Осужден и забыт
Шрифт:
Заметив, что я снова зашнуровываю ботинки, Лена надулась.
– Ты снова уходишь? Даже не отдохнешь с дороги?
Я сделал вид разведчика, отправляющегося на важное задание:
– Нет времени, милая. Работа такая, понимаешь?
Она закивала:
– Работа у нас такая, забота наша простая…
– Вот именно.
– Когда вернешься?
Я развел руками:
– Не знаю.
Я действительно не знал.
Жаль, что моя машина превратилась в груду металлолома. То есть ее, конечно, можно было починить, но уделить целый день, чтобы отбуксировать ее с аварийной
– Возьми мой джип, – протянула Лена ключи.
Я взял ключи и с благодарностью поцеловал ее.
– Никогда не забуду твой доброты.
– Ну садись, Юра, – кивнул в сторону свободного стула Меркулов, когда я вошел в его кабинет, – рассказывай.
– Нечего рассказывать. Мартина Грина нашли мертвым в собственном саду. Сдается мне, что старику помогли отойти в мир иной.
– Так ты не успел с ним встретиться?
Я покачал головой:
– Лежал в больнице.
– Ого! Захворал в командировке?
– Долго рассказывать, Константин Дмитриевич. Скажу только, что интерес к моей персоне не угасает, а, наоборот, увеличивается.
– Понятно… Ну ладно, значит, и в Лондон вхолостую прокатился. Ну ничего, все к лучшему. Вот, посмотри-ка, что мне удалось раскопать.
Он протянул мне лист бумаги.
СПРАВКА
15 августа сего года в Сиэтле, штат Вашингтон (США), в возрасте 75 лет скончался Уолтер Фитцджеральд Кинн. Смерть наступила вследствие обострения состояния ввиду застарелого рака легких.
По оперативным данным Уолтер Кинн является изменившим фамилию сотрудником Посольства СССР в Вашингтоне Алексеем Кондрашовым. Несколько лет Кондрашов являлся заместителем резидента Первого главного управления внешней разведки КГБ Леонида Теребилова. Незадолго до отзыва Теребилова в СССР (апрель 1971 года) Кондрашов исчез из поля зрения. Позже выяснилось, что он получил политическое убежище в США.
– Откуда это? – спросил я, возвращая Меркулову листок.
– Неважно. Из надежного источника. Как ты заметил, ничего секретного в этой справке не содержится.
– …Но зато заставляет задуматься, – перебил я Меркулова, – значит, весьма вероятно, что именно Кондрашов написал письмо Владиславу Михайлову.
Меркулов кивнул.
– Очень вероятно. Перебежчиков не так уж много, а больных раком – совсем чуть-чуть.
– Так. Значит, Михайлова отозвали после того, как он пожаловался в Центр на «потомственного разведчика» Василия Теребилова, который устроил дебош в ресторане. Через некоторое время отозвали и самого Леонида Теребилова.
– Ясно, – заметил Меркулов, – что эти два события связаны. Сын потащил за собой отца. В те времена такое не прощали.
– А нажаловался на Васю Теребилова не кто иной, как Михайлов!
– Да.
– С этими сроками совпадает и вызов Михайлова, арест и суд. Напрашивается вывод, что… арест Михайлова был подстроен Теребиловым, у которого вырос большой зуб на Михайлова. Об этом пишет Кондрашов в своем письме к Владиславу Михайлову.
– Логическая цепочка выстраивается красивая, ничего не скажешь. Только
вот основания для внесения протеста явно недостаточно.Это точно. Справка, которую добыл Меркулов, расставляла все по полочкам, однако не прибавляла доказательств.
– Значит, это люди Теребилова охотились за тетрадью, устраивали покушения на меня и Михайлова.
– Возможно. Но опять же никаких доказательств.
– Но почему же Теребилов так боится?
– Он не знает, что в тетради. Кстати, ты хорошо разглядывал ее?
– Вроде да.
– Значит, я еще лучше. И заметил очень интересную вещь.
Меркулов отпер свой сейф и достал тетрадь:
– Вот посмотри.
Он перевернул тетрадь и показал пальцем на последнюю страницу обложки:
– Посмотри!
Он показал пальцем на выходные данные. Я прочитал: «Самарская областная типография. Тираж 100 000 экз.».
– И что? – не понял я.
– А то. Ты ничего странного не замечаешь?
– Нет…
Меркулов вздохнул:
– Когда Куйбышев в Самару переименовали?
Я пожал плечами.
– В девяносто первом году.
У меня по спине поползли мурашки. Ничего себе картинка вырисовывается!
– Михайлов делал свои записи никак не раньше девяносто первого года?
– Так выходит.
– Значит, это что-то типа воспоминаний, мемуаров?
– Видимо, да.
– Он написал все это, потом каким-то образом передал Симоненко…
– Боюсь, – заметил Меркулов, – что мы уже никогда не узнаем, как это произошло.
– Ну почему же, – возразил я, – если Алексей Михайлов был жив в девяносто первом году, почему бы ему не остаться в живых и сейчас?
Меркулов с сомнением покачал головой:
– Все-таки девять лет прошло…
– Но самое главное мы выяснили – его не расстреляли.
– Это ничего не значит, Юра. В те годы для особо опасных преступников часто заменяли расстрел работой на урановых рудниках, к примеру. А в деле значилось, что приговор приведен в исполнение.
– Но все равно, – упорствовал я, – если мы имеем дело с таким случаем, почему бы не допустить, что Михайлов жив до сих пор?
– Ну хорошо, допустим, это так. Что ты собираешься делать?
– Во-первых, навести справки в ГУИНе о заключенном Михайлове Алексее Константиновиче.
– А если такового не найдется? Что весьма вероятно.
– Но тогда мы будем, по крайней мере, знать, что он действительно умер.
– Ну ладно, – Меркулов глянул на часы, давая понять, что время аудиенции заканчивается, – сделаем так. Я лично займусь этим делом.
Вот этого я не ожидал! Конечно, если сам заместитель генпрокурора будет заниматься делом Михайлова, это многократно повышает шансы. Мои, в частности.
– Ты пишешь на мое имя надзорную жалобу, – продолжил Меркулов, – а я направлю протест по этому делу в Президиум Верховного суда. А чтобы ты не ходил как бедный родственник по инстанциям, подключу к делу Михайлова Сашу Турецкого. В качестве моего помощника по особым поручениям. Есть тут у меня одна мыслишка… Но тебе все равно придется еще побегать, чтобы подсобрать новые доказательства невиновности Михайлова.