Осужден и забыт

Там, где здание вокзала имело красивое архитектурное украшение – полукруглый стеклянный выступ, я заметил вывеску паба. Назывался он вполне соответственно железнодорожному стилю – «Свисток» и, судя по дате, был открыт еще в 1898 году. Сто лет назад, надо же!

Какая разница, куда идти? Ноги сами понесли меня к красной входной двери, украшенной чем-то вроде тормозной ручки со старинного стоп-крана. В пабе, в отличие от билетной кассы и платформы, в этот час было довольно людно. Интерьер питейного заведения, как и фасад, был выдержан в железнодорожном духе: на стенах висели в рамках старинные фотографии и рисунки паровозов, там и сям стояли различные предметы, свинченные со старых поездов, – сверкающие начищенной медью ручки, рожки, таблички, какие-то компостеры… Основной достопримечательностью служила настоящая паровозная топка, установленная в центре зала. Рядом стояла угольная лопата. Даже светильники под потолком были стилизованы под газовые лампы.

Народ пил пиво, болтал, смеялся, слушал музыку, играл в «дартс» – метал дротики в мишень, висящую на стене, – все развлекались, как и положено холодным зимним вечером буднего дня.

Что мне сейчас делать?

Для начала следовало поесть. Может, это и покажется странным, но я опять жутко проголодался. Я сел за столик поближе к выходу, спиной к стене и лицом к залу, чтобы следить за ситуацией. Пока уплетал за обе щеки, обдумывал ситуацию. Мой хвост вошел в паб несколькими секундами позже меня и направился к стойке бара. Сидел спиной ко мне и медленно потягивал темное пиво. Меня он не выпускал из виду: справа над стойкой крепилось на железной ноге выпуклое круглое зеркало, вероятно принадлежавшее к числу железнодорожных трофеев хозяина «Свистка». В зеркале отражался весь зал. Время от времени меня загораживали спины других посетителей, тогда мотоциклист оборачивался и со скучающим видом осматривал зал.

Я тянул время.

– Вы закрываетесь на ночь? – спросил на всякий случай у единственной официантки – девушки лет двадцати пяти, приносившей за соседний столик пиво.

– Да, конечно, – улыбнулась она.

– А во сколько?

– В пятницу и субботу мы обычно работаем допоздна, даже иногда до двенадцати, если много посетителей, а сегодня… Наверное, закроемся часов в десять. Когда вокзал закрывается, то и здесь совсем мало народу. Вам принести еще что-нибудь?

– Кофе, пожалуйста. Самый крепкий, какой можно.

Девушка кивнула и оставила меня.

Я подумал, что я – единственный человек в пабе, кто пьет кофе в это время.

На часах было без малого восемь вечера. Мой преследователь сидел по-прежнему за стойкой бара на высоком круглом стуле и с невозмутимым видом пил пиво.

В какой-то момент мне показалось, что он упустил меня из виду. Должен же здесь быть туалет? Я огляделся по сторонам, затем поднялся и пошел к арке в конце зала, за паровозной топкой. Туалет в «Свистке» не делился на "м" и "ж", как принято у нас в России даже в самых малопосещаемых дамами местах. Он был общим, разделенным внутри на отдельные кабинки. Оказавшись внутри, я первым делом метнулся по сторонам в поисках окна или любой другой лазейки на улицу, хоть бы вентиляционной отдушины, но – глухо. Как видно, воздух в помещении кондиционировался, и в ином проветривании «Свисток» не нуждался.

В гордом одиночестве пребывать долго не пришлось. Мотоциклист вошел следом за мной с интервалом в двадцать секунд и, буквально дыша в затылок, остановился позади меня у умывальника. Я тщательно намылил руки жидким мылом. Темная от грязи вода с мыльной пеной струйкой стекла в раковину. Затем я тщательно отчистил брюки на коленях, снова вымыл руки и ополоснул лицо. Посмотрел на свою физиономию в зеркало. Под глазами – круги, на щеках и на подбородке под ладонями ощущается легкая шершавость. Я вспомнил, что моя бритва осталась в сумке в такси вместе с остальным багажом.

В туалете никого, кроме меня и мотоциклиста, не было.

Я промокнул лицо и руки бумажным полотенцем, скомкал его и, прицелившись, запустил бумажным шариком в стоящую в углу урну. Мотоциклист машинально скосил глаза, следя взглядом за летящим комком бумаги. Я решился.

Схватившись руками за край умывальника, я ударил назад обеими ногами, толкнув парня в живот. Мотоциклист отлетел к противоположной стене, потерял равновесие, но удержался на ногах. Я не успел добежать до двери. Он прыгнул мне на спину, обхватил руками за шею, повалил на пол. Заломив назад руки так, что я услышал хруст сухожилий, он уселся сверху мне на спину, придавив коленом к полу. Я мог только извиваться под ним, как червяк, но чем сильнее я брыкался, тем сильнее он выкручивал руку. Мне удалось выдернуть руку из рукава куртки, как змее, сбрасывающей кожу. Высвободив руку, я попытался перевернуться на спину, но мотоциклист оказался проворнее. Одной рукой он обхватил сзади меня за горло, другой схватил за чуб и рывком повернул мою башку на девяносто градусов. Я заорал от боли и несколько раз шлепнул рукой по плиткам пола, показывая, что сдаюсь. Парень слегка ослабил хватку.

– Все, хватит, хватит, – прохрипел я по-русски. Потом, опомнившись, повторил по-английски.

Он отпускал меня постепенно. Сначала я смог повернуть голову, потом сделать глубокий вдох. Колено перестало давить между лопаток. Парень слез с моего горба и стоял рядом, ожидая, пока я поднимусь на ноги. Я видел в полуметре от себя высокие голенища его шнурованных ботинок с металлическими набойками на носах и каблуках.

Дверь туалета открылась, пропуская компанию подвыпивших мужичков. Не обращая на нас никакого внимания, громко продолжая какую-то беседу, они направились к писсуарам, выстроившись по росту спинами к нам.

Я поднялся и поправил на себе распотрошенную одежду. Мотоциклист проводил меня обратно до моего столика, а сам вернулся к стойке бара. Я подождал, пока подойдет официантка с кофе, и оплатил счет. Самым странным в нашей стычке было то, что все происходило молча. Говорил только я. Он не проронил ни звука. Я не мог понять, кто он – русский или англичанин?

Прихватив с собой чашку кофе, я протолкался к стойке бара и встал рядом с мотоциклистом, плечо в плечо. Он пил пиво, не обращая на меня ни малейшего внимания. Даже не покосился, черт, в мою сторону. Я толкнул его рукой под локоть. Пиво расплескалось по стойке.

– Я сожалею, это вышло случайно, – вежливо произнес я по-английски.

Он повернулся и посмотрел на меня с неизменно вежливой английской полуулыбкой, означающей, что он видит перед собой абсолютно незнакомого человека, до которого ему нет никакого дела.

– Хеллоу, – поздоровался я, – вижу, вы тоже один? Позволите вас угостить?

Он ничего не ответил. Я кивнул бармену, что заказываю два бокала.

– Вы ведь пьете темное? А мне одно светлое.

Бармен положил перед нами на стойку две квадратные подставки с эмблемой паба, затем на них поставил два высоких бокала. Мотоциклист взял свой и, слегка подняв, отсалютовал мне.

– Ваше здоровье, – ответил я.

У него были очень светлые, серые или голубые, очень холодные глаза и смазливая внешность. Я понял, кого он мне напоминает: тошнотворно-слащавая мордашка в стиле Леонардо ди Каприо. Демонически изломанные под острым углом брови и кривая усмешечка. Сразу вспомнился календарь, повешенный Леной в моей прихожей.

– По-моему, я видел тебя сегодня в аэропорту, – сказал я, сделав пару глотков.

Парень пожал плечами.

– Нет, ты ошибаешься, – ответил он чисто по-английски, с британским прононсом, без всякого характерного акцента.

Все-таки англичанин? Какого черта англичанину до моей скромной персоны? На вид ему было лет двадцать семь… Но он вполне мог быть русским, давно живущим в Англии.

– Классный у тебя мотоцикл. «Кавасаки»? – задал я вопрос.

– «Судзуки».

– Сколько миль в час максимально выжимает?

– Девяносто.

– Ты не боишься, что его угонят, пока ты тут расслабляешься?

(Вопрос на засыпку. Русский на него отреагирует, а вот англичанину такой логики не понять. Он решит, что с моей стороны такое предположение – просто тупая шутка.)