От Ханаана до Карфагена

В качестве первой причины финикийской колонизации Саллюстий отмечает все же желание выселить излишки населения. Появление таких «излишков» в конце предыдущего тысячелетия объяснялось в первую очередь резким сокращением территории Финикии, населенной ханаанеями, и концентрацией по крайней мере части ханаанского населения, вытесненного из Сирии и Палестины. Эта причина в I тысячелетии до н. э. уже отсутствовала. Никакие радикальные демографические изменения в-сиро-палестинском регионе в это время не отмечены. Можно лишь говорить о массовых депортациях, проводимых ассирийцами, но это не вело к резкому изменению демографической ситуации в Финикии вообще и в Тире в частности. Рост населения в Тире прежде всего объясняется, видимо, естественными причинами. Территория же Тирского царства на материке была довольно ограничена. Вероятно, стремлением удовлетворить потребности в новых землях объясняется утверждение Тира в относительно плодородном районе около Акко и частично Нижней Галилеи (Aubet, 1994, 75–77). Но это было возможно, пока сохранялись хорошие отношения с единым еврейским царством, а после его раздела — с Израилем. Обострение этих отношений после прихода к власти Ииуя и утверждения в Израиле ортодоксальной реакции ставило на этом пути решения демографической проблемы серьезный барьер.

Такой значительный центр, как Тир, не мог не привлекать окрестное население. В поэтической части пророчества Иезекиила (27, 8–11), принадлежавшей, скорее всего, самому пророку, говорится о жителях Сидона, Арвада, Библа, служивших Тиру. Ими иногороднее население едва ли ограничивалось. В финикийских колониях отмечается наличие значительных арамейских и даже неохеттских элементов (Blazquez, 1983, 27–28; Blazquez, 1993, 41–52). Надо обратить внимание и на большое количество поселений, основанных Тиром. Как бы ни были малы первоначальные размеры таких поселений и численно невелики сами колониальные экспедиции, как бы ни велико было, наоборот, население самого Тира, включая его материковые владения, трудно представить, как хватало тирийцев на создание стольких колоний, не только на продолжение развития своего города, но и на поддержание этого развития на довольно высоком уровне. Как кажется, ответ на это недоумение содержится в истории греческой колонизации. В Элладе метрополии зачастую в действительности являлись своеобразными переселенческими центрами, куда собирались люди не только из различных поселений своего. полиса, но и из-за границы (Колобова, 1951, 160–161). Вероятнее всего, и Тир был подобен такому центру: его тесные связи с морем притягивали самых разных людей, по тем или иным причинам желавших начать новую жизнь за морем, а наличие в самом Тире оппозиционных групп аристократии давало возможность найти предводителей таких мероприятий.

В более поздний период тирской колонизации известную роль мог играть страх перед ассирийцами (Wagner, Alvar, 1989, 63–73). Но толчком к началу колонизации он, естественно, быть не мог. Такой толчок, по-видимому, был дан политическими событиями в Тире. Не случайно первые сведения о возобновлении финикийской колонизации относятся к правлению Итобаала I в Тире. Именно он, как уже говорилось, был создателем Ботриса в самой Финикии и Аузы в Африке. Этот царь, пришедший к власти в результате переворота, был заинтересован в основании новых городов, куда бы он мог отправить реальных или потенциальных противников, включая сторонников прежней династии. Вероятно, именно это и надо считать началом второго этапа финикийской колонизации.

Итак, причины возобновления финикийской колонизации были очень разнообразны: как экономические, так и социальные и политические. Начало же второго этапа относится к первой половине IX в. до н. э. Диодор (VII, 13) отмечает, что финикийцы обладали талассократией в течение 45 лет. Эта талассократия, по исчислению историка, седьмая после Троянской войны, что датирует ее второй половиной IX в. до н. э. Конечно, нельзя себе представлять, будто в это время финикийцы полностью господствовали на море. Речь, видимо, идет о ситуации морского преобладания финикийцев в Средиземноморье. Можно думать, что ритм финикийской колонизации с течением времени ускорялся, и во второй половине IX в. до н. э. финикийская колонизация стала заметным явлением в истории средиземноморского мира. Забегая вперед, отметим, что именно в это время был основан знаменитый Карфаген.

Нельзя представить себе финикийскую колонизацию как планомерное и последовательное освоение средиземноморского пространства. Финикийцы могли заходить далеко на запад, а затем возвращаться на восток. К тому же хронология колонизационной деятельности не всегда ясна. Поэтому есть смысл рассматривать районы колонизации не в хронологическом, а в географическом аспекте, продвигаясь с востока на запад. И первым районом финикийской колонизации оказывается в таком случае Кипр.

Связи сиро-финикийского побережья с Кипром уходят в далекую древность, что объясняется в первую очередь богатейшими залежами медной руды на острове. Во II тысячелетии до н. э. торговля кипрской медью играла огромную роль в Угарите (Heltzer, 1977, 203). Вторжения «народов моря» если и нарушили финикийско-кипрские связи, то ненадолго. Из Библа отплыл на Кипр (Алашию) Ун-Амун (2, 74–2, 7 5). Правда, автор этого рассказа говорит, что ветер прибил его к берегу Алашии, что как будто говорит об отсутствии регулярных контактов между Библом и Кипром. Но сама возможность плаваний из Финикии на Кипр несомненна. Находки керамики показывают существование устойчивых контактов между Кипром и Тиром уже в XI в. до н. э. (Reyes, 1994, 18). К рубежу тысячелетий могли относиться первые попытки финикийцев обосноваться на острове (Dupon-Somer, 1974, 76–77; Teixidor, 1975, 123). Но о собственно колонизации можно говорить только с IX в. до н. э., вероятнее, с его первой половины (Michaelidou-Nicolaou, 1987, 332). Первым свидетельством этого является древнейшая финикийская надпись Кипра, датируемая некоторым временем после 900 г. до н. э. (Masson, Sznycer, 1972, 14, 20; Ieixidor, 1975, 121). К сожалению, место находки этой надписи неизвестно. Первой же колонией финикийцев на Кипре был Китий в восточной части южного побережья.

Китий не был созданием финикийцев. Он существовал задолго до их прибытия. Уже в начале XIII в. до н. э. этот город являлся значительным центром медной металлургии. Позже он был покинут и вновь населен, разрушался при землетрясении и снова возрождался (Webb, р. 4–11). Это свидетельствует о значительной роли Кития, так что обоснование там финикийцев не было случайностью. К середине IX в. до п. э. финикийское поселение здесь уже существовало. Возможно, что его центром был храм Астарты, созданный финикийцами на месте более раннего, разрушенного около 1000 г. до н. э. (Karageorghis, 1982, 123). Столь значительная роль храма Астарты могла быть связана с тем, что основателем финикийского Кития был, возможно, Итобаал I, который, как об этом говорилось, до своего воцарения являлся жрецом Астарты (Karageorghis, 1982, 124; Les Pheniciens, 1997, 188). Если связь между жречеством Итобаала и ролью Астарты в Китии действительно существовала, то основание этого города относится ко времени царствования этого царя, т. е. к самому раннему периоду второго этапа колонизации, и, следовательно, Китий, как и Ботрис и Аузу, надо считать плодом деятельности Итобаала. Другим очень важным центром городской жизни был хорошо оборудованный порт, в районе которого имелись святилища Астарты и Мелькарта — главного бога Тира (Karageorghis, 1982, р. 123; Baurain, Bonnet, 1992, 111). Возможно, что именно в районе порта финикийцы первоначально обосновались, создав там нечто вроде торговой фактории, т. е. пристани с доками и складами, окруженной оборонительной стеной (ср.: Dupon-Somer, 1974, 78; Yon, 1987, 373). И не более чем за 20–30 лет финикийцы распространились на весь город, а около середины столетия смогли основать храм Астарты (Michaelidou-Nicolaou, 1987, 332). Как и другие города Кипра, Китий остался во многом космополитическим центром, в котором, кроме финикийцев, жили, вероятно, греки и потомки местных жителей (этеокиприоты), но доля финикийцев там, видимо, была большей, чем в других городах острова.

Китий был главной базой финикийцев на Кипре и основным портом связи Кипра с восточносредиземноморским побережьем. Поэтому достаточно рано слово «киттим» стало обозначать у евреев не только сам Китий и его жителей, но и весь Кипр, о чем довольно ясно свидетельствует Иосиф Флавий (Ant. Iud. 1, 6, 1). Это название было широко распространено и принималось за обозначение киприотов даже в иудейском Араде, расположенном в далеком Негеве (Heltzer, 1988, 169–171). Позже для евреев это слово стало обозначать все западные острова, а затем и представителей Запада вообще, включая римлян (Амусин, 1971, 166). В библейской «Таблице народов» (Gen. 10, 2–4) Киттим назван внуком Иафета, сыном его четвертого сына Иавана. Эта «Таблица» была составлена в первой половине VII в. до н. э. (Tsirkin, 1991, 130–131) и частично (по крайней мере, в части, относящейся к потомкам Иафета) отражает финикийские знания о мире. Означает ли это, что и финикийцы называли весь Кипр Киттим? В египетских и хеттских текстах II тысячелетия до н. э. Кипр назывался «Алашия» (Helck, 1962, 289–290). То же название использовалось и в Угарите (Lipinski, 1977, 213–215). Хотя угаритяне не были финикийцами, и те и другие были довольно близки, составляя элементы ханаанско-аморейской культурной общности (или ханаанско-аморейского культурного круга). Исследования показывают наличие континуитета в рамках этой общности (Olmo Lete, 1996, passim). Поэтому вполне возможно, что и название «Алашия» продолжало существовать у финикийцев I тысячелетия до н. э. Наличие на Кипре финикийского бога Решефа с эпитетом «аласийский» (Thyts) (Lipinski, 1995, 188) свидетельствует в пользу такой возможности.

В той же «Таблице народов» среди сыновей Иавана наряду с Киттим назван и Элиша. И уже давно была высказана мысль, что под этим названием также подразумевается Кипр (Dhorme, 1932, 44–45; Bunnens, 1979, 86). То, что в одном документе рядом указываются два названия одного острова, может вызвать сомнения и подтолкнуть к поискам страны, города или народа, обозначенного этим топонимом (Bunnens, 1979, 85–86; Tsirkin, 1991, 121). Наиболее близким к истине в таком случае представлялся бы Карфаген, названный так по имени своей основательницы Элиссы (Дьяконов, 1981, 49, прим. 73; Mazzarino, 1947, р. 117–118). Однако в финикийском пространстве до сих пор не обнаружено случаев, чтобы название происходило от имени небожественного основателя этого города. И хотя позже Элисса, возможно, была обожествлена в Карфагене (lust. XVIII, 6, 8), это произошло столь недавно, что едва ли имя основательницы укоренилось настолько, чтобы по нему на Востоке называли город. Думается, что нет оснований и для отождествления Элишы с Сицилией (Branden, 1977, 141–142). Неизвестно, как называли Сицилию финикийцы, поэтому всякие предположения между связью этого названия с библейским топонимом пока никак не обоснованы. Между греческим ??????? и латинским Sicilia или Siculia и еврейским ’Elisa(h) установить связь довольно трудно. Поэтому гораздо вероятнее, что автор «Таблицы народов» использовал, сам того не ведая, различные традиции. Поскольку древние евреи имели весьма смутные представления о море и тем более о заморских странах, то для создания общей картины мира библейский автор, видимо, использовал чужеземные сведения, в данном случае — финикийские. Уже к тому времени укоренившееся в еврейской среде название «Киттим», происходившее от названия города, было соединено с известным, вероятнее всего, от финикийцев, названием «Алашия — Элиша», причем автор воспринял их как имена разных субъектов географии и этнографии. Так что вполне можно считать, что финикийцы продолжали называть Кипр «Алашией» (или близким к этому слову названием), и важнейшей финикийской колонией на Кипре-Алашии был Китий.

Часто полагают, что Китий был, по существу, и единственной подлинной финикийской колонией на Кипре (Meyer, 1975, col. 406; Michaelidou-Nicolaou, 1987, 335). Однако на острове найдены финикийские надписи с упоминанием города Карфагена (CIS I, 5). Исследование показало, что речь идет не о знаменитом африканском городе, а о кипрском, который упоминается и в ассирийских надписях (Lipinski, 1983а, 209–218). Часто этот кипрский Карфаген отождествляют с Китием, считая его либо финикийским названием города, либо названием части Кития. Поскольку название «Китий» было довольно хорошо известно и в Финикии, и у ее соседей, то порой в і встраивается сложная и весьма искусственная конструкция, согласно которой финикийцы назвали Китий «Новым городом», но позже вернулись к местному названию «Китий», которое все это время существовало параллельно финикийскому (Bunnens, 1979, II; Karageorghis, 1982, 123; Michaelidou-Nicolaou, 1987, 332–333; Yon, 1987, 366–367). Эта точка зрения практически опровергается тем, что около 400 г. до н. э. в одной из надписей Кития упоминается и н от город, и некий Абдубаст из Карфагена (Masson, Sznycer, 1972, 62; Teixidor, 1975, 125–126; Lipinski, 1983, 218–219). Карфаген (Картхадашт) означает — Новый город», что, естественно, подразумевает основание его колонистами. Но финикийцы не были основателями Кития, город существовал задолго до і їх обоснования там. Карфаген явно должен быть другим городом, так как надписи с его упоминанием найдены недалеко от современного Лимассола (этот город одно время греки и римляне называли Неаполем, т. е. тем же Новым городом), то вполне логично (читать, что кипрский Карфаген располагался на месте Лимассола или вблизи него (Katzenstein, 1973, 207–208; Lipinski, 1983, 209–234). Поскольку надписи, о которых шла речь, относятся к середине VIII в. до н. э. (Lipinski, 1983, 209), то можно с уверенностью говорить о существовании города в это время. Насколько раньше он был в действительности основан, пока сказать невозможно.

Недалеко от современного Лимассола располагался древний Аматунт. Иногда полагают, что именно этот город именовался Карфагеном (Hermary, 1987, 379–381). Насколько можно судить по нынешнему состоянию археологических исследований, Аматунт был основан местным населением (этеоки-приотами) в XI в. до н. э. и оставался довольно скромным поселением до прибытия финикийцев, после чего город превратился в один из важнейших центров Кипра (Hermary, 1987, 376–379) — Первые следы финикийского присутствия в этом городе относятся к концу IX в. до н. э. (Karageorghis, 1982, 127). Может быть, и обоснование финикийцев в Аматунте относится к этому времени. Существование этеокипрско-го поселения говорит, скорее, в пользу невозможности наименования города Карфагеном.' Не пытаясь ставить финальную точку в исследовании, можно предположить, что финикийцы основали по крайней мере три разных города — Китий, Карфаген и Аматунт.

Святилище финикийского типа находилось в Пафосе (Старый Пафос, Палеопафос). Оно было посвящено Астарте (может быть, скорее, ее особой разновидности — Астарте Пафоса), которую греки очень рано отождествили со своей Афродитой (Les Pheniciens, 1997, 189; Lipinski, 1995, 140). С Афродитой Пафос связал уже Гомер (Od. VIII, 362–366). Греки и римляне даже считали, что рожденная из пены морской Афродита именно в этом месте вышла на сушу (Тае. Hist. II, 3). И священная проституция, практикуемая в этом святилище, и воздвигнутый вместо статуи богини бетил в виде закругленного внизу конического камня (Тас. Hist. II, 3), подобный другим бетилам Астарты (Lipinski, 1995, 76–77), убеждают в финикийском происхождении святилища. Существовало ли при этом здесь финикийское поселение, неизвестно. Вполне возможно, что, как еще раньше на Фасосе, финикийское присутствие ограничивалось храмом, что не делало его менее значимым. Финикийское святилище было создано явно на месте более древнего этеокипрского (Baurain, Bonnet, 1992, 115). Гомер, описывая это место, говорит не о храме как таковом, а, скорее, об алтаре, стоящем в лесу. Возможно, что речь идет все же не о финикийском, а об этеокипрском святилище, и лишь позже финикийцы воздвигли здесь храм. История гомеровского текста довольно сложна, и нельзя утверждать, что описание кипрского святилища Афродиты современно созданию поэмы, извлечь из «Одиссеи» хронологическое указание на обоснование финикийцев в Пафосе нельзя. Но все же вполне возможно причислить Пафос к зоне финикийской колонизации.