От маминой звездочки в государственные преступницы

«Как с кем-нибудь переговорить? Тишина просто убивает, не могу уже это выносить больше.»

Девушка никак не могла поверить в то, что она действительно сидит в угловой камере, а рядом с ней нет никаких соседей.

«А, может быть, жандармы приврали? Чтобы я сидела спокойно. Может, соседи есть? Надо это выяснить».

Девушка подошла к стенке и начала тихонько стучать.

– По голове себе постучи, - раздался голос жандарма, - Успокойся ты уже, наконец. Ты сейчас в угловой камере, а соседей нет и не может быть. Лучше книжки читай.

Чтобы не провоцировать конфликт, София присела на табурет и постаралась успокоиться, но у нее это не получилось. Девушка снова начала стучать, правда, уже в другую стену. Открылась форточка двери:

– Слушай, ты что, совсем русского языка не понимаешь? Сейчас, как и положено по инструкции, зайду внутрь и буду сидеть там, тебя сторожить. Оно тебе надо?

Решив, что ей это не надо, София решила притихнуть.

«Совсем крыша едет», - подумала девушка, - «А прошло всего три месяца. Что же будет дальше? Только в Кащенко остается дорога».

После смены караула, София решила постучать по водосточной трубе, возможно, кто-нибудь из такой же угловой камеры выше или ниже этажом смог бы ответить девушке. Такая мысль пришла Софии, пока она ждала все это время.

– Есть здесь кто живой? – простучала девушка.

– Есть, - раздался ответ.

От счастья, София была готова прыгать до потолка. Краткий разговор был несущественным, не принес никакой новой информации, но девушка наконец-то могла с кем-то пообщаться.

«Теперь легче будет», - подумала София, - «Каждый день хоть понемногу смогу хоть с кем-то говорить»,

26 апреля. Софии действительно стало легче находиться в стенах Петропавловской крепости – когда наступала смена тех жандармов, которые закрывали глаза на перестукивание, девушка сразу начинала стучать по водосточной трубе. Однако, это счастье длилось недолго и уже 30 апреля девушка с изумлением узнала, что ее собеседник едет в Забайкалье, поэтому все разговоры прекращаются.

«Как же жаль», - подумала София, - «Очень хороший был собеседник, даже ни разу не спросил, с кем перестукивается, а теперь сиди снова в тишине…»

Однако, спустя некоторое время настроение Софии улучшилось: она вспомнила, что скоро родится ребенок.

«Значит, должны в больницу перевести. А там и врачи, и медсестры, и другие больные. Будет, с кем переговорить, да и ждать недолго осталось. Так что с ума пока сойти не должна. А вот что будет в Шлиссельбурге… Даже не представляю. Ладно, не будем о грустном, проблемы надо решать по мере их возникновения».

27 апреля.

С утра София проснулась с хорошим настроением и вчерашней мыслью – написать письмо мадам Пуф - и развлечься, и поиронизировать, и нескучно провести время.

Девушка начала думать, что бы ей написать, как вспомнила, что сначала нужно получить на это письмо разрешение. К счастью, ей это без проблем удалось, и вскоре София сидела за столом, доедала вчерашние гостинцы и писала письмо в «любимый-прелюбимый» Смольный.

«Здравствуйте, Анна Игоревна! Это снова Собольникова София Львовна. И снова я передаю вам привет из сердца столицы нашей необъятной Родины – из Петропавловской крепости. С берегов этого чудесного острова открывается замечательный живописный вид на столицу и реку Неву, правда, я ничего этого не вижу, ни реки, ни города, ничего, кроме пары деревьев и крепостных стен. Хотя сами понимаете, весьма странно, если бы меня поселили в лучшую гостиницу с видом на столицу – надо все-таки не забывать, кто я такая, как частенько любят напоминать мне жандармы.

Вынуждена вас огорчить – та информация, которую я писала в прошлом письме, слегка устарела и более не актуальна. Приговор изменен и вместо высшей меры я поеду в Шлиссельбург отбывать пожизненное заключение. Так что вы не волнуйтесь, все равно письмо это явно последнее, из крепости на Ладоге еще никому писать не разрешали. Поэтому, маленько придя в себя от шока, вызванного последними новостями, я решила написать вам, дорогая Анна Игоревна, письмо, чтобы и вы посидели если не недельку, то хоть пару часов в том же шоке, что и я совсем недавно. Скажу честно, мне было бы очень интересно увидеть вашу реакцию, но, к сожалению, этого мне уже не дано узнать.

Хотя, вы не волнуйтесь. Совсем скоро я помру от чахотки, как это там делают многие, и обязательно прилечу в виде иной материи в Смольный. Буду пугать всех своим присутствием, а заодно и узнаю, как там обстоят дела на самом деле. Интересно же, все-таки, почти полтора года я была арестанткой этого института, жаль, окончить его не довелось.

Кстати, должна сказать, что обстановка крепости хоть и отличается от обстановки Смольного института, но не разнится уж слишком сильно. Так же поговорить не с кем, те же жандармы в коридорах, возле моей двери персональный офицер стоит, чтобы следить, чтобы я не отчудила чего-нибудь. Что называется, найдите десять отличий между моим сегодняшним положением и учебой в элитном учебном заведении. Раньше был филер, сейчас офицер – невелика разница.

А в заключение своего письма я хотела бы добавить стандартные строчки. Передаю всем привет: и вам, и девочкам, и мадам Муратовой с Гуляевой, и всем остальным, если кого-то забыла. Ну можете, кстати, мадам начальнице привет от меня передать, если язык повернется такое сказать.

Всех обнимаю, целую, люблю. Ну если не всех, то через одного точно.»

София еще раз перечитала письмо и осталась вполне довольна его содержанием.

«Да, жаль, конечно, что я не увижу реакции бабы Ани на этот текст, равно как на предыдущий, но все равно, хоть какое-то развлечение в моем невеселом положении», - подумала девушка. София уже не узнала то, что на это письмо классная дама отреагировала более равнодушно, чем на первое, хотя в глубине души тоже попереживала на тему, где она упустила Софию.

28 апреля.

София с самого утра вспоминала о своем прошлом: матери, отце, Ване, Алексее. Всех их не было уже в живых. Это только расстраивало девушку, хотя, казалось, она уже смирилась с этой утратой.

«Из вас всех в живых осталась только Соня…» - думала девушка, - «Интересно, надолго ли? А то, может быть, при родах помру, про Гельфман же рассказывали товарищи по кружку…»

Эти размышления прервал звук открывающейся двери.

«Что им от меня надо?» - подумала девушка.

В камеру вошел жандарм с чернильницей и листом бумаги.

– Значит так, - начал он, - Скоро ты из крепости убудешь, так что если есть желание – можешь прошение о помиловании написать. А вдруг повезет и отправишься не в вверх по Неве, а на Сахалин, например.

– Не считаю нужным, - ответила София и подумала:

«Все равно это прошение не удовлетворят, зато унижаться только. Да и на Сахалине тоже не сказка, хотя, может, несколько получше, чем на Ладоге. И вообще, вся эта переписка – дурной тон, как говорили товарищи из Петербурга. Толку ноль, зато опозоришься на всю столицу, видите ли, не хочет Сонечка в Шлиссельбург, одумалась, решила попросить о милости. Знаем мы эту царскую милость, рассказывал Алексей, с примерами и конкретными людьми…»