Остров
Шрифт:
Ляпа вдруг заржал.
– Ляпа, – обернулся Чехов, – ты что, пыхнул уже где-то?
Он сходил к Титаренко и Чире, а затем встал перед Игорем. Последняя сигаретина лежала у него на ладони, из неуклюже завернутого бумажного конца торчала короткая соломинка.
– Будешь?
– Но это же…
Игорь посмотрел на Ромыча, на Шинкареву с Рачкиной, на Ирку, которая деловито катала свой цилиндрик в пальцах.
– В Штатах, – сказал Чехов, – марихуана, между прочим, разрешена. Считается вообще лечебным препаратом.
– Ага, я тоже слышал, – поддакнул Титаренко.
– Я не знаю, –
– И все же? – Чехов с улыбкой покачал сигаретиной перед его лицом. – Другого шанса не будет.
– Я…
– Не очкуй, – подал голос Чира.
Злость вспыхнула в Игоре.
– Я не очкую! – громко сказал он. – Я не очканавт. Мне просто через час дома надо быть.
– Без проблем, – сказал Чехов. – «Косячок» как раз где-то на час действия. Полетишь домой как на крыльях. Кофе только зажуешь, прямо из банки, без воды, насухую, чтоб запаха не было. Итак, Лага...
Игорь так и не понял, как сигаретина оказалась в его пальцах.
– Ну, я не знаю…
– А Ирка тебя поцелует, – сказал Чехов. – За храбрость. Поцелуй за храбрость – круто звучит, да?
– Я могу, – сказала Королева.
– Не, ну это… – смутился Игорь. – Так-то зачем? Как будто я за поцелуй…
– Ты против? – шутливо возмутилась Ирка.
– Нет-нет, – быстро сказал Игорь. – Почему? Я готов.
– Ну, Лага, ты попал! – сказал Чехов.
Все засмеялись. Ромыч потеснил Шинкареву. Ляпа лег на пол. Чира и Титаренко, пихая друг друга, угнездились в кресле. Игорь, глядя на остальных, сунул сигаретину в рот. Чехов снова оказался рядом, предупредительно поднес зажигалку. Пыхнул оранжевый огонек.
– Сильно не затягивайся, – сказал он. – И сядь.
– А то что? – спросил Игорь.
– Ничего. Хорошо будет.
Кончик сигаретины заалел.
– Ну, – сказал Чехов.
Игорь, опустившись на свободный стул, втянул в себя сладкий, какой-то ласковый дым. Секунда, другая – и мир сделался бархатным, мягким, расслабленным, голова улетела под потолок, тело закачалось на невидимых волнах, где-то на небе заиграла музыка, и мысли поплыли ленивые, медленные, как ленивцы. Через час домой. А на черта домой? Что там дома? Дома, представьте, черти.
Игорь засмеялся.
Черти. Папа-черт. Мама-черт. Или чертиня? Ха-ха-ха. Четыре… нет, два черненьких чернявеньких чертенка...
– Ну как? – из мягкого, уютного тумана показалась физиономия Чехова и моргнула заботливыми серыми глазами. – Все хорошо?
– Круто! – кивнул Игорь. – Даже это… совсем...
Его вдруг обволокло такое настоящее, такое бескомпромиссное счастье, что ни говорить, ни куда-то идти, ни вообще двигаться стало незачем. Он смотрел на Чехова и Королеву, на Ромыча, на Шинкареву и Рачкину и любил их всех. Какие они все замечательные! Смеются. Он загоготал в ответ. Никогда не подозревал, что умеет издавать такие звуки. Кайф!
С новой затяжкой голова сделалась еще легче. Игорь даже придержал ее за ухо, чем вызвал взрыв хохота на диване.
– Вы что? – удивился он. – Улетит же!
– Куда улетит?
– У тебя – шея!
– Она что, вытягивается? – спросил Игорь. – Как у жирафа?
– Нет, блин, ты – утконос! – заржал Ромыч.
Утко нос. Утку носит. Что за утка
такая, что ее приходится носить? Жирная, видимо. Или дохлая. Игорь захихикал.– Игорек!
Из диванного подпространства навстречу ему выдвинулась улыбка. То есть, сначала Игорь увидел улыбку, а потом – зеленые, смеющиеся, игривые глаза. Королева! Огонек сигаретины проплыл, затирая все остальное приторным дымком.
– Ирка? – выдохнул он.
– Я же обещала, – сказала Королева.
Она обвила шею Игоря руками. Лицо ее оказалось совсем близко. Волосы щекотно мазнули по щеке. Губы у Ирки были припухшие, левый зуб-клычок стоял неровно, пятнышко от скорлупы темнело у крыла носа, а в глазах был он, Лага, Игорь Лаголев собственной персоной.
Остановись, мгновенье, ты прекрасно! – чуть не заорал Игорь. Он не знал, что с ним. Он не знал, где он. Он был все. Внутри него, стиснутая грудной клеткой, пыталась образоваться новая вселенная.
Кто-то заухал, с кресла, кажется, присвистнул Чира, Чехов, подняв руки, захлопал ладонями над головой.
Поцелуй у Королевой вышел короткий, но чувственный. Сладковатый. Игорь ощутил, как чужие губы втиснулись в его губы, ощутил касание, единение кожи, Иркины ресницы ласково укололи переносицу.
Где-то под черепом запустили фейерверк.
– Ну, как? – спросила Королева, отступив.
– Еще! – попросил Игорь.
Он протянул руки. Ему казалось, достаточно попросить. Как, как можно отказать в том, что необходимо?
– Ну, Лага, ты не наглей, – сказал Чехов, усаживая Королеву обратно на диван. – Это было поощрение, а не постоянная привилегия.
У меня есть писюн, то есть, член, подумал Игорь. Надо сказать об этом. Тогда все станет ясно. Я видел, как это делается. Видеосалон на Кузнечной, вечерний сеанс, по пятерке с носа. Мы – взрослые люди...
– Лага! – захохотал Ромыч. – Ты руки-то опусти!
Он спародировал позу Игоря после поцелуя. Получилось смешно. Как будто милостыню выпрашивал. Еще голову наклонил, придав лицу жалостливое выражение. Подайте копеечку!
Взвизгнула, застучала ногами по полу Рачкина.
– Ой, не могу!
С минуту подвал трясся от смеха, рычал, фыркал, икал, подвывал и колыхался в зыбких конопляных волнах.
– Шинкарева, поможешь?
– Вот еще!
– Может ты, Рачкина, подаришь поцелуй?
– Ой, ха-ха!
– Давайте я! – поднял руку с пола Ляпа.
Игорь смеялся вместе со всеми. Его корчило. Поцелуй горел в углу рта. Пробуешь языком – сладко. Сигаретина куда-то делась, выродилась в чинарик на полногтя. Но круто! Кайф! Кайф оф лайф!
– Что, Лага, – крикнул Чехов, – распробовал?
Игорь закивал. Все было классно. В голове звучала музыка. Или это в подвале кто-то врубил мафон? Ха, не важно. Он выстучал ритм по спинке стула – тра-та-та-та. Вечно так и сидел бы. Или лечь, как Ляпа?
– Сегодня вообще приход кайфовый, – авторитетно заявил Ромыч. – Травка – супер.
– Дерьма не держим, – сказал Чехов.
Игорь запрокинул голову. Потолок странно пульсировал. Он был серый, с видимыми швами, но волны по нему бежали зеленые. Он отдалялся, уносился вверх, в квартиры живущих над ним людей, увлекая за собой, как в трубу или в воронку.