Остров. Тайна Софии

В день святого Константина девушки Плаки надели свои лучшие наряды. Они пошли в церковь, вот только головы у них были заняты вовсе не святым событием. На этих красавиц не налагали слишком строгих ограничений, потому что продолжали смотреть на них как на невинных детей, и предполагалось, что они должны вести себя соответственно. Лишь позже, когда родители вдруг замечали созревшую в дочери женственность, они начинали присматривать за ней, иной раз основательно запоздав. К этому времени многие из девушек успели украдкой поцеловаться с деревенскими парнями и назначить им тайные свидания в оливковых рощах.

Хотя ни Мария, ни Фотини пока что ни с кем не целовались, Анна уже научилась отлично флиртовать. Она чувствовала себя счастливой, как никогда, находясь в компании молодых людей. Девушка встряхивала роскошной гривой волос и одаряла всех сияющей улыбкой, зная, что поклонники взгляда отвести от нее не могут. Она была как кошка, пригревшаяся на солнышке.

– Сегодня вечером будет нечто особенное, – заявила как-то Анна. – Я просто чувствую это!

– Почему? – спросила Фотини.

– Почти все парни уже вернулись домой, вот почему! – ответила Анна.

В деревне было несколько десятков юношей, которые в начале оккупации мальчишками уходили бороться с врагом. Теперь некоторые из них присоединились к коммунистам и решили продолжать борьбу с силами правого крыла, набиравшего силу в материковой Греции, создавая новые проблемы в стране и учиняя кровопролития.

Брат Фотини Антонис был одним из тех, кто вернулся в Плаку. Симпатизируя левым идеям и новой кампании на материке, он все же после четырех лет отсутствия рад был вернуться домой. Он ведь боролся за Крит и здесь хотел остаться. За время отсутствия Антонис вырос, стал крепким, жилистым и совсем не походил на того истощенного парнишку, который после первых месяцев войны пробирался в деревню, чтобы повидать родных. Он отрастил теперь не только усы, но и бороду, что добавляло лет пять к его двадцати трем. Антонис жил на диете, состоявшей из горных трав, змей и диких зверей, каких удавалось поймать, выносил и крайнюю жару, и крайний холод, воспитавших в нем волю.

Именно к романтической фигуре Антониса устремилось в тот вечер сердце Анны. Она, конечно, была в этом не одинока, но не сомневалась в том, что получит от него хотя бы поцелуй. Антонис был высок, строен, еще до начала танцев Анна постаралась, чтобы он ее заметил. А если бы такого не случилось, он оказался бы единственным мужчиной в деревне, умудрившимся не обратить внимания на Анну. Все и всегда сразу замечали ее присутствие, и не только потому, что она была на полголовы выше других девушек, но и потому, что волосы у нее были длиннее, кудрявее и блестели сильнее, чем у других; даже когда она заплетала их в косы, они достигали бедер. Белки ее огромных овальных глаз были такими же яркими, как ослепительные хлопчатобумажные блузки, какие носили все девушки. А жемчужные зубы сверкали, когда Анна смеялась и болтала с подружками, прекрасно сознавая, что ее красота привлекает взгляды всех молодых людей, стоявших на площади в ожидании момента, когда музыка возвестит о начале праздника. Другие девушки бледнели в ее тени.

Столы и стулья уже были расставлены по трем сторонам площади, а по четвертой стороне красовался другой стол, особый, – это были установленные на козлах доски, нагруженные десятками блюд с сырными лепешками, пряными колбасами, сладким печеньем, горами апельсинов с восковой кожицей и зрелых абрикосов. Аромат бараньего жаркого расплывался над площадью, заставляя рты наполняться слюной. Такие события всегда шли по строгим правилам. Еда и питье – это позже, а сначала будут танцы.

Сперва юноши и мужчины стояли отдельно, разговаривая между собой, а девушки, взволнованно хихикая, собрались в сторонке. Но это ненадолго. Заиграл оркестр, все закружились, притопывая. Мужчины и женщины поднялись со своих мест, девушки и юноши устремились навстречу друг другу. И вскоре пыльная площадь заполнилась танцующими. Анна знала, что в процессе хоровода, когда женщины меняются местами, она обязательно окажется напротив Антониса и несколько секунд они будут танцевать в паре, прежде чем начнется очередной круг перемен. Она спрашивала себя: «Как мне заставить его видеть во мне не просто подругу его младшей сестренки?»

Но ей не пришлось особо стараться. Антонис уже был напротив. Медленные па танца пентозали дали Анне те несколько мгновений, которые были ей нужны, чтобы заглянуть под черную бахрому традиционной шляпы Антониса. Это была шапка воина – сарики, какую теперь носили многие молодые люди, чтобы показать: они уже стали мужчинами – не потому, что пришло время, а потому, что на их руках была кровь врага. Сам Антонис убил не одного, а нескольких вражеских солдат. И он молился о том, чтобы никогда больше не слышать крика испуга и изумления, когда его нож вонзался в мягкую плоть между лопатками врага, не слышать сдавленного вздоха, который следовал за этим… Он никогда не ощущал это как победу, но это давало ему право сравнивать себя с бесстрашными воинами прошлого Крита – палликарами, носившими бриджи и высокие сапоги.

Анна одарила сверкающей улыбкой этого мальчика, ставшего мужчиной, но тот не улыбнулся в ответ. Его черные глаза лишь пристально смотрели в глаза Анны, и она испытала облегчение, когда пришло время менять партнеров. Общий танец закончился, а сердце Анны все еще отчаянно билось, она вернулась к компании подружек, наблюдавших, как юноши, среди которых был и Антонис, кружили теперь перед ними под новую мелодию, словно некий мужской калейдоскоп. Их башмаки взлетали в воздух, когда мужчины подпрыгивали, и они с удивительной синхронностью склоняли головы, когда трехструнная лира издавала пронзительный аккорд, ее поддерживала флейта, и танец продолжался с невероятной энергией, не угасавшей до последнего па.

Замужние женщины и вдовы тоже с удовольствием наблюдали за этой акробатикой, хотя представление предназначалось не для них, а для заневестившихся красавиц, столпившихся в углу площади. Антонис кружился вместе со всеми, но, когда флейты и барабаны довели мелодию до кульминации, Анна уже была уверена, что этот красавец-воин танцует только для нее. Все зрители зааплодировали и восторженно закричали, едва мужской танец закончился, а уже через несколько секунд начался следующий. Теперь на пыльную площадку в центре вышли мужчины постарше.

Анна была дерзкой особой. Она отошла от кружка подруг и приблизилась к Антонису, который наливал себе вина из огромного глиняного кувшина. Хотя Антонис много раз видел девушку у себя дома, до сегодняшнего вечера он ее почти не замечал. До оккупации Анна была в его глазах просто маленькой девочкой, теперь же ее место заняла женщина с роскошной фигурой.

– Привет, Антонис! – смело заговорила Анна.

– Привет, Анна.

– Ты, должно быть, учился танцевать, пока тебя не было дома, – сказала она, – иначе не справился бы.

– В горах мы только коз и видели, – весело ответил Антонис, – но они очень проворные, так что, возможно, мы кое-чему у них научились.

– А можем мы с тобой потом потанцевать? – спросила Анна, перекрикивая пронзительные звуки лир и стук барабанов.

– Да, – улыбнувшись, кивнул Антонис.

– Хорошо. Буду ждать. Вон там, – сказала Анна и вернулась к подругам.

У Антониса возникло ощущение, что Анна предложила ему нечто большее, чем просто танец. Как только зазвучала подходящая музыка, он подошел к ней, взял за руку и повел в круг. Обхватив девушку за талию, он вдыхал ее неописуемый, чувственный, ни на что не похожий аромат. Запах роз и лаванды и в сравнение с ним не шел. Когда танец закончился, Антонис ощутил на ухе горячее дыхание Анны.

– Встретимся за церковью, – шепнула она.

Анна отлично знала, что даже во время такого веселья прогулка к церкви в день какого-либо святого выглядит совершенно нормально. Она быстро направилась к переулку за церковью, через несколько мгновений Антонис тоже был там и на ощупь обнял ее в темноте. Полураскрытые губы Анны мгновенно нашли губы Антониса.

Хотя Антонис давно уже научился платить женщинам, так его никогда не целовали. В последние месяцы войны он стал постоянным посетителем борделей в Ретимноне. Тамошние женщины любили бойцов сопротивления и обслуживали их по особому тарифу, в особенности если они были так же хороши собой, как Антонис. Это, кстати, был единственный бизнес, который процветал во время оккупации, – мужчины искали хоть какого-то утешения в долгой разлуке с женами, а юноши пользовались случаем, чтобы приобрести сексуальный опыт, какой невозможно было приобрести под пристальными взглядами жителей их родных деревень. Но все это не имело отношения к любви. И вот теперь, в объятиях женщины, которая целовалась, как проститутка, но была, скорее всего, девственницей, Антонис ощутил истинное, искреннее желание. Тут невозможно было ошибиться. Все его тело жаждало продолжения поцелуя. Ум Антониса работал быстро. Он вернулся домой, и от него ожидали, что он женится и осядет в деревне, а тут перед ним оказалась женщина, жаждавшая любви, она в буквальном смысле ждала его у его порога, как она это делала с самого детства. Она должна принадлежать ему. Так задумано судьбой.