Остров Инобыль. Роман-катастрофа

42

Майору Лаппо снится бабушка.

Она качает мальчугана на теплых своих коленях.

Маленький майор теребит бабушкин крестик, просунув ручонку в распахнувшийся воротник ее кофточки. За окнами барака, над сиреневыми забайкальскими снегами, свистит култук. Утро. Сейчас бабушка промоет глаза Митеньки утрешнею его мочой. Потом тихонько соберет с его заплывших золотушной коростой ресниц ночную корку и станет мыть внучка в жестяной бадье, говоря:

— С гуся вода — с Митеньки худоба… С гуся вода…

— Да что тебе далась та вода, Прим? Твое дело утиное: сунь клювик в задницу — и плавай! — кричит кто-то знакомый в сенях.

Мальчику страшно. Он обнимает бабушку и спрашивает ее:

— А папка где?

— Папка, внучочек, уехал строить город Теремез… Далеко-о! В пустыню, где живут верблюды и скорпионы… А повернись, повернись, я на тебя посмотрю, солдат! В суворовское училище пойдешь?

— Нет, я с тобой… — не хочет он от бабушки.

— Ну тогда рыбий жир, деточка, сглотни! Ну-ка, ну-у-ка, мой дитенок! Терпи… Не будет золотушки. Она боится рыбья жира…

— Ба-а-ба! — канючит Митенька и не узнает своего голоса: он сиплый, как у сержанта Коли. Но уже ощущает привкус ворвани во рту, тот привкус, который не мог забыть ни в суворовском, ни в отдаленных своих гарнизонах.

— Мерца… звездает… — видит он, как ослепительным белым огнем на черном небосклоне горит звезда Севера — больно глазам. Майор еще в полусне трет их ладонью.

— Генеральская! — комментирует вполголоса Коля и кричит сержанту Примерову: — Тащи, Прим, подсекай бабу!

— Да какая ж это баба, товарищ сержант! — слышится голос рядового Бесфамильного. — У нее ж борода, как саперная лопата!

— Да за косу-то лови, блин, Прим! Конь ты нестроевой!

— Не-э-т! — говорит сержант Примеров. — Я его за бороду! Это поп, товарищ сержант! Поп! Батюшка!

— Ну, уж не русалка, вижу. Водяной! Ну и тащи его сюда, батьку-то водяного!

Майор Лаппо очнулся и, не открывая глаз, понял, что сидит между Колей и рядовым Бесфамильным, который, распахнув дверь кабины, вылавливает человека из большой воды. А судя по бурному и разудалому анархическому гвалту, помогал ему весь личный состав взвода вместе со стрелком-санитаром.

Чтобы спасти семью, майору необходимо было выжить. Чтобы выжить, он должен подчинить этих своих партизанствующих подчиненных. Но как поставить боевую задачу, если нет ни приказа сверху, ни разведданных, ни связи!

Майор понял, что растерялся.

— Чего стоим? — спрашивает он. — Заблудились, что ли?

— Вертушка, товарищ майор! Вижу вертушку! Листовки, гад, бросает!

— Обуй репу в каску! — прокричал ему майор. — Быстро в машину! Взво-о-од! Слушай мою команду! Глуши моторы! Зажечь дымовые шашки!

43

Молодого административного гения — главу Министерства катастроф России Ивана Хинь-Чу — журналисты часто, но осторожно пытали: не метит ли он стать губернатором и съесть кусочек пирога с алюминиевой, золоторудной или алмазной начинкой? Они делали это, понимая, что не услышат правды, деловые люди не выдают коммерческих тайн. Но ведь она, эта правда, и не была им нужна. Они знали, что министр, чьи года не перевалили еще за черту сорокалетия, прошел хитроумную школу советской комсомольской номенклатуры. Там умели готовить кадры.

— Я не политик. Я — спасатель, — отвечал министр щелкоперам, не моргнув полукитайским глазом. — А спасатель это же альтруист.

Писакам же важно было вынудить министра лгать, лгать и лгать, показывая, что он лжет и где, сладострастно толкуя эту ложь, высвечивая белые нитки по ее швам.

«Под прикрытием Министерства катастроф в России складываются структуры, неподвластные здравому смыслу и законодательству…» — скрипели перьями газетчики. Скрипел зубами «протестный электорат». Скрипело колесо истории. Скрипела ось времен. Она наматывала на себя мусор этой истории, большая грязь которой творилась политиканами. Близились президентские выборы в России и бывших комсомольских говорунов — нынешних либерал-демократов — ничто уже не могло спасти от возмездия. Однако за ними оставалась фора первого хода — белыми.

Всплывали полузабытые имена хитромудрых деятелей, роющих под пост, который позволял покняжить на России. На то место в Кремле, которое когда-то занимал неземной Сталин, примерялись фамилии известных политиков, взбивающих пену в телевизионных мыльницах. Хорошо просчитанная гипнотическая разноголосица, лишь с виду похожая на бурное половодье, беспощадно била по мозгам обывателя, понуждая бедолагу отдать последнее из своей копилки — все во имя надежды, похожей на Крупскую. Одним из соискателей кремлевской синекуры обществу мнился и министр Иван Хинь-Чу. Тот романтически скромничал и умно отнекивался:

— Напрасно многие видят во мне или конкурента, или преемника. Зачем я нужен стране, когда наш президент молод и полон сил? Он спортивен. Он патриотичен. Он офицер и дипломат. Он — на своем месте, и я лично хотел бы, чтобы сроки президентских выборов были пересмотрены господами и товарищами из парламента. Президент должен спокойно работать семь-восемь лет, если он молод. Такой срок пребывания у власти сделает его профессионалом. А мое призвание, повторяю, спасать людей.

Так или примерно так отвечал Иван Иванович на провокации и лишь в одном телевизионном сюжете генерал-полковник позволил себе двусмысленную шутку.

— Да, наверное, при карманной оппозиции можно увеличить срок президентства. Но если страна вымрет за семь-восемь лет бездарной или марионеточной политики президента? — спросила его такая уж красавица с микрофоном, что ему захотелось отличиться.

— У нас есть Министерство катастроф! — с белозубой улыбкой ответил он.

Так и дали в вечерний эфир, а уже в утреннем показе от шутки не было и следа.

Журналисты стрекотали, что Иван Хинь-Чу попал в политику не без везения, имея в виду — по блату, но их стрекот больше походил на рекламу. Говоря о нечеловеческой интуиции министра, они не обходили стороной и то, что тесть его — видный оппозиционер, а отец — был крупным партийным функционером в маленькой автономной республике, и известен как человек консервативных взглядов. Осуждая советское прошлое родителя, они тонко мирили Ивана с бойцами против эксплуатации человека человеком. И бойцам этим уже не казались несчастными те многоликие обладатели горбов, по которым Иван Хинь-Чу взошел на вершину карьерной горы. До сознания несгибаемых атеистов не доходило, что людей карает и спасает Господь Бог, а не Иван Иванович Хинь-Чу. Журналисты, зачастую не ведающие что и зачем творят, писали даже, как Ивану Ивановичу было предложено сменить фамилию на Хинчук. Но он благородно отказался, говоря, что не хочет менять ни фамилию, ни форму носа, ни родины. И если с носом и фамилией все понятно, то по ходу кажется понятной и третья позиция — родина. Однако кто же из российских политиканов искренне скажет, какую страну он считает своей родиной, если у этой страны есть код, но нет родового старинного имени?

И мало кто знал, что размахом деятельности Министерства катастроф давно интересуется наивная военная контрразведка. Наивная потому, что кто ж ей дастся? Война в Чечне, запахи гари и пороха на улицах крупных городов, не раскрываемые убийства бизнесменов и политиков, стволы и гранаты едва ли не в песочницах детских яселек — все это громко вопило: идет утечка боеприпасов. Откуда?

Такая контора, как скромное, но матереющее Министерство катастроф, чью работу при Советах выполняли отряды добровольцев и приданные военные, должна была, по выводам аналитиков, обладать всем арсеналом для нанесения жалящих ударов.