Освобождение шпиона

— Все правильно, Башмакин! А где сказано, что тебе коньяки генеральские положено хлестать да омаров жрать?

— Никак... Нигде! — выпалил он.

— Так что ж ты, мать твою!!.. Солдату спирт положе­но пить, тушенкой закусывать, жизни не жалеть и сла­вить Родину и партию троекратным «ура». Ясно?

— Ура! Ура! Ура!

То ли от стыда, то ли от спирта» но стена палатки пе­ред глазами плавала туда-сюда, в голове звенели куран­ты, ноги подгибались в коленях. Стоять было трудно.

— Вот так-то, Башмакин. Молодец. А теперь - воль­но, солдат! Сядь-ка, налей да выпей...

* * *

Он проснулся в шесть утра оттого, что тарахтенье ге­нератора смолкло - солярка закончилась. Тусклая лам­почка под потолком превратилась сперва в малиновую раскоряченную букву «М», потом в оранжево-серую. Погасла. Башнабаш вскочил на ноги... и чуть не умер на месте. Так плохо ему еще не было в жизни. Он включил фонарь, кое-как приволок из топливного склада кани­стру, заправил генератор- От запаха солярки его вывер­нуло прямо на сапоги.

Пойти лечь. Свернуться калачиком, переждать, пока организм восстановится, пока не закончит полыхать эта жуткая гражданская война у него внутри.

А караул? Кто будет охранять объект?

Да плевать! — подумал было... — Нет, нельзя. А если наши вернутся - Климов с Худаковым? Или спасотряд? Или связь восстановится? А он тут валяется с похмелья, будто какой-нибудь морально разложившийся тип... А если — враги?!

Башнабаш попробовал выпить спирту — слышал, помогает. Не смог, как ни старался. С души воротит. Ладно, взял на продовольственном бутылку нарзана, с жадностью осушил ее всю. Жажда пропала, но _;голова разболелась сильнее.

Что еще попробовать?

Пошел на склад медикаментов. Если болен — лечись! Едва живой, он ходил среди полок и шкафов, читал таб­лички, развешанные здесь, как в аптеке. «Кровооста­навливающие средства»... «Общеукрепляющие»... «Мо­чегонные»,.. «Антисептические»... Нет уж, спасибо! Хватит нам антисептических!..

«Для лечения желудочно-кишечного тракта»... «Для по­вышения потенции»... Ого, а это что? Потенция. Потеют, что ли? Зачем тут кому-то потеть?.. Желчегонные, сердеч­но-сосудистые, обезболивающие, восстанавливающие... Вот, наверное. Восстанавливающие - это то, что ему надо. И обезболивающие тоже. Башнабаш взял две упаковки каких-то таблеток, сжевал на ходу несколько штук.

Дошел до металлических шкафов, за которыми прята­лись полки со спиртом, глумливо посверкивали выпук­лые стеклянные бока бутылей. Был соблазн дать по ним хорошую очередь из ППШ, да жалко патроны тратить.

Башнабаш попробовал открыть один из шкафов и с удивлением обнаружил, что он заперт. Сплошное желе­зо. Как сейф. И — заперт. Что там такое могло быть, ин­тересно? Он еще раз прочел надпись, отпечатанную на глянцевой картонной полоске: «Неоперативная регене­рация / Стимулирующие препараты». Буквы вроде рус­ские, а что написано — непонятно. Башнабаш знал здесь только одно слово - «препараты», это то же са­мое, что лекарства. Ладно, разберемся как-нибудь...

Он вдруг обнаружил, что головная боль прошла и желудок почти успокоился. Даже о еде мог думать спо­койно, без отвращения. Когда он принял таблетки? Минут пять назад, может, чуть больше. Чудеса просто!.. Он достал из-кармана упаковки, постарался запомнить названия. Пригодится на всякий случай.

* * *

В караул он брал с собойнаручные часы с будильником и подсветкой — на инструментальном складе нашел. Та­ких часов он раньше не видел, какая-то специальная мо­дель, генеральская. С кучей всяких кнопок и крутёлок. За­хотел, нажал одну — там невидимые крохотные лампочки загораются по кругу, весь циферблат как на ладони, хоть ночь-полночь на дворе. И будильник есть, марш какой-то играет. Башнабаш заводит его в карауле на каждые два ча­са, чтобы веселее стоять было, ну и чтобы во времени как бы не утонуть. Здесь это просто — утонуть. Ни дня, ни но­чи тебе, ни движения, ни звука... Только дизель тарахтит, и все. Чувствуешь себя, как муха в янтаре.

...Тогда семь вечера как раз прозвонило, до конца кара­ула оставалось полтора часа. Ноги уже затекли стоять, Башнабаш решил пройтись немного туда-сюда. Повер­нулся, сделал шаг. И тут руку обожгло. Как взорвалось что-то внутри. Дернулся, глянул — палка торчит из плеча, короткая палка, а на конце у нее что-то вроде рыбьей ко­сти, как перо. Башнабаш сдернул с плеча ППШ, ремнем задел стрелу, а та не сразу даже сломалась, а сперва ковыр­нула рану — боль адская! — и только потом надвое...

Он развернулся в ту сторону, откуда прилетела стре­ла, к Разлому, значит. И тут же ему сбило с головы пи­лотку. Упал, дышит, к прикладу щекой приложился, стал смотреть. Кочки эти, кучи, валы земляные — такое впечатление, что все это шевелится, перетекает, дви­жется, Приближается. У него мурашки по телу. Он хо­рошо помнил ту обезьянью рожу в темноте, когда они с Худаковым в карауле стояли. И про Борисенко помнил. Знал, что они где-то здесь, что объявятся рано или по­здно. Но такого представить он не мог.

Маленькие, обросшие шерстью существа. Как вось­милетние дети, натянувшие страшные лохматые трико и маски. Только дети бы, наверное, кричали и визжали. А эти наступают молчком, беззвучно. И на диверсантов они не похожи. У диверсантов — оружие, гранаты, взрывчатка. А у этих палки, ржавые железные прутья да цепи. У одного на голове какой-то странный головной убор, а в руках маленький лук, куда он долго и стара­тельно, торжественно так, заправляет очередную стре­лу. Потом быстрое движение, щелчок — стрела жадно впивается в землю рядом с ногой Башнабаша.

Палец сам надавил на спусковой крючок.

— Тра-та-та-та!

Кто-то в толпе отлетел назад, упал.

Еще выстрелы. Еще.

Свинцовые пули сшибали карликов, как кегли. Это вызывало сдержанное удивление уцелевших, но движе­ние не прекращалось ни на секунду, лохматая масса медленно катилась навстречу.

«Превосходящие силы противника», — подумал в ка- куто-то минуту Башнабаш И тут же разозлился на себя.

— А-атставить панику, рядовой Башмакин!

Силы противника, тоже мне! Папуасы какие-то, карлики несчастные! Откуда только они взялись?!

Но думать об этом было некогда.

Вскочил, подбежал к прожектору, направил его в сторону разлома, где яркий свет сразу «отрикошетил» от белых точек зрачков. Прицелился, дал длинную оче­редь из автомата. Увидел, как колыхнулся и исчез голо­вной убор лучника. Ага, будешь знать, скотина! Схва­тился за станину ДШК, развернул, каблуком вогнал концы сошек в землю, упал рядом...

Не понял.

Пространство перед разломом было пусто. Будто все мохнатое воинство строго вертикальным курсом ушло под землю. Даже трупов ни одного. Башнабаш поводил влево-вправо прожектором. Резко обернулся. Никого. В глаза затекала кровь, он вытер ее тыльной стороной ладони, потрогал лоб, голову. Тоже кровь. Наверное, второй стрелой чиркнуло-таки по макушке. Правый ру­кав весь мокрый, хоть выжимай, плечо горело огнем. Он только сейчас обратил внимание, что обломок стре­лы осталсяпорчать в теле. Тронул легонько — аж взвыл. Голова закружилась, ноги обмякли.

Он подождал немного, потом вставил в ППШ новый диск, поковылял к Разлому Почему-то не оставляла уверенность, что эти твари где-то рядом. Хоронятся они в этой бездне, что ли? Живут там?

Подойти к самому краю Башнабаш не рискнул, только выпустил автоматную очередь в темный оскал земли.

* * *

Горсть спорамина — того самого обезболивающего, — и вот он уже светится, как лампочка под цветным абажуром. Главное не в том, что лампочка, а в том, что под абажуром. Что-то накрыло сверху Башнабаша, прихлопнуло. Боль отпустила. Вечером он кое-как выковырял эту чертову стрелу, промыл рану теплой водой и спиртом, наложил чистую повязку. Ночь сидел в карауле, не решаясь поки­нуть пост. Кровь все равно шла, а ближе к утру его начало лихорадить. Спорамин пока помогал, в смысле, что про руку на время можно было забыть, если не заденешь слу­чайно. Зато с головой творилось что-то не то. Он битый час ходил по арсеналу, искал ящик с заградительными средствами — помнил, что были, видел же. Раз десять, на­верное, мимо этого ящика прошел, только на одиннадца­тый заметил. Достал оттуда «колючку», размотал, выста­вил перед Разломом на специальных разборных опорах (все предусмотрели, надо же!).