Осуждение Сократа

— Когда же прозвучат вещие слова? — спросил Анит, с интересом разглядывая старика. — Сейчас или вслед за трапезой?

— Мы голодны, — сказал Великий провидец.

Ироническая змейка скользнула по губам Анита.

— Верно, верно. Предсказывать лучше всего на сытый желудок.

— Я мог бы прорицать и сейчас, но боюсь: вы назовете меня лжецом, и нам придется отсюда уйти голодными. — Старик успокаивающе дотронулся до плеча маленького поводыря.

— Как можно не верить Великому провидцу? — игриво воскликнул кожевник.

— Люди склонны верить ничтожным провидцам, — спокойно пояснил старик. — Великие же провидцы носят тернии лжецов.

— Тогда ешьте! — согласился хозяин. — Я из гостей не делаю невольников. — И, помолчав, добавил с усмешкой: — Да, я едва не забыл! Ячменные лепешки рядом с вином.

Слепой наклонился к мальчику, что-то негромко сказал — было видно, как у того вытянулось личико, часто-часто замигали ресницы, но тут же мальчик поправился, лишь взглянул исподлобья на рыбные лакомства.

Они принялись за лепешки.

Мелет, как и другие гости, беззастенчиво разглядывал слепого. Было трудно подумать, что этот старик с обыкновенным лицом и тихим голосом, неряшливо жующий лепешку, может знать такое, что недоступно ему, Мелету. Если он, действительно, Великий провидец, то божья печать должна бы лежать и на его лице…

Старик кончил есть, отодвинул нетронутую чашу с вином.

— Спасибо хозяину. Я сыт. Кто же ждет от меня прорицаний?

— Как, вы уже насытились? — Анит удивленно всплеснул руками. — Но даже боги обходятся большим! Отведайте хотя бы пирожков! Разве они не вкуснее лепешек?

— Мы сыты! — повторил Великий провидец. — Лепешки были просто превосходны.

Кожевник поджал губы, выжидающе глянул на Мелета…

Великий провидец поднял правую руку:

— Тише! Я хочу предупредить вас. Я не прорицаю чьи-то тяжбы и мужскую измену.

Воцарилась тягостная тишина.

— Он — мошенник! — торжествующе закричал Ликон.

И Поликрат поднял чашу, чтобы выплеснуть ее в лицо Великому провидцу.

— Постойте! — выкрикнул Анит, не потерявший обычного благоразумия. — Разве мы не успеем показать ему на порог? — И спросил ядовито, с шутовским почтением: — Что же ты предсказываешь, мудрый человек?

— Я знаю, как вы умрете, — спокойно ответил старик.

— Зачем знать о смерти? — поморщился Анит. — Человек живет для жизни.

— Смерть — тоже жизнь! — возразил старик.

— Не верьте ему! — закричал Ликон, протягивая виночерпию пустую чашу. — Он мешает день с ночью! Какой прохвост! Слопал целую лепешку, а теперь решил отделаться болтовней!

— Похоже, ты хочешь узнать о своей смерти, почтенный Ликон? — улыбаясь, но с угрозой спросил кожевник.

— Нет, нет! — сразу стушевался Ликон.

— А кто же хочет? — продолжал Анит с таким видом, как будто он и есть Великий провидец. — Уж не ты ли, дорогой Поликрат?

Торговец красноречием недовольно засопел.

— А, может, прекрасная Электра?

Кожевник упивался чужим замешательством. И тут Электра впервые взглянула на Мелета, и он, почувствовав ее горячий, проникающий взгляд, воскликнул с бесстрашием обреченного:

— Я! Я хочу узнать!

И только сейчас ударил ему в голову желанный хмель.

— Да, я хочу узнать! — играя голосом, повторил он. — Где же твои слова, старик? Или ты прорицаешь молчанием?

— Слушай! — бесстрастно сказал Великий провидец. Его глаза глядели немо, как у дорожного Гермеса. — Твоя судьба печальна. Пройдет не так уж много зим, как ты будешь лежать бездыханный у горы Ликабетт. Разгневанные граждане закидают тебя камнями. Это будет отмщение за невинного человека.

Поэт ужаснулся, но поборол страх: нет, подобное пророчество, будь оно правдой, никто из смертных не произнес бы с таким спокойствием, без тени вражды или хотя бы обыкновенного сострадания.

— Что я слышу? — развязно заговорил Мелет. — Мне тут пророчат камни! — Он без труда отыскал глаза флейтистки. — Может, ты, прекрасная Электра, бросишь в меня роковой камень? Ах, если бы это случилось! Я стал бы счастливейшим из смертных!

— Вот ответ, достойный мужчины! — Электра восхищенно захлопала в ладошки.

— Во здравие Мелета! — крикнул Поликрат.

И Анит, одобрительно улыбаясь, поднял недопитую чашу. Но прежде чем поднять ее, он обернулся к слепому и вполголоса сказал:

— Ступай с миром, старик!

Слепой нагнулся, пошарил около ног. Странно было глядеть на человека, который прорицал будущее, но не знал, где лежит его посох.

— Он там, возле чана! — Мальчик потянул старика за плащ.

— Обманщик! — шипел им вслед Ликон.

Поэт проводил старика неприязненным взглядом и только тогда поднес чашу к пересохшим губам. Он пил долго, опустив ресницы, и когда открыл глаза, то увидел, что прекрасная Электра, играя складками одежды, подплывает к нему. И хотя она еще не поднесла к устам сладкозвучной флейты, поэт уже знал: она будет играть для него. Он плохо слушал флейту, неутоленно пил вино и, казалось, видел сквозь легкую одежду ее розовое тело, бесстыдное и прекрасное, как у южной вакханки — неизменной спутницы бога Диониса.

Она опустила флейту и под громкие крики потянулась к чаше Мелета, чтобы сделать дружеский глоток. Отпила и села в кресло, погладив сквозь ткань круглые колени. Не спуская с Электры умоляющих глаз, он приложился к тому месту чаши, которого только что коснулись ее полные губы, искусно подкрашенные корнем растения алканет.

Она милостиво улыбнулась.

Поэт словно купался в теплой ванне, хотел отдаться полностью своей радости и надеждам, но какая-то свежая струйка сквозила в покойной воде, тревожила и отвлекала.

— Эй, слуги! — зычно позвал Анит. — Принесите чашу Дружбы! И… — Он повел носом, словно сторожевая собака, — закурите фимиам! Нам надоела вонь светильников!

— Хочу обезьянок! — капризным голосом потребовал Ликон.

Анит улыбнулся и приказал Персу принести египетских обезьянок.

Мелет скривил лицо: что-то не давало ему покоя…

— Стул! — вдруг заговорил он, вглядываясь в то место, где только что сидел Великий провидец. — Зачем тут стул, дорогой Анит? Он лишь мешает нам и слугам! — И когда унесли стул, издали похожий на сидящего человека, поэт облегченно вздохнул.