Остров

– Игорь, вставай.

Сын со стоном повернулся.

– Бли-и-ин!

– Давай-давай, – поторопил Лаголев. – А то мать передумает.

– И чего? – спросил сын, протирая глаз тыльной стороной ладони.

– Ничего. Кроссовок не получишь.

– Получу.

Сын выгнул спину. Лаголев поневоле отметил его эрекцию, натянувшую плавки. Вырос, сынуля. Молодой самец. С кроссовками ранг его, как самца, взлетит на невиданную высоту. Ну, как он сам думает. Натка, конечно, научила, что в человеке главное. Кроссовки. Куртка. Джинсы. Шмотки.

– Ты это, – сказал Лаголев, – матери только свою эрекцию не демонстрируй.

– Папа, блин!

Сын резво, Лаголев и моргнуть не успел, завернулся в одеяло.

– Игорь.

– Тебя что, кто-то звал? – заверещало чадо. – Это частная территория! Я же к вам в спальню не лезу!

– Завтрак почти готов, – сказал Лаголев.

Сын что-то пробубнил. Из-под одеяла слышно не было. То ли «нафиг ваш завтрак». То ли «имел я ваш завтрак». Ничего умного, в общем.

Скорым шагом Лаголев устремился на кухню и поспел вовремя – яичница достигла нужной кондиции и плевалась в стеклянную крышку маслом и томатными семечками. Он выключил газ и, вооружившись деревянной лопаткой, принялся делить блюдо на три части. Помидорную часть – себе, с колбасой – сыну, с живыми желтками – Натке. Та как раз в банном халате выбралась из ванной. Где-то Лаголев читал, что вода тоже смывает негатив, но жена и после душа вовсе не выглядела подобревшей. Он чувствовал ее взвинченность и раздражение. Тряхнув мокрыми волосами, Натка взяла с полки фен.

– Что, не сжег завтрак? – на миг заглянула она в кухню.

Вроде и со смешком сказала, но желая задеть, убедиться, что косорукий муж такой же косорукий, как и был.

– Нет, – сказал Лаголев.

Но фен уже заработал, завыл, и ответ его пропал втуне. Значит, с грустью подумал Лаголев, это был риторический вопрос. Он нарезал хлеб, поставил кипятиться чайник, из шкафчиков достал сахар и кружки. Игореву кружку, правда, пришлось изымать из раковины. Лаголев по-быстрому прошелся по ней губкой. Чистая? Чистая. Сполоснул.

Украдкой он поглядывал на Натку, которая остервенело вздымала волосы расческой и водила раструбом фена у корней. В один из моментов проскочил в туалет сын. Был он в майке и джинсах.

– Эй, – сказала ему Натка, – ты помнишь, что должен сделать?

Сын буркнул и хлопнул дверью туалета.

– Завтрак готов, – сказал Лаголев.

Натка выключила фен.

– Ты давай к холодильнику примеряйся, – сказала она.

– Вот вы уйдете…

– Мы, может, до обеда не соберемся, – Натка с феном прошла к кухонному столу и, наклонив голову, оценила яичницу и сервировку. – Хм, Лаголев, ты чего это вдруг разошелся? Думаешь, я о деньгах забуду? Или о том, что развестись хочу?

– Нет.

– Ладно.

Фен оказался у Лаголева в руках. Натка села за стол. Лаголев ссутулился рядом, как досадное недоразумение.

– Что ты стоишь? – спросила Натка.

– Выйти?

– Садись. Побудем примерной семьей. Игорь!

Сын вышел вместе со звуком клокочущей, захлебывающейся в сливе воды. Мотнул отросшей челкой.

– Чего?

– Руки мой – и завтракать!

– Да я это… не особо хочу.

– Слышали мы, как ты вчера ночью холодильник разорял.

– Ничего я не разорял.

– Садись! – прикрикнула Натка.

– Сейчас.

Игорь на несколько секунд закрылся в ванной, в кухне показал матери розовые, отмытые ладони. Лаголев выключил вскипевший чайник, обратно на полку положил фен.

– Садись, садись, – сказал сыну.

– Папа-то у нас как без денег, так сама доброта и предусмотрительность, – прокомментировала с усмешкой Натка.

Ели, игнорируя Лаголева напрочь. Вроде вместе, вроде за одним столом, но муж и отец как бы отсутствовал, был прозрачным. Натка почистила огурец, разбавила им яичницу. Сын вяло поковырял колбасу, потом зацепил ломтик, зажевал, шмыгая носом.

– Простыл? – спросила Натка.

– А-а, – отмахнулся Игорь.

– Сначала зайдем к Поляковым, – наклонилась к нему Натка, – а потом уже в центр. Ты помнишь, где твои кроссовки стояли?

Сын кивнул.

– Ага. На втором этаже.

Лаголев ловил на своей тарелке помидорные ошметки. Идиллия, с горечью думал он, все ниже склоняя голову. Мать и сын. А меня нет. Я – пустое место. И что мне делать? Настойчиво лезть в разговор, чтобы заметили? Улыбаться, угождать, предупредительно держать салфетку у чужих губ, чтобы вовремя их промокнуть? Так заметят, заметят, только скажут: «Заткнись, сядь, не отсвечивай».

Господи, сдохнуть что ли?

– Эй, ты не заснул там? – стукнула его в плечо Натка.

– Нет, – сказал Лаголев.

Вилка в его руке дрогнула.

– Готовься к труду и обороне, готовься, – сказала Натка, вставая. – Игорь, за тобой полы, и идем.

– Мам, блин! Может после? – заныл сын.

– Сейчас!

Лаголев повернул вилку, большой палец уперся в изгиб. Ткнуть в бок, чтобы до крови. Чтобы поняла. А если не поймет, бить еще и еще. И еще. И еще, и еще! В руку, в грудь, в щеку, в выставленную ладонь.

Господи! Он сморгнул. Вилка, выпав из пальцев, зазвенела на полу.

– Лаголев, ты чего? – со смехом спросила Натка. – Совсем старый стал? Я с тобой возиться не буду.

– Не обращай… внимания.

Лаголев нагнулся за вилкой. Натка не ушла, стояла, раздумывая.

– В общем, – сказала она, – предварительно все из холодильника вытащи. Там кости для бульона, рыба и фарш. И с полок. Легче будет. Стоять он должен где-то здесь, – ее рука указала на цветочный рисунок на обоях, – а стол, соответственно, придвинешь к окну, а туда, на освободившееся место, поставишь стул. Или даже два стула.

– Я понял, – сказал Лаголев.

Натка посмотрела как-то странно. То ли с жалостью, то ли с желанием сказать очередную гадость.

– Справишься?

– А у меня есть выход? – поднял голову Лаголев.

– Ну, не знаю, – сказала Натка, потрогав волосы, высохли ли, – ты можешь сделать и так, чтобы я окончательно в тебе разочаровалась.

– А ты еще не окончательно?

– Нет, но очень близко.

Натка придавила стол пальцем, словно точку поставила. За ее спиной с ведром, перегибаясь, будто оно весило тонну, прошел в свою комнату сын. Этаким вчерашним дежа вю. Шваброй он отталкивался, как костылем.

– Мой хорошо! – крикнула ему Натка и обернулась уже к мужу: – Все, Лаголев, я пошла собираться, ты можешь приступать. Да, за завтрак спасибо.

Лаголев кивнул. Он дождался, пока Натка выйдет, сгрузил грязную посуду в раковину и встал у двери, оценивая пространство кухни. Вилка так и прилипла к ладони. Себе что ли всадить, расковырять бедренную артерию?

Мысль показалась перспективной. Он вполне сдохнет к тому времени, как они вернутся. Правда, тогда и Кярим Ахметович будет свободен от обязательств.