Остров Мертвецов

— Это единственное, что тебе во мне нравится? — Я схватил бутылочку лосьона для загара, которую припрятал в холодильнике, и поманил ее поближе, и она закатила глаза, но уступила мне, придвинувшись, чтобы сесть у меня между ног и смотреть на океан.

— Да, в этом-то все и дело, остальная часть твоей личности в наши дни затуманена бредом мачо-собственника.

Я брызнул лосьоном на руки и растер его по ее спине, отчего от холодной жидкости у нее по коже побежали мурашки.

— И что же тебе во мне нравилось раньше? — Я настаивал, задаваясь вопросом, не лежит ли ответ на вопрос, как завоевать ее сердце, в моем прошлом. Но тогда я был просто идиотом-мальчишкой, и если она думала, что в пятнадцать лет я не был собственником, то, наверное, скрывал это лучше, чем думал. Конечно, в детстве я толком не знал, что делать с этими чувствами, хотя и не был уверен, что понял это, став взрослым. Но я всегда тратил уйму времени, отпугивая от нее других парней, знала она об этом или нет.

— Хм. — Она наклонила голову вперед, пока я втирал лосьон ей в лопатки и изучал каждую деталь нарисованных там ангельских крыльев, спускающихся по всей ее спине. Я предположил, что они были нанесены с иронией, потому что она ни дня в своей жизни не была хорошей девочкой. — Мне нравилось, что ты был свободным, что у тебя возникали спонтанные идеи, как нам всем сесть в лодку и отправиться на поиски дельфинов или спуститься к скалам и исследовать старые пещеры контрабандистов. Ты ни перед кем не отчитывался, особенно перед своим отцом.

Я нахмурился, выдавив еще лосьона на ладонь. — Не так-то просто быть спонтанным в наши дни, когда мне приходится руководить целой бандой.

— Я знаю, — вздохнула она. — Просто жаль, что мы не понимали, как нам тогда было хорошо. В жизни есть всего несколько лет, когда можно просто… быть. Никто ничего от тебя не требует, никто ничего не ожидает. Даже если накосячишь, люди говорят: «О, она просто ребенок» или «она вырастет и изменится». Но я не думаю, что выросла, Фокс. Мне кажется, я до сих пор пытаюсь быть ребенком в мире взрослых, где никто больше не хочет играть.

Мое сердце сжалось, и я схватил ее за талию, притягивая спиной к себе. — Я поиграю с тобой, — сказал я ей на ухо, и она вздрогнула, когда мои скользкие от лосьона ладони скользнули по ее талии. — Когда моего отца здесь нет, я король этого города, и, если я захочу поиграть со своей девочкой, я это сделаю.

Она повернула голову, чтобы посмотреть на меня, в ее глазах было темное море эмоций и неудовлетворенных потребностей. Потребностей, которые я хотел удовлетворять снова и снова, пока она не перестанет выглядеть такой опустошенной.

— В этом-то и проблема, — выдохнула она. — Лютер управляет твоей жизнью в наши дни, а раньше ты никогда не позволял ему этого.

Прикосновение ее кожи к моей вызвало во мне жгучую боль, которая отчаянно требовала выхода.

Я провел пальцем по морской черепахе, вытатуированной на ее плече. — Потому что он забрал у меня то единственное, что я не могу допустить, чтобы он забрал у меня снова. Он может сказать, что не против того, чтобы ты осталась в городе, но я ему не доверяю. Он что-то замышляет.

Она наморщила лоб и снова повернула голову, чтобы смотреть на океан. — Может, он просто хочет, чтобы ты был счастлив, Барсук.

Я издал глухой смешок. — Это последнее, чего он хочет, иначе он бы вообще не отослал тебя.

— Я думаю, Лютер, возможно, понял, что облажался, — сказала она, и я цокнул.

— Это то, что он тебе сказал?

Она пожала одним плечом. О чем бы они ни говорили, когда он забрал ее, она, казалось, не собиралась рассказывать никому из нас, но я знал своего отца. Ему нельзя было доверять. Вера, которую я когда-то питал к нему в детстве, была окончательно уничтожена в тот момент, когда он вычеркнул Роуг из моей жизни и заставил присоединиться к «Арлекинам». Возможно, он сделал это под каким-то дерьмовым предлогом защитить меня, но я знал правду. Ему просто нужен был приемник для его банды, его империи. Он не умрет удовлетворенным, если не будет знать, что я заберу его корону. И я не мог сказать, что не заберу. «Арлекины» стали частью моей жизни, в которой я нуждался. Команда дала мне цель, дала возможность обеспечить моих парней. Но в то же время она украла у меня двух людей, которых я любил больше всего на свете.

— Он много чего наговорил, — сказала она в конце концов. — Он упомянул твою маму… — Она посмотрела на меня, ожидая реакции, и по моей крови пробежала струйка льда. — Ты знал о…

— Не надо, — резко оборвал я ее. — Я не хочу знать. Что бы он ни рассказал тебе о ней, мне все равно.

— Что ты имеешь в виду? Ты, конечно, знаешь…

— Я не знаю. Мой отец много раз пытался рассказать мне о ней с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, и он посчитал меня «достаточно взрослым», чтобы знать подробности, — но я не хочу этого слышать, колибри. Она не часть моей жизни.

Роуг нахмурилась, прикусив губу. — Я думаю, тебе следует поговорить с ним об этом.

— Ты бы хотела знать? — Я зарычал. — Что бы он тебе ни сказал, хотела бы ты знать, если бы это касалось твоей мамы?

Черты ее лица потемнели. Нас всегда объединяло то, что мы оба остались без матерей и были брошены. Это была единственная история, которую мы знали. Я прекрасно понимал, что в истории моей матери есть что-то еще, но я также знал, что это ни черта не изменит. Она разбила сердце моего отца, а остальное не имело значения. Потому что ее больше нет, а подробности лишь омрачат тот небольшой кусочек мира в моей душе, который давало мне неведение в этом вопросе.

— Может, и нет, — выдохнула она. — Но я давным-давно научилась смотреть реальности в лицо, смотреть ей в глаза и говорить, что я ей не принадлежу.

Я наклонился и поцеловал ее в шею, ощущая вкус морской соли, кокоса и лосьона для загара. — Это не потому, что я боюсь правды, а потому, что правда лишит меня единственного образа, который остался у меня в голове. Когда я был ребенком, я представлял себе женщину, которая любила меня, строила со мной замки из песка на пляже и провожала меня, когда я делал первые шаги в океане. Я не знаю, правда ли это, Роуг, но мне нужно, чтобы это было так. Может быть, то, что рассказал тебе мой отец, было лучше, чем это, а может быть, гораздо хуже. В любом случае, меня устраивает тот образ, который у меня есть, и я хочу его сохранить.

— О, Фокс, — вздохнула она, прислоняясь ко мне, и я обнял ее одной рукой за плечи. — Твой разум рисует картины красивее, чем мой. Когда я думаю о своей маме, все, что я вижу, — это темный силуэт, поворачивающийся ко мне спиной. Я думаю, именно поэтому я боюсь, что остальной мир тоже это сделает, поэтому я ожидаю этого от всех.

— Мне больно думать о том, что ты веришь, будто я отвернусь от тебя, — сказал я глубоким голосом, и моя хватка на ней усилилась. — Ты когда-нибудь снова будешь мне доверять?

— Я не знаю, — призналась она. — Доверие подобно тому, как рушится целое королевство, иногда камни откалываются по крупицам, а в других случаях армия разрушает все одним махом.

— Королевства можно отстроить заново, — яростно сказал я, поклявшись, что буду неустанно работать для этого, даже если мне придется делать это по кирпичику за раз.

— Наверное, — прошептала она. — Как ты думаешь, ты когда-нибудь снова сможешь доверять своему отцу?

Мои плечи напряглись, и я нахмурился. — Некоторые королевства лучше оставить разрешенными, — пробормотал я. — И не теряй бдительности с Лютером, колибри, — предупредил я. — Он бредит. Он даже думает, что Маверик в один прекрасный день вернется домой и будет готов всех тепло обнять.