Осуждение Сократа

— Рассказывай, Ликон! — приказал Анит.

— Да, да, соли. Я все вспомнил! Два зеленщика взялись спорить, кем труднее быть — стратегом или архонтом? Кричат, петрушкой размахивают. Зевак собралось! Тоже кричат. Кто — за архонта, кто — за стратега. И тут появляется эта ехидна со своим дружком Херефонтом. О, как я его ненавижу, дорогой Анит! Спрашивает, о чем спор. Ему объяснили. Он и говорит: «Можно ли, не разобравшись в Малых таинствах, приниматься за Большие? Выясним-ка для начала, кем проще быть: флейтистом или стратегом?». Тот, который за стратега, чуть ему бороду не вырвал. «Сумасшедший!»— кричит. А эта ехидна улыбнулась, говорит: «Какой, прекрасный способ опровержения — дерганье бороды!». Зеленщик кричит: «Тут нечего отвечать! Спроси глупого осла, и тот промычит одно слово со мною!». Эта ехидна смеется: «Обязательно спрошу!» — и обращается к своему дружку: «Дай-ка мне флейту, Херефонт! Я хочу, чтобы поклонник стратегов сыграл что-нибудь…» Херефонт оскалил зубы, подает. Что за ужасная флейта, мой добрый Анит! Она издает самые невероятные звуки. Я удивляюсь, как наши законы разрешают играть на этой безбожной флейте. Что же было дальше? Зеленщик замахал руками: «Зачем мне флейта? Я никогда не играл на флейте!». Ох, как улыбнулась эта ехидна! Обвел всех глазами: «Может, кто-нибудь порадует наш слух?». А ведь знает, старая лиса, что на этой флейте никто не сыграет, кроме Херефонта. Один нашелся. Поднес к губам — ой, срам! — жертвенный поросенок не издает таких постыдных звуков. Все засмеялись, ногами затопали. А эта ехидна и говорит: «Оказывается, чтобы стать кормчим, нужно сначала побыть гребцом, чтобы стать флейтистом, нужно овладеть флейтой, но до чего просто быть стратегом: многие готовы им стать хоть завтра, и у них не возникает простой вопрос: «А умею ли я играть?». Что-то он еще сказал… Вот память! — Ликон замолк.

— Метальщики кривых слов! — Анит поглядел на Ликона так, как будто перед ним возлежал ненавистный Сократ. Старик съежился и придавленно икнул. — Что им первые мужи Солон и Перикл! Они осмеют и Зевса. Этот рыночный шут готов осудить любого, кто занимается государственным делом. Скажите мне, почему он не выступает в Народном собрании? А почему он никогда не бывает в суде? Ответьте мне! Словно нечисть от горящей серы, бежит он от государственной трибуны — как же, там торжествует Мнение, а не Истина! А обманутые граждане считают его ходячей совестью Афин: «Сократ осудил бы это!», «Сократ не поступил бы так!». Каково слышать это! — Анит схватил со стола мякиш, хотел, как обычно, промокнуть пальцы, но почему-то передумал — раздраженно кинул комочек на вощеный пол и громко крикнул: — Эй, слуги, дайте же воды для рук! — И опять заговорил о Сократе: — И этот бездельник корчит из себя святого! Как же, «обходиться малым — значит, приближаться к божеству»! Легко, ой, как легко, будучи босым, судить обутых.

В ворота ударили молотком. Анит замолк, передернул плечами: новых гостей у него не ожидалось. Удивленный взгляд кожевника встретился с вопросительным взглядом поэта, и странная мысль мелькнула у обоих…

Сутуловатый раб-привратник бесшумно появился в дверях.

— Просит впустить… — привычно начал он и неожиданно смешался — смутился под напором ждущих, настороженных глаз.

Анит даже приподнялся на локтях.

— Просит впустить, — повторил раб, — Поликрат!

Как-то посветлело, отлегло от сердца: стало быть, Поликрат, составитель судебных речей!

— Пусти! — пробурчал Анит.

Пока рабы мыли в прихожей ноги гостю и умащали благовониями, Анит приказал принести вина, убрать нагар в глиняных светильниках и добавить к ним новые, бронзовые, купленные недавно у мегарского купца. Довольно жмуря глаза, Анит сообщил, что для них будет играть сама Электра. Красивые брови поэта удивленно поползли вверх. Он, конечно, знал, что там, наверху, ублажает жену Анита приглашенная флейтистка, но то, что это была сама Электра, казалось каким-то волшебством: первый стратег, отличающийся своенравием и ревностью, редко отпускал свою любовницу в чужие дома.

«Какую корысть имеет здесь первый стратег?» — рассеянно подумал поэт.

Вошел Поликрат, разутый, с тополевым венком на голове, судя по благодушным глазам, уже хлебнувший молока Афродиты.

— Радуйтесь! — Поликрат поднял приветственно руки.

— Трижды радуйся! — послышалось в ответ.

— Возляг с нами, дорогой Поликрат! — Анит радушно указал на свободное ложе. — Как твое драгоценное здоровье? Как фонтан?

Поликрат, когда-то безвестный драматург, внезапно разбогатев на составлении судебных речей, купил себе двухэтажный дом с колоннами в лучшем районе Афин, недалеко от Акрополя, и на зависть аристократам разбил во дворе многоструйный фонтан. Поликрат гордился своим фонтаном, как Софокл «Антигоной», и, если фонтан ломался, ходил, понурив голову, и докучал своими жалобами знакомым.

— О, фонтан! — На бледном лице Поликрата заиграла улыбка. — Он распускает свои перья, словно павлин!

А мальчик-виночерпий уже ворошил лед в большой холодильной чаше — было слышно, как шуршат льдинки и трутся о темное серебро — медленно, боясь расплескать, разливал по малым сосудам красное охлажденное вино.

— Я только что проводил гостей! — продолжал, укладываясь, Поликрат. — Было выпито море прамнийского вина. Если бы ты знал, какое у меня вино, любезный Анит! И вот решил, как обычно, прогуляться перед сном. Иду и думаю: «А почему бы мне не зайти в этот гостеприимный дом? Ведь тут у меня новый друг…» Не так ли, дорогой Анит?

Хозяин промолчал: в душе он презирал людей, которым ему приходилось платить.

— Да, у меня везде много друзей! — разглагольствовал Поликрат. — И я не ищу их. Они сами находят меня. Это прекрасно! Я столько оказал услуг, дорогой Анит!

— Чистое ремесло! — с усмешкой сказал Анит. — Я так завидую тебе, бесценный Поликрат! Разве сравнишь запах судебных свитков с вонью свиных кож…

— Фу! — сморщился Поликрат. — Свиные кожи! Я никогда не занимался таким ремеслом! — Составитель речей, любопытствуя, глянул наверх: — Великие боги, что за роспись у тебя на потолке?

— Превосходная роспись! — Голос Анита дрогнул: Поликрат, сам того не желая, обидел кожевника. — Ее сделал Фокион, ученик Полигнота. Хвалю твой вкус, совершенный Поликрат! — Анит старался выглядеть спокойным, но желчь уже разлилась и требовала выхода. — Да, чистое ремесло! Персидские узоры. А ты знаешь, дорогой Поликрат, чьи следы мы ворошили сегодня? — Анит помолчал, поиграл губами. — Мы с друзьями говорили о Сократе. И, представь себе, наши сердца оказались мягче куриного мозга! Мы сказали с добрейшим Мелетом: «Неужели этот человек сойдет в Царство мертвых по нашей воле? Разве мы судим его тело, а не презренные мысли?». А как ты думаешь, дорогой Поликрат? Или в твоем сердце нет сомнений?

— О чем ты говоришь? — переспросил Поликрат, делая вид, что разговор ему не интересен.

Анит повторил, медленно, сквозь зубы.

На бледном лице Поликрата заструилась улыбка:

— Кто я такой? Лишь жалкая петля, которую…

— …могут затянуть другие! — с ехидством докончил кожевник.

— Да, да! Ты правильно понял. Петля, дорогой Анит, никогда не убивает сама.

«Он чувствует себя неуязвимей Ахиллеса!» — подумал кожевник и, чуть помедлив, выпустил новую стрелу:

— Неужели эта петля, добрый Поликрат, ложится одинаково на шею подлеца и благородного человека?

— Что ты говоришь, Анит? — встрепенулся Поликрат. — Разве ты не веришь в мою порядочность?

— Охотно верю, дорогой Поликрат. Ты уж прости мою болтливость и любопытство. Но я давно хотел узнать, кто оказался петлей для неподкупного Дексилая. Может быть, ты слышал что-нибудь?

— Дексилай? — Поликрат изобразил удивление. — Я не знаю никакого Дексилая!

Анит усмехнулся:

— Как же ты мог забыть? Об этом процессе помнят все Афины. Даже в памяти Ликона светится имя Дексилая. Что же ты молчишь, почтенный Ликон?

Старик послушно кивнул головой.

— Ты видишь, дорогой Поликрат? Я не выдумал имя Дексилая. Но, может быть, ты помнишь Алкифрона? Он был не последним человеком в Афинах.

— Алкифрон? Конечно, помню! — недовольно заговорил Поликрат. Красный свет играл на его лице, западал в морщины темными сгустками. — Почему ты спрашиваешь меня об Алкифроне? Я не знаю, кто написал против него речь. Да и кто может знать? Его обвинители давно лежат за городской стеной.

— Лежат! — с нежной улыбкой подтвердил Анит. — А слухи все еще разгуливают по Афинам. И кое-кто верит этим вездесущим призракам. Но я-то не верю, мой дорогой Поликрат! — И, отвернувшись к лестнице от смущенного гостя, кожевник воскликнул: