взора на пути. Я грешен зреньем, осязаньем, Мне оправданья не найти. Возможность чуда, возрожденья Подарит нам лишь взор другого. Очищенный от заблуждений, В твоих глазах тону я снова. Я чувствую освобожденье, Но вольной жизни где приметы? Минуты есть тепла и света, И я невинен, нет сомненья.

17.23

Помню, как девушки к нам в купе приходили - Их зазывал Патрик Халлал'и, Блеск в глазах они скрыть не могли, Мы тогда так молоды были. А теперь заговорить с кем-нибудь, К другому человеку обратиться Значит принимать муки, трудиться, Быть в тесноте, как в старых книгах говорится, В ложбине горной Луч одинокий блуждает. Холод веки смежает, Все тонет в пучине черной. Что ж, никто не сможет помочь И все будет так до нашей смерти? Постаревшее тело, когда наступает ночь, Желает все так же, поверьте. Одинокому телу в ночи Без нежности просто голодно. В нем, простертом, сломленном почти, Мучительно воскресает молодость. Вопреки мышцам натруженным И всех мыслимых сил отливу, Вопреки обильному ужину И выпитым литрам пива. Тело жаждет ласк и улыбок И все так же вздрагивает в утренних лучах, В вечных, волшебных утренних лучах, Озаряющих горы. Здесь воздух чабрецом пропах, И будто слышен счастья зов. Мой взор скользит за грань хребтов, И я прогнать стараюсь страх. Я знаю, корень зла во мне. Что делать, если я таков? В прозрачной, легкой тишине Мне страха не разбить оков. Но все же, глядя, как отлого Спускаются все эти склоны, Я оживаю понемногу, И с сердца падает засов. Свободный, к миру благосклонный, Я счастью «да» сказать готов.

* * *

Голубизне небес самих Густая синь идет на смену, Все зыбко, кроме глаз твоих, Зеленых глаз - зеркал вселенной.

Есть, повторяю, идеальные мгновенья. Это не просто моменты отсутствия пошлости; не просто согласье без слов в бесхитростных действах любви, домашних хлопот, купанья ребенка. Это когда понимаешь, что такое согласье может быть постоянным и нет никаких разумных причин ему не быть постоянным. Это когда понимаешь, что родился новый уклад, новая общность, где движенья, как в танце, подчинены стройному ритму; новый уклад, в котором мы можем жить прямо с этой минуты.

Все ближе ночь и солнца крах За темных сосен частоколом, Но сам покой в твоих глазах, День прибран, завершен и полон.