Остроумие мир. Энциклопедия

— Турки нас, конечно, схватят, — разглагольствовал он, — заточат в тюрьму. Потом отведут нас в какому-нибудь паше. Сначала я стану перед ним исповедовать веру без страха и трепета; потом вы сделаете то же; нас обоих посадят на кол, и вот мы оба и попадем рай!

— Позвольте, милостивый государь! — внезапно вспылил охмелевший маршал. — Каким же это манером может случиться, что вы первый, впереди меня, выступите перед мучителем? Какой-то жалкий поэтишка, рифмоплет, выскочит впереди меня, герцога, пэра и маршала Франции. Ах ты, червь ничтожный!

— Знать я не хочу пэров и маршалов! — орал в свою очередь пьяный Шапель.

Взбешенный маршал схватил бутылку и швырнул ее в поэта. Тот, в свою очередь, бросился на конкурента, осмелившегося загораживать ему дорогу в рай. Началась яростная потасовка. На неистовые крики борцов и на грохот и звон посуды и мебели вбежали слуги и с величайшим трудом разняли драчунов.

* * *

Известный французский писатель Жерар Нерваль однажды, завтракая в ресторане, увидел на своей тарелке таракана. Он подозвал официанта и внушительно сказал ему:

— Гарсон, на будущее прошу вас тараканов мне подавать отдельно!

* * *

Один герцог, желая выразить свое презрительное отношение к кому-нибудь, обычно говорил:

— Это предпоследний из людей!

— Почему же не последний? — спрашивали его.

— А чтоб никого не обескураживать! Может, найдется кто-нибудь и еще похуже!

* * *

Герцогу Мальборо однажды доктор прописал какое-то лекарство и настаивал, чтоб он его принял немедленно, а тот не хотел. Тогда вступилась в дело супруга герцога, женщина очень пылкого нрава, от которой бедный герцог немало потерпел на своем веку. Со свойственным ей жаром, отличавшим все ее действия, она кричала мужу:

— Пусть меня повесят, если это лекарство не принесет тебе пользы!

— Принимайте же, — шепнул ему доктор. — Вы слышали, что сказала миледи… значит, так или иначе, подействует лекарство или нет, вы все же будете в прямом выигрыше.

* * *

В канцелярии Д'Аргу, министра внутренних дел при Луи-Филиппе, был чиновник, отличавшийся удивительно красивым, а главное, быстрым и разборчивым почерком. Д'Аргу его заприметил и взял к себе в секретари, постоянно диктовал ему, когда бывал у себя в министерстве. И вот однажды, когда он приказал, чтоб к нему прислали этого борзописца, министру доложили, что тот теперь не ходит на службу, потому что у него умер отец. Министр, конечно, преклонился перед таким ударом судьбы; занятый делами, он вспомнил о своем любимом секретаре лишь недели через две после того.

— Он не ходит, у него умер отец! — докладывают ему.

— Ах, да, помню… отец! — пробормотал Д'Аргу, чем-то поглощенный в ту минуту.

Прошло еще недели две-три. Д'Аргу, наконец, заметил, что его писаря что-то уж очень давно не видно. Он вновь приказал его позвать.

— Он не ходит, у него умер отец.

— Позвольте! — вскричал министр. — Когда же этому будет конец? Он, значит, явится на службу, когда его отец воскреснет, а пока тот мертв, не будет ходить!

* * *

Герцог Оссоне однажды вздумал посетить каторжную тюрьму в Неаполе. Как только он вошел туда, к его ногам бросился один из арестантов и начал молить, чтоб он за него вступился, что он тут безвинно страдает уже много лет. Герцог спросил, за что он попал на каторгу.

— Сам не знаю, за что, — рыдал арестант. — Я всегда жил честно и благородно; меня оклеветал мой лютый враг, подговорил негодяев, и те сделали на меня ложный донос!

Едва арестант кончил свои жалобы, как в ноги герцогу повалился другой, тоже невинно пострадавший, потом третий, четвертый, чуть не вся каторга! Наконец, герцог подошел к какому-то здоровенному детине, который стоял навытяжку перед начальством и глядел козырем.

— А ты за что сюда попал? — спросил его герцог.

— Поделом, ваша светлость! — гаркнул в ответ добрый молодец. — И за кражу, и за грабеж, и за убийство. Со мной еще милостиво обошлись!

— Ах ты, висельник! — вскричал герцог с поддельным гневом и, обратясь к тюремному смотрителю, продолжал: — Сейчас же немедленно выгнать отсюда этого негодяя! Помилуйте, как можно держать такого изверга среди людей совершенно праведных, невинно пострадавших! Он, как паршивая овца, заразит все стадо.

Этот анекдот приписывали разным коронованным особам, между прочим, и императору Николаю 1, с которым будто бы был такой случай при посещении им Литовского замка.

* * *

Один незначительный актер попросил знаменитого комика Потье присутствовать на представлении пьесы, в которой Потье когда-то создал главную роль. Эту самую роль должен был исполнять тот актер, и ему хотелось, чтоб Потье видел его игру и дал ему свои наставления, замечания, поправки.

По окончании пьесы Потье, встретив актера, прежде всего спросил его, чего ради он все время, когда играл, держался за бок.

— Но, господин Потье, — отвечал актер, — я видел, как вы исполняли эту роль (тогда-то и там-то), и я хорошо помню, что вы тоже все время держались за бок, даже нарочно с силой упирались в него. И я так же делал, хотя, признаться, это меня очень стесняло, и я, право, не знаю, зачем так нужно делать в этой роли?

— Дурак! — крикнул Потье, вспомнив и поняв, в чем дело. — У меня тогда был ревматизм, ломило весь бок, и я от боли хватался за него!

* * *

Однажды Свифт, собираясь сесть на коня куда-то ехать, заметил, что сапоги его не чищены. Он кликнул своего лакея и строго спросил его, почему сапоги не чищены.

— Чего их напрасно чистить! — грубо отвечал лакей. — Все равно поедете, опять их и забрызгаете грязью!

Сказав это, лакей тут же спросил у Свифта ключ от буфета.

— Зачем это? — спросил Свифт.

— Я хочу завтракать, — отвечал лакей.

— Ну вот, стоит завтракать, когда через два часа снова захочется есть! — ответил Свифт и, не дав ключа, пришпорил коня и ускакал.

* * *

Знаменитый наполеоновский генерал Жюно, когда был еще мальчуганом, отличался от всех своих школьных товарищей ленью и шаловливостью, приводившими в отчаяние все начальство. Однажды по возвращении из египетского похода Жюно вздумал посетить Монбар, где протекло его детство и где он учился. Ему удалось отыскать в городе несколько своих старых школьных товарищей, и он весело приводил с ними время, вспоминая свое детство и школьные проказы. И вот однажды, прогуливаясь с этой компанией по городу, Жюно увидал на улице старичка строгого вида, важно и медленно прогуливавшегося с тросточкой в руках. Он тотчас в нем узнал своего бывшего воспитателя, одного из тех, кому он особенно досаждал своей ленью и шалостями. Жюно мгновенно подбежал к нему и едва его не задушил в своих объятиях. Старичок, видя перед собой блестящего генерала, ничего не понимал и никак не мог узнать Жюно.