От Цезаря до Августа
Шрифт:
Рим был полон странствующими философами в странных нарядах, которые, не находя более себе убежища в покинутых и разграбленных домах богачей, шлялись по улицам, проповедуя против роскоши, богатства, власти и удовольствий учения, которые мы назвали бы теперь нигилистическими. [816] Аскетизм всегда является распространенной философией в эпохи бедности.
Гораций в Риме
Никто глубже молодого Горация не чувствовал хаоса и бедствий этих тревожных и печальных лет. Вернувшись в Италию после битвы при Филиппах, он потерял отцовскую землю, ибо Венеция была включена в число городов, отданных ветеранам Цезаря. Поэтому он прибыл в Рим, спасши из этого крушения, по-видимому, только несколько молодых рабов [817] и небольшой капитал, на который он купил, вероятно недорого, место квесторского писца, т. е. секретаря казначейства. [818] Это была одна из немногих должностей, предоставляемых в республике свободным людям и продаваемых подобно должностям при старом режиме. Все было тогда так непрочно, что молодой человек думал, что таким образом он лучше употребит свой капитал, чем если бы купил землю и дом. Но этот единственный сын вольноотпущенника, которому отец дал воспитание, превышавшее его сословие и состояние, был одновременно гордым и робким, ленивым и утонченным; он был знаком с Плотием, Варием и другими образованными молодыми людьми, но кроме них он поддерживал отношения только с людьми низших классов — актерами, бездельниками, софистами, ростовщиками, торговцами, [819] оскорблявшими его аристократические привычки; с другой стороны, он не смел появляться в мире вельмож, удерживаемый своей робостью и своим политическим прошлым, скрывать которое запрещала ему его гордость. Он имел любовные связи с гетерами, но был слишком слабого здоровья и слишком небогат для того, чтобы быть в состоянии отдаться сладострастной жизни; стать же бездельником, паразитом мешало ему врожденное чувство достоинства. [820] Он любил науки и учение, но был ленив писать и, не зная, что делать в эти смутные времена, стал сочинять греческие стихи, которые скоро ему наскучили. [821] По временам он думал возродить жанр Луцилия, ядовитую латинскую сатиру. Но, чтобы не показаться недостойным своего великого предшественника,
816
Такими проповедниками являются Дамасипп и Стертикий, так хорошо описанные Горацием в третьей сатире второй книги.
817
См.: Horat, Sat., I, VI, IIб.
818
Sueton., Vita Horatii.
819
См.: Cartault, Etudes sur les Satires d’Horace, Paris, 1899, c. 12 сл.
820
Относительно этого много говорится в эподах, но в действительности этому соответствует, по моему мнению, только 11-й эпод.
821
Horac., Sat., I, X, 31.
Первое народное восстание против триумвирата
Поэтому мир в Брундизии очень обрадовал Италию; народ с удовольствием встретил в начале октября [822] возвращение в Рим двух триумвиров, снова ставших друзьями, а также брак Антония и против Октавии. [823] Следовательно, можно было немного передохнуть! Но надежда на это была недолгой. Октавиан совершенно не заботился об Италии; теперь, когда согласие было восстановлено, он желал немедленно снова захватить Сардинию и уже послал своего вольноотпущенника Гелена для завоевания острова. Когда Гелен был разбит Менодором, [824] Октавиан взял на себя руководство войной и, чтобы добыть денег, установил налог на наследство и подушный налог на пятьдесят сестерциев за каждого его раба. [825] Неужели опять должна была начаться междоусобная война из-за взаимной ненависти людей, из-за желания Октавиана окончательно уничтожить фамилию Помпея? [826] Октавиан зашел слишком далеко: робкое и покорное общество было внезапно охвачено одним из тех неудержимых порывов гнева, которые у слабых существ уравновешивают их обычную слабость. В Риме разъяренный народ разорвал эдикты, объявлявшие о новых налогах, и провел бурные демонстрации в пользу мира. [827] По всей Италии дремавшее, но все еще живое республиканское сознание разом пробудилось; в общественном мнении произошел неожиданный поворот в пользу Секста Помпея. [828] С преувеличенным восторгом начали восхвалять его отца, великого воина, великого законодателя, павшего в борьбе за республику и собственность против мятежного честолюбия Цезаря и его банды; сожалели о трагической судьбе этой фамилии, угасавшей таким жалким образом; в последнем ее представителе видели освободителя. [829] Однако этот освободитель, господствуя над морем и Сардинией, морил Рим голодом, который в ноябре сделался ужасным. [830] Но народ, вместо того чтобы упрекать Секста Помпея, все более и более негодовал на Октавиана, и когда 15 ноября, [831] в первый день празднования Circenses, справлявшихся в конце Ludi Plebei, появилась статуя Нептуна (чьим потомком выставлял себя Секст), толпа разразилась бесконечными бурными аплодисментами. На следующий день Октавиан и Антоний приказали не выносить больше статую Нептуна, народ громко требовал идола и опрокинул статуи триумвиров. [832] Октавиан захотел показать свою храбрость: он явился на форум и стал держать речь, но народ едва не разорвал его; должен был вмешаться Антоний и также был плохо встречен. Беспорядки продолжались, и для их ликвидации пришлось ввести в Рим солдат. [833]
822
Кгошауег, в Hermes, Bd XXIX, с. 540–561.
823
Dio, XLVIII, 31.
824
Ibid., 30; Арр., В. С., V, 66.
825
Арр., В. С., V, 67; Dio, XLVIII, 31.
826
Арр., В. С., V, 67.
827
Ibid.
828
Dio, XL VIII, 31.
829
Ibid.
830
App., В. С., V, 67.
831
Circenses, о которых упоминает Дион (XLVIII, 31), могли состояться только в последние три дня Ludorun Plebeorum, т. е. 15, 16 и 17 ноября. Они были последними крупными играми года (См.: Calendario Maffeiano у G. Vaccai, Le feste di Roma antica, Torino, 1902, XXI, и Kromayer в Hermes, Bd XXIX, c. 557).
832
Dio, XLVIII, 31; Алпиан не упоминает об этом.
833
Арр., В. С., V, 68; Dio, XLVIII, 31.
Уступки триумвиров
Порядок легко, но не без кровопролития, был восстановлен; однако это двойное военное командование было настолько слабо и оба триумвира были так напуганы внезапным взрывом ненависти, что не только приостановили приготовления к войне, но и постарались дать некоторое удовлетворение республиканскому чувству. Общество с изумлением увидало, что мятеж и угрозы гораздо действеннее слез и жалоб. Триумвиры начали вербовать новых сторонников, а так как все должности до конца триумвирата были уже распределены, они решили сократить срок магистратур, чтобы быть в состоянии назначать магистратов по крайней мере два раза в год или даже еще чаще. [834] Они разделили тем самым между представителями среднего, нуждающегося и честолюбивого, класса политическое наследие разрушенной аристократии — те республиканские магистратуры, которые в эпоху Цицерона были еще в руках потомков выродившихся знатных фамилий и которые сохраняли еще престиж в глазах народа, привыкшего столетиями смотреть снизу на консулов, преторов, эдилов, сенаторов почти как на полубогов. Хотя был уже конец года, консулам и преторам предложили сложить свои полномочия; новыми консулами были избраны испанец Корнелий Бальб, прежний агент Цезаря, и П. Канидий, так старавшийся возмутить легионы Лепида в пользу Антония. Вновь были назначены также все преторы. [835]
834
Dio, XLVIII, 35; cp.: Dio, XLVIII, 43; он сообщает очень важные факты, о которых молчат все другие историки.
835
Dio, XLVIII, 32.
Сальвидиен и Агриппа
Устраивая такую быструю карьеру своим сторонникам, триумвиры старались вместе с тем устрашить тех, в ком они не были уверены.
Антоний сообщил Октавиану, что Сальвидиен предлагал уступить ему его легионы, и Октавиан, страх и жестокость которого были возбуждены столькими затруднениями, решил казнить его. Но он страшился гнева народа и не осмелился отдать прямой приказ об убийстве. Он обвинил Сальвидиена перед сенатом, который судил политические преступления и который, как и предвидел Октавиан, объявил Сальвидиена виновным в perduellio (государственной измене). [836] Антоний, с другой стороны, желая еще более укрепить верность Агриппы, устроил его брак с единственной дочерью престарелого Аттика. [837] Характерной чертой этой революционной эпохи был стремительный подъем карьеры некоторых молодых людей; Агриппе не было еще двадцати четырех лет, и, несмотря на свое происхождение из незнатной и бедной фамилии, он уже был претором и женился на самой богатой невесте Рима. Но этих уступок и прекращения враждебных действий было недостаточно для успокоения общества, дошедшего до отчаяния; упорно желали мира с Секстом Помпеем, который положил бы конец голоду; демонстрации становились все более и более многочисленными и шумными. Ни Антоний, ни Октавиан не решались покинуть Рим, а положение на Востоке становилось все тревожнее. В конце года в Рим прибыл Ирод, обращенный в бегство парфянами; целью его прибытия было добиться от триумвиров назначения его царем Иудеи и вернуться в свое государство с помощью римских легионов. [838]
836
Velleius, II, 76; Dio, XLVIII, 33; App., В. С., V, 66; Sueton., Aug., 66; Per., 127.— Историки не отдают себе отчета в том, что причиной такой явно республиканской политики Октавиака и Антония в эти месяцы были общественное недовольство и популярность Секста Помпея.
837
Cornelius Nepos (Att. 12), однако, не говорит, что брак был заключен в этот момент, но мне это кажется вероятным, потому что это было последнее пребывание в Риме Антония, бывшего harum nuptiarum conciliator. До Филипп этот брак вообще был невозможен, так как Агриппа был тогда еще слишком мало известен.
838
Jos., A. J., XIV, XIV, 3.
Дальнейшие затруднения триумвиров
Таким образом, 39 год, когда первыми консулами были Луций Марций Цензорин и Гай Кальвизий Сабин, начался волнением и неопределенностью положения. Видя, что общественное мнение не успокаивается, Октавиан и Антоний старались продемонстрировать свою еще большую примиримость и несколько прикрыть авторитетом сената свою неподконтрольную и тираническую власть. Они предложили на утверждение сената все меры, принятые ими в качестве триумвиров; [839] кажется, что они заставили сенат декретировать новые налоги, хотя и несколько уменьшили их; [840] наконец, они заставили сенат решить вопрос об Иудее. Ирод большими подарками привлек Антония на свою сторону, и по настоянию триумвиров, Мессалы, Л. Семпрония, Атратина и других знатных лиц сенат решил восстановить Иудейское царство и назначить Ирода его царем. [841]
Антоний и Октавиан сделали, таким образом, все возможное, чтобы казаться добрыми республиканцами, почтительными к сенату, что не мешало им, однако, уже обещать магистратуры на четыре следующих года [842] и назначить большинство сенаторов из числа лиц скромного происхождения и незначительных: офицеров, центурионов, старых солдат и даже вольноотпущенников. [843] Военный деспотизм начинал отходить на задний план; в сенат, откуда исчезли представители знатных родов, вошел класс, который теперь мы назвали бы мелкой буржуазией; на скамьях, где сидели некогда Лукулл, Помпей, Цицерон, Катон, Цезарь, теперь теснилась толпа простонародья; основанная Цицероном династия людей пера теперь в условиях всеобщего беспорядка приобретала все большее значение.839
Dio, XLVIII, 34.
840
Ibid., но текст не ясен.
841
Jos., A. J., XIV, XIV, 4.
842
Дион (XL VIII, 35), правда, говорит, что они были выбраны на восемь лет, но Алпиан (В. С., V, 73) утверждает, что после Мизенского мира консулы были назначены на четыре года вперед, и сообщает имена консулов этого четырехлетия (34–31 гг. до Р. X.). Это доказывает, что консулы на четырехлетие 38–35 гг. уже были назначены в тот момент, о котором говорит Дион, т. е. последний соединил вместе два назначения консулов, состоявшиеся одно вскоре после другого.
843
Dio, XLVIII, 34.
Вергилий
Среди стольких революций и войн общество с изумлением увидало, как становился знаменитостью человек, умевший обращаться только с пером. С некоторого времени имя Вергилия, ранее известное в небольшом кружке молодых поэтов (vecotspoi) и ученых, стало известно широким кругам общества; актеры, и в том числе знаменитая Киферида, вольноотпущенница Волумния и любовница Антония, принялись декламировать в театре его буколики. [844] Меценат и Октавиан, бывшие образованными людьми и старавшиеся всюду приобретать себе друзей, пожелали наконец познакомиться с Вергилием, чтобы вознаградить его за конфискацию, жертвой которой он стал, они дали ему земли в Кампании. Это покровительство еще более увеличило его литературную известность, и Вергилий становится в атмосфере постоянных волнений очень видным и влиятельным лицом. Он продолжает совершенствоваться в своем искусстве и сочиняет два других подражания Феокриту, свои седьмую и восьмую эклоги, одна из которых изображает в очень коротких куплетах состязание между двумя пастухами, а другая, вдохновленная первой и второй идиллиями Феокрита, выводит на сцену двух слишком утонченных пастухов, встречающихся на заре и воспевающих в мелодичных и образных стихах несчастную любовь молодого человека и колдовство влюбленной женщины, желавшей вернуть себе своего возлюбленного, уехавшего в город. Но он не ограничивался теперь только писанием стихов, а старался также воспользоваться своим влиянием в пользу своих бедных собратьев, друзей и сограждан. Однажды, призвав на помощь сицилийских муз, он понадеялся убедить Алфена Вара отказаться от конфискации земель Мантуи; потерпев неудачу, он постарался в начале 39 года помочь Горацию улучшить его положение, представив его Меценату.
844
Servius, ad Eel., VI, 11; Donatus in vita, p. 60, R.
Момент был выбран удачно: испуганные триумвиры и их друзья открыли свои двери просителям. Однако Меценат, ласково принявший молодого человека, от робости сумевшего пробормотать только несколько слов, [845] не мог тотчас же заняться им: у советника Октавиана было много других забот. Триумвиры ошиблись, думая, что для перемены в общественном настроении достаточно сделать новые уступки и дать пройти немного времени: голод продолжался, и народ, видя колебания триумвиров, становился все требовательнее; демонстранты обратились даже к Муцин, матери Секста, прося ее вмешаться и угрожая сжечь ее дом в случае отказа. [846] Что оставалось делать? Октавиаи хотел упорно сопротивляться, но Антоний понимал, что на время надо уступить, и просил о посредничестве Либоиа, бывшего одновременно тестем Секста Помпея и шурином Октавиана. [847]
845
Horac., Sat., I, VI, 56 сл.
846
Арр., в. с., V, 69.
847
Ibid.; Dio, XLVIII, 36.
Управление Секста Помпея Сицилией
По странному контрасту, в то время как Октавиан и Антоний не могли даже ценой самой низкой республиканской лести успокоить в стране негодование, молодой человек, ставший в глазах Италии защитником республики и свободы, установил посреди моря на трех островах деспотическое правление на азиатский манер. Он превратился в настоящего монарха, имея в качестве министров образованных восточных вольноотпущенников своего отца, а также Менодора, Менекрата, Аполлофана, превращенных им в адмиралов и губернаторов. Масса знатных, бежавших к нему, в том числе сын Цицерона, неуютно чувствовали себя среди этого деспотического правительства; следствием такого неприятия были раздоры и подозрения, иногда толкавшие Секста на жестокость и насилие и даже заставившие его казнить Стая Мурка. [848] Кроме того, Секст набрал девять легионов, составленных по большей части из рабов сицилийских доменов, принадлежавших римским всадникам и захваченных Секстом, и сделал из своей маленькой империи убежище для всех рабов, пожелавших вступить в его армию. [849] Было чем сильно обеспокоиться зажиточным классам Италии! Однако Италия так ненавидела триумвиров, и особенно сына Цезаря, и возлагала на сына Помпея столько надежд, что, по убеждению некоторых современных историков, если бы Секст вместо того, чтобы ограничиваться разграблением берегов, осмелился высадиться в Италии со своей армией, ему, быть может, удалось бы отомстить за Фарсалу и навсегда изменить течение событий. Но была весна 39 года, и со времени перехода через Рубикон прошло уже десять лет! При больших исторических катастрофах смелость и робость вождей являются не только результатом их врожденных или приобретенных качеств; по крайней мере отчасти смелость зависит также от общей атмосферы доверия или уныния, создаваемой вокруг вождей их успехами или неудачами. Десять лет тому назад Цезарь мог уверенно перейти Рубикон не только благодаря своей смелости, но также и потому, что вся нация, убаюканная двадцатипятилетним внутренним миром, не верила более в возможность великого переворота. Сам он, впрочем, не думал вызывать страшную гражданскую войну между богатыми и бедными; его целью было только одержать победу над своими противниками в простом политическом конфликте. Но теперь люди были сильно угнетены перенесенными ужасными несчастьями; сам Антоний и вожди победоносной партии постоянно опасались новых затруднений; они предпочитали пассивно следовать ходу событий и ждать их окончательного результата.
848
Sueton., Tib., 4; Velleius, II, 77; Арр., В. С., V, 70.
849
Seeck, Kaiser Augustus, 74 сл.
Политика Секста
И не Сексту было выказывать храбрость. Ввиду трагической судьбы, постигнувшей всю его фамилию, только выдающийся гений мог преодолеть свое уныние в тот момент, когда все должно было решиться. Не будучи способен подражать смелым ударам Цезаря, Секст Помпей все же был достаточно умен, чтобы понимать, что Октавиан и Антоний в данный момент более его нуждаются в мире; его ловкий советник Менодор уговаривал сопротивляться, тянуть дело, делая своими угрозами и голодом положение обоих соперников все более и более трудным. [850] С другой стороны, бежавшая к нему римская знать, например Либон и Муция, требовали от него противоположного, утверждая, что таким путем Италия станет ему враждебной и обернется против него. [851] Переговоры были долгими, но в конце концов закончились соглашением: за Секстом Помпеем признали владение Сицилией и Сардинией и дали ему на пять лет, т. е. до 34 года, Пелопоннес; он должен был быть избран консулом на 33 год, был зачислен в коллегию понтификов и получал семьдесят миллионов сестерциев в качестве компенсации за конфискованное имущество его отца. Со своей стороны он обязывался не беспокоить более берегов Италии, не давать убежища беглым рабам, не препятствовать свободному плаванию по морю и помочь подавить пиратство. Кроме того, мизенским миром воспользовались, чтобы амнистировать всех дезертиров и еще оставшихся в живых проскрибированных, исключив только заговорщиков, осужденных за убийство Цезаря; дезертирам вернули все их недвижимое имущество, а проскрибированным четвертую часть их состояний; все рабы, бывшие солдатами в войсках Секста, получили свободу; солдатам Секста обещали дать те же награды, что и солдатам Октавиана и Антония. [852] Летом после этого соглашения оба триумвира отправились с армией в Мизен; Секст прибыл туда же со своим флотом; и в этом чудном заливе на глазах армии, покрывавшей берег мыса, и флота, паруса которого заслоняли горизонт, сын Цезаря и сын Помпея сошлись вместе с Антонием на корабле и подписали договор, отпраздновав его торжественным банкетом и обручением совсем еще юной дочери Секста с маленьким Марцеллом, сыном Октавии. Для большей гарантии мира составили список консулов на новое четырехлетие, т. е. до 31 года. [853] Потом Секст отправился в Сицилию, а Антоний и Октавиан вернулись в Рим вместе с большим числом проскрибированных знатных или прежних сторонников Луция Антония, бежавших после взятия Перузии и воспользовавшихся амнистией, чтобы покинуть Секста и его вольноотпущенников и вернуться в Рим получать остатки своего имущества. В их числе были Луций Аррунций, Марк Юний Силан, Гай Сенций Сатурнин, Марк Титий и сын Цицерона. [854] Мир, таким образом, был восстановлен к великой радости всей Италии, и, чтобы сделать его еще более прочным, судьба, по-видимому, прибавляла новые родственные связи к тем, которые соединяли трех авторов мизенского договора. Скрибония родила (или готовилась родить) Октавиану дочь, названную Юлией, а Октавия, жена Антония, была беременна.
850
Арр., в. с., V, 70.
851
Ibid., 70–71.
852
Dio, XLVIII, 36; Арр., В. С., V, 72.
853
Арр., В. С., V, 73; Dio, XLVIII, 37–38.
854
Vellieus (II, 77), однако, ошибается, включая в число лиц, бежавших к Сексту и вернувшихся теперь в Рим, Тиберия Клавдия Нерона, возвратившегося после мира в Брундизии (см.: Dio, XLVIII, 15, и Sueton., Tib., 4).
Заключение Мизенского мира
Заключая Мизенский мир, триумвиры впервые капитулировали миру такое громадное значение. Это было начало глухой борьбы между зажиточными классами Италии и военной революционной диктатурой; борьбы, в которой безоружная партия постепенно навязала свою волю партии вооруженной.
Вергилий, ободренный Мизенским миром, сочинил новую, девятую, эклогу, в которой осмелился вложить в уста пастухов свои жалобы на конфискацию его собственности и земель мантуанцев, вспоминая как бы в виде упрека, что он приветствовал звезду Цезаря и был очень дурно вознагражден за чувства, выраженные по отношению к диктатору.
XV. Поражение при Скилле и мщение за Красса
Первая победа Вентидия над парфянами. — Апофеоз Антония. — Гораций и Саллюстий. — Успех эклог Вергилия. — Брак Октавиана с Ливией. — Новая война между Секстом Помпеем и Октавианом. — Антоний хочет принудить Октавиана заключить мир. — Октавиан упорствует и продолжает войну. — Поражение при Скилле. — Месть за Красса. — Октавиан посылает Мецената к Антонию. — Рассказ Горация о путешествии Мецената.