Осужден и забыт
Шрифт:
Из Генпрокуратуры я, не теряя времени, поехал в ГУИН. Там все прошло на удивление гладко. Несколько шоколадок секретаршам и работницам архива, и через три часа у меня в руках была справка. Надо сказать, ее содержание только запутало ситуацию.
Министерство юстиции РФ
Главное управление исполнения наказаний
СПРАВКА
В ответ на ваш запрос сообщаем:
Михайлов Алексей Константинович, осужденный 18 января 1972 года, был направлен в ИТУ строгого режима 67659/76454. В 1984
Начальник архивного отдела Т. Поликарпова.
Михайлов погиб в 85-м году, а в 91-м или даже позже составил свои записки и каким-то образом передал их в Москву, генералу Симоненко.
Мистика какая-то.
А впрочем, почему мистика? Михайлов был разведчиком. А кто, как не разведчики, умеют запутывать следы? Предположим, перейдя со строгого режима на общий, где, естественно, контроль послабее, он решил сделать так, что Алексей Михайлов погиб. Значит, вместо него появился другой заключенный. Или же погиб кто-то другой, а Михайлов сделал так, что умершим стали считать его, а не того, погибшего. В общем, вариантов масса.
Только вот как теперь найти настоящего Михайлова? Эта задачка будет, пожалуй, самой сложной…
…Прошла неделя. Мне звонили браться Михайловы, которым я рассказал о том, что нам удалось выяснить. Но расследование застопорилось: найти среди миллиона заключенных бывшего Михайлова не представлялось возможным. Конечно, весьма вероятно, что Михайлов под чужой фамилией находится в той же самой колонии, да только как выяснить, кто именно является Михайловым. А без соответствующих доказательств никто не разрешит являться в ИТУ.
Опять выручил Меркулов. По своим каналам он навел справки. Оказалось, что раньше 1985 года в колонии находился только один человек. Некий Трофимов Анатолий Сергеевич.
Я сидел в кабинете Меркулова и терпеливо ждал, когда он наконец разберется с многочисленными бумагами на своем столе. Бумаг было много, поэтому я приготовился к долгому ожиданию.
Кабинет Меркулова хоть и отличался неким бюрократическим шиком, тем не менее нес печать какого-то несвойственного учрежденческому помещению домашнего уюта. Поверх большого телевизора напротив стола кокетливо примостилась кружевная салфеточка. На полочке среди толстых папок с официальными документами стояла неизвестно из какой тьмы веков взявшаяся металлическая статуэтка волка «Ну, погоди», который держал в руках никелированную гитару-открывалку. Открывалка была изрядно ободранной, что свидетельствовало о том, что ею часто и помногу пользовались.
Даже под новеньким и блестящим фальшивой позолотой двуглавым орлом, который помещался над головой хозяина кабинета, висел большой вышитый коврик – искусные руки неизвестной мастерицы изобразили на панно бой Пересвета с Челубеем. Русский богатырь неуловимо напоминал самого Меркулова, а Челубей выглядел просто как бандит с большой дороги. Словом, несмотря на наличие скучных столов, бездарных стульев и неинтересных бумаг, кабинет Меркулова все-таки был уютным. А главное, полностью соответствовал своему хозяину.
– Слушай, Юра, ты ничего не имеешь против того, чтобы слетать в Красноярский край? – наконец поинтересовался Меркулов, когда стопка бумаг с левой стороны перекочевала на правую, пройдя через его руки.
Я пожал плечами. Никакой видимой причины, чтобы отказаться от еще одной командировки, я не находил. Но все-таки, если честно, ехать в такую даль мне совершенно не хотелось.
Кыштым – не Париж, а тем более не Лондон…– Надо в конце концов разобраться с этим Трофимовым, – уточнил Меркулов.
– А если меня погонят взашей из зоны? Вы же понимаете, я для начальника колонии никто, ничто и звать никак.
Меркулов покачал головой:
– Я позвоню в Красноярск, прокурору по надзору за местами исполнения наказаний. Чтобы они тебя встретили как надо, оказали всемерное содействие и так далее.
Я с сомнением пожал плечами.
– Опять же и самолеты плохо переношу, – предупредил я на всякий случай. Честно говоря, после всех этих перелетов между Питером, Парижем и Лондоном я действительно почти возненавидел гражданскую авиацию.
Про себя же решил: будь что будет. Ничего против этой «командировки» я, в принципе, не имел, тем более что кроме меня это надо разве что братьям Михайловым… Конечно, сплошной дискомфорт – разные непредвиденности, связанные с переездами и перелетами, волнения, перемена часовых и климатических поясов, дорожные простуды, возможная потеря багажа… В общем, люди, много путешествующие по нашей многострадальной матушке-родине, меня поймут. Оно, конечно, любопытно, но, согласитесь, дома, в кресле и тапочках, мир кажется гораздо надежнее.
А самое главное, я для начальника лагеря – просто пустое место. Он со мной и разговаривать не будет, не то что оказывать какое-то содействие. Конечно, звонок Меркулова может что-то изменить, но в далекой таежной глуши все эти звонки воспринимаются по-другому.
– Юра, если надоели самолеты, поедешь поездом, – предложил неумолимый Меркулов. – А чтобы не скучно было, с тобой отправится Саша Турецкий.
Ну это же совсем другое дело! Все-таки умеет Меркулов делать подарки!
– Посетишь Кыштымскую колонию общего режима, поговоришь с начальником и получишь у него разрешение встретиться и побеседовать с одним из заключенных. Саша тебе во всем поможет. Встретишься с Трофимовым. Материалы по нему возьмешь у моей секретарши. Я их запросил в порядке прокурорского надзора. Думаю, когда они, в Кыштыме, увидят корочки Турецкого, сразу встанут на задние лапки.
– Хорошо. Ну а дальше что? Если Трофимов не будет колоться?
– Ну, Юра! Где твоя хватка следователя, хоть и бывшего? – нахмурился Меркулов. – Прояви характер! Начни с того, что Трофимов должен знать об одном человеке, с которым когда-то вместе сидел. Разговаривай по-хорошему, ласково. Поделись с ним нашими сведениями. Договорись с начальником колонии о временном послаблении режима для Трофимова. Бутылку водки поставь, в конце концов, выпейте, как люди, поговорите по душам…
– Сомневаюсь, что нам разрешат распивать водку с заключенным…
– Разрешат. Если хорошо попросите. Короче, сделайте все, чтобы он пошел на контакт. Проявите фантазию. Там, где не сможешь, сам Турецкий пособит.
И он, давая понять, что разговор окончен, снова взялся за бумаги. Делать нечего – придется ехать.
Дома, собирая в чемодан теплые вещи, я думал о Красноярске. Этот город был мне известен тремя своими достопримечательностями: мафиозной войной за Ачинский глиноземный комбинат, одноименной ГЭС и тунгусским метеоритом. И то, и другое, и третье характеризовало далекий сибирский город не с лучшей стороны. Нет, справедливости ради следует заметить, что о Красноярской ГЭС ничего плохого я сказать бы не смог, но само название ассоциировалось с поэмой Евтушенко «Братская ГЭС», а зубодробительный слог этой поэмы вызывал мурашки на коже: «Я начальник света Изя Крамер, я глазами ГЭС на вас гляжу…» Жуть, одним словом.