Осязание

Раненые лежали рядами на дне кузова, кто-то постанывал, кто-то тихо матерился, одного бойца била крупная дрожь.

– Когда я на вас смотрю, сестрёнка, мне даже не так больно… – послышался чей-то голос.

У Нининых ног лежал на носилках молодой солдат с перевязанными ногами и со следами крови и гноя на бинтах.

– Хромаю на обе ноги, – подмигнул раненый.

Шутит, а ведь страдает от боли, лицо бледное, перекошенное…

Борт с грохотом захлопнулся, водитель завёл мотор, машина тронулась.

– Что это за город, сестрёнка? – Опять этот солдатик.

– Ромск. Чкаловская область.

– Я уже люблю этот Ромск, если в нём живут такие замечательные девушки. Вот встану на ноги и приглашу вас на свидание.

«Встану на ноги…» Не встанет. В рану попала земля, началась гангрена, общее самочувствие ухудшается с каждым часом. Солдата спасут, но… на ноги он уже не встанет. Именно так и будет, если она ему не поможет.

Машина остановилась возле школы, где раньше учился Вовка, а с началом войны открылся эвакогоспиталь.

– Сначала в санпропускник! – распорядилась появившаяся в дверях женщина в белом халате, и Янина узнала в ней Валентину Ивановну, давнюю знакомую семьи.

Борт открыли, она спрыгнула на снег и поспешила навстречу.

– Здравствуйте, Валентина Ивановна.

– Яниночка! Ты пришла помогать? – обрадовалась врач.

– Я… да, у меня выходной.

– Выгружаем раненых и заносим в санпропускник.

Нина взялась за носилки вместе с молоденькой медсестрой, почти девочкой, и понесла в фойе, служившее пропускником, потом ещё и ещё раз. И старалась не упустить из виду того весёлого солдата, пригласившего её на свидание. Этого раненого уже занесли в коридор, врач осматривала его и задавала вопросы.

– В перевязочную!

Янина сбросила ватник и платок, надела халат с завязками на спине, и они понесли носилки на второй этаж по лестнице. От тяжести отваливались руки и шумело в голове, она шла, сцепив зубы.

– Это я должен девушек на руках носить, а не они меня, – вздохнул солдатик.

– Успеете ещё, а сейчас не отвлекайте, – кратко сказала юная медсестра. Надо же, какая строгая…

В перевязочной они поставили носилки на кушетку.

– Не уходите, – бросила им врач, – сейчас понесёте на рентген.

Она разрезала большими ножницами бинты, отбросила их в большой лоток.

Ноги были серого цвета, одного взгляда было достаточно, чтобы понять: дела у парня не очень хороши. Нина отвела глаза, едва справляясь с дурнотой.

– Не надо на рентген. Будем готовить к операции, в палату несите.

– К операции? – заволновался солдат. – Зачем, что вы хотите делать?

– Резать надо, – жёстко сказала врач, – иначе умрёшь от заражения крови.

Лицо солдата окаменело. Он не заплакал, он как будто умер после этих слов, взгляд стал неживым, стеклянным.

Врач перевязала ноги, обрезала кончик бинта ножницами.

– Уносите.

Янина с медсестричкой понесли носилки по коридору и свернули в палату с высокими потолками, ещё так недавно бывшую школьным классом, даже чёрная доска осталась. Железные койки с ранеными стояли почти вплотную друг к другу так, что между ними было трудно пройти. Они с осторожностью переложили раненого на постель с тонким матрасом и серым байковым одеялом.

Нина замешкалась.

– Чего стоишь, идём дальше. Видишь, сколько больных? – напустилась на неё маленькая медсестра.

– Иди, я догоню. Мне надо отойти.

– В туалет, что ли? Для персонала направо по коридору. – Медсестра вышла, волоча носилки.

Янина присела на краешек койки и приложила потеплевшие руки к ногам солдата. Ток сразу пошёл, ладони стало ощутимо покалывать. С каждой минутой ей становилось хуже: мутило, напала страшная слабость, часто-часто колотилось сердце. Дурнота, подступившая к самому горлу, заставила Нину спешно побежать в указанный девушкой туалет для персонала, откуда она вышла бледная как полотно. И снова вернулась к солдату, приложила одну руку к области сердца, другую – на правую ногу.

Раненый совершенно не обращал внимания на её манипуляции, убитый страшной новостью. Ничего, лишь бы не мешал…

Янина не сразу заметила, что в палату вошёл врач в халате и белой шапочке.

– Можете идти, сестра, – отрывисто сказал он, склонившись над ногами раненого. – Рая, ножницы.

Тёмненькая медсестра, держащая металлический белый лоток, подала ножницы.

– Так… давление, температуру измерьте. Да что вы застряли в дверях? – напустился он на Нину. – Экие бестолковые… Несите же манометр!

Манометр нашёлся у постовой медсестры.

– Температура повышенная, но не критическая. Раны, конечно, серьёзные… но попытаемся спасти ваши ноги. На рентген и в операционную!

Они опять переложили раненого на носилки, отнесли на рентген, потом до дверей операционной – дальше их не пустили, там была святая святых со строгой стерильностью.

***

Она возвращалась домой совершенно без сил, не шла, а тащилась. Мама ахнула:

– Янечка! Что случилось? На тебе лица нет.

– А куда же оно делось? – слабо отшутилась Нина. – Мам, баню топили?

– Да, отец затопил, уже готова… Давай провожу, – спохватилась мать.

Она собрала бельё, полотенце, мыло из довоенных запасов и проводила Янину в баню.

– Не запирайся, я неподалёку постою.

Вода была уже тёплой. Нина окатывалась из ковша с головы до ног, чувствуя, как стекает усталость и уходит недомогание.

Она долго мылась, размазывая по волосам мыльную пену, тёрлась мочалкой и поливала себя то горячей, то прохладной водой.

– Меня не будить, даже если начнётся бомбёжка, – сказала Янина матери, вернувшись в дом.

По привычке она пошла в свою комнату, и только увидев топчан и чужие вещи, вспомнила про Татьяну с дочкой.

Таня отвела ребёнка в детский сад, где девочке дали круглосуточное место, и уже несколько дней не появлялась дома, ночуя в посёлке.

Рабочие предприятий буквально сутками пропадали на площадках – устанавливали оборудование, чтобы как можно скорее запустить его и выдавать необходимые фронту гильзы для снарядов. Армии нужны как воздух боеприпасы и топливо, полуголодные люди в тылу работали на износ в холодных цехах. Всё для фронта! Всё для победы!