Остров. Тайна Софии

В эту минуту вернулись Андреас и Александрос, далее последовали восторженные возгласы и удивление, когда они обнаружили Маноли. Вскоре трое мужчин уже сидели за бутылочкой ракии, а Анна, извинившись, ушла, чтобы заняться приготовлениями к обеду. Когда примерно через час вернулась Элефтерия, они осушили уже вторую бутылку ракии, и оба они, Элефтерия и Маноли, обнявшись, прослезились от радости.

Тут же были отправлены письма сестрам Андреаса, а в следующее воскресенье состоялся торжественный прием в честь возвращения Маноли после десятилетнего отсутствия.

Маноли Вандулакис был весьма вольнолюбивым молодым человеком и последние десять лет провел в основном в материковой Греции, проматывая огромное состояние. Его мать умерла при его рождении, а отец последовал за ней пять лет спустя, хотя ему было всего тридцать, – скончался от сердечного приступа. Маноли рос под шепоток о том, что его отец умер от разбитого сердца, и независимо от того, было ли это правдой, в Маноли родилось твердое решение жить так, словно каждый день жизни последний. Такая философия имела для Маноли глубокий смысл, и даже дядя Александрос, ставший его опекуном после смерти Яниса Вандулакиса, не мог его остановить. Уже в детстве Маноли заметил, что все вокруг постоянно выполняют какие-то обязанности, соблюдают правила, позволяя себе веселиться только в дни каких-нибудь святых да по воскресеньям. Но он-то хотел наслаждаться каждым днем своей жизни.

Хотя воспоминания Маноли о родителях быстро тускнели, ему часто повторяли, что это были добрые и послушные долгу люди. Но какую пользу принесло им образцовое поведение? Оно ведь не помогло отогнать смерть, разве не так? Судьба схватила их, как орел хватает беззащитную жертву, забредшую на голую каменную поверхность. И к черту все это, думал Маноли. Если судьбу все равно невозможно обмануть, так уж лучше выяснить, не сможет ли жизнь предложить ему что-то иное, кроме десятилетий правильной жизни на склонах Крита в ожидании похорон.

Десять лет назад Маноли покинул дом. И с тех пор почти не поддерживал связей с родными, лишь изредка посылая письма дяде и тете – иногда из Италии, иногда из Югославии, но чаще всего из Афин, – давая им знать, что все еще жив. Александрос прекрасно понимал, что если бы его старший брат Янис не умер так рано, то теперь именно Маноли был бы первым в очереди на наследование всех владений Вандулакисов, а не его собственный сын. Но это было лишь предположение. Вместо огромных земель в будущем Маноли вступил во владение лишь некоторой суммой денег. Именно эти деньги он беспечно тратил в Риме, Белграде и Афинах.

– Хорошая жизнь стоит хороших денег, – доверительно сообщил он Андреасу вскоре после своего возвращения. – Прекрасные женщины – они как хорошее вино, дороги, но достойны каждой потраченной на них драхмы.

Но европейские женщины уже обобрали Маноли до нитки, и у него только и осталось что несколько монет в кармане да обещание дяди, что ему дадут работу в поместье.

Возвращение Маноли вызвало немалую суматоху, и не только его дядя и тетя взволновались, но и Андреас тоже. Разница в возрасте между двоюродными братьями составляла всего полгода, и они воистину были близнецами. В детстве они едва ли не читали мысли друг друга, каждый из них чувствовал, когда брату больно, – но с того момента, когда им исполнилось по восемнадцать, их жизни пошли настолько разными путями, что трудно было и вообразить, как все повернется теперь, когда Маноли вернулся.

Но Маноли вернулся как раз вовремя. Александрос Вандулакис намеревался в следующем году отойти от дел, и Андреасу скоро понадобится помощник, чтобы управляться с имением. Всем казалось, что будет лучше, если эту роль возьмет на себя Маноли, чем они найдут кого-нибудь на стороне. Даже если у Александроса были какие-то сомнения насчет того, готов ли его племянник всерьез взяться за дело, он предпочел отбросить их. В конце концов, Маноли был членом семьи.

Несколько месяцев Маноли жил в доме в Элунде. Там было множество комнат, которые никогда не использовались, поэтому его присутствие никого не беспокоило, но в декабре Александрос предоставил племяннику собственный дом. Маноли наслаждался вкусом семейной жизни, он чувствовал себя частью династии, от которой сам отделился на десять лет. Но дядя ожидал от племянника, что тот вскоре женится, и именно поэтому решил, что у него должен быть свой дом.

– Нужно быть большим везунчиком, чтобы найти девушку, которая согласится жить в доме, где и без того уже есть две хозяйки, – сказал он племяннику. – Поселить в доме еще и третью женщину значит искать неприятностей на свою голову.

Дом Маноли некогда принадлежал управляющему имением – это было тогда, когда Александрос еще платил чужакам за эту работу. Дом стоял в конце короткой подъездной дороги, в километре от главного дома; поскольку в нем имелись четыре спальни и просторная гостиная, считалось, что это вполне приемлемое жилище для холостяка. Но Маноли все равно постоянно появлялся в главном доме. Ему хотелось, чтобы его кормили и ухаживали за ним, как это нравилось и Александросу, и Андреасу, ведь там были две женщины, готовые этим заняться. Всем нравились его живые беседы, племянника принимали с радостью, но Александрос всегда настаивал, чтобы тот вечером возвращался к себе.

Маноли до сих пор жил в состоянии вечных перемен, порхал, как бабочка, с места на место. И где бы он ни появлялся, он всегда оставлял за собой след невыполненных обещаний. Даже в детстве Маноли всегда и все доводил до предела. Как-то раз он просто так сунул руку в огонь и сжег кожу, а в другой раз спрыгнул с самой высокой скалы на побережье Элунды и так сильно ободрал спину, что вода вокруг стала красной. В европейских столицах Маноли мог проиграться так, что снимал с себя рубашку, а потом эффектно отыгрывался. Таким уж он был. Он невольно играл в те же игры и в Элунде, только разница была в том, что здесь он был вынужден остаться. Теперь Маноли не мог упорхнуть прочь, даже если бы захотел.

К удивлению Александроса, Маноли усердно принялся за работу, хотя на нем и не лежало таких обязанностей, как на его двоюродном брате. Андреас обычно брал обед с собой в поля, чтобы не тратить время на возвращение домой, но Маноли предпочитал хотя бы на несколько часов прятаться от жестокого солнца и возвращался к обеду за обильный стол в кухне Вандулакисов. Анна ничего не имела против. Ей нравилось присутствие в дома Маноли.

Их частые встречи превратились не столько в разговоры, сколько во флирт. Маноли смешил Анну, иногда до слез. Она одобряла его поддразнивания и шутки, а глаза ее сверкали под его взглядом – всего этого было достаточно, чтобы в середине дня выгонять Маноли из оливковых рощ.

Иногда Элефтерия также бывала здесь, а не в Неаполи, она побаивалась, что племянник не слишком-то усердствует в делах имения.

– Мужчинам не следует находиться в доме посреди дня, – как-то раз сказала она Анне. – Это женская территория. А мужчины должны быть снаружи.

Анна предпочла проигнорировать неодобрительное замечание свекрови и стала с Маноли приветливее, чем прежде. На ее взгляд, их дружба освящалась родством. К тому же она не нарушала обычаев, поскольку замужняя женщина пользовалась куда большей свободой, чем одинокая, так что поначалу ни у кого не вызывало вопросов то, что Анна проводит днем часок, а то и больше со своим «двоюродным братом». Но потом кое-кто начал замечать, что Маноли появляется в доме уж слишком часто, и злые язычки начали болтать.

Той весной Маноли как-то раз задержался даже дольше обычного. Анна заметила его неосторожность и впервые содрогнулась при мысли о той опасности, какой себя подвергала. Уходя, Маноли надолго задержал ее руку в своих ладонях и поцеловал с глупыми актерскими ужимками. Анна могла бы оставить без внимания этот фривольный жест, но то, как он прижал указательный палец к центру ее ладони, заставило ее похолодеть. И что было совсем непозволительно, он коснулся ее волос. Какая-то соринка, пояснил Маноли и тут же поддразнил Анну, сказав, что она ведь сама все начала, поцеловав незнакомого человека… в волосы.