От съезда к съезду, или Братья по-хорошему

Святополк с облегчением вздохнул.

— Вот это действительно цивилизация. Нам до них расти и расти. У нас всё постаринке. Византийцы знают толк в политике. Мне нельзя быть добреньким — на мне судьба всей страны.

В ту же ночь Василька в оковах отправили в Белгород — небольшой город около Киева, верстах в десяти. Слугам было приказано там выколоть Васильку глаза и отправить его к Давыду во Владимир Волынский.

Святополк нервно переминался с ноги на ногу и теребил на себе одежду.

— Ты только там с ним на глаза никому не попадайся, — хныкал он, обращаясь к Давыду. — Только бы Владимир не узнал! Он ведь нам… Скажи, ведь это не больно?

— Заткнись! — неожиданно резко прикрикнул на него Давыд. — Распустил тут сопли, чистоплюй хренов! Пойди, высморкайся! И если кто спросит — мы друг друга не видели. И не вздумай проболтаться Мономаху — убью!

— Как ты разговариваешь с великим князем, невежа! — разревелся Святополк и побежал к себе в терем.

Ему предстояла бессонная ночь.

XI

А Святослав мутен сон виде в Киеве на горах.

(Слово о полку Игореве)

Святополк мутный сон видел. В Киеве, на горах.

Снилось великому князю, что Владимир Мономах оторвал ему яйца.

Проснувшись, он хотел было позвать придворную гадалку, чтоб она объяснила смысл этого сновидения, но, выглянув в окно, сам понял, что сон в руку.

К Киеву подходили войска.

Вскоре Святополку доложили, что с ним хочет говорить Владимир Мономах.

Они встретились у ворот города.

— Что это ты в такую рань встал, Владимир? — тревожно спросил Святополк. — Не спится? Я, вот, в последнее время тоже совсем плохо спать стал. Нервничаю много. Не берегу себя совсем. А ты в связи с чем приехал? Надеюсь, ничего не случилось?

— Случилось, — отрезал Мономах.

Святополк отвел взгляд и нервно сцепил пальцы.

— Надеюсь, ничего страшного. Все здоровы?

— Не все. Ты когда Василька в последний раз видел?

— Василька? Ростиславича что ли? Э… Не помню. Давно. Хотя, нет! В Любече. На съезде. Мы же все вместе там были. А что? С ним что-то случилось? Надеюсь, он не заболел?

— Заболел. Плохо видеть стал в последнее время.

— Надо же! Жалко. Как же это его угораздило?

— Вот об этом я тебя и собираюсь спросить.

Святополк попытался изобразить удивление, но бегающий взгляд его выдавал.

— Владимир, мне не нравится твой тон. Такое ощущение, что ты меня в чем-то подозреваешь или даже обвиняешь. Мне кажется, что ты превышаешь свои полномочия, — стараясь не терять спокойствие, начал он, но вдруг, не выдержав, взмахнул руками и взвизгнул: Кто здесь в конце концов великий князь — я или ты?!

— Ты действительно хочешь со мной об этом подискутировать? — спокойно спросил Владимир.

— Успокойся, Владимир, не заводись, — неожиданно примирительным тоном заговорил Святополк. — Что ты сразу к словам цепляешься?

— Потому, что не было такого еще на Руси, — ответил Мономах. — Бывало, что князья братьев своих убивали — когда в честном бою, а когда исподтишка, но чтоб так вот: подло заманить и ослепить — так еще у нас никто не поступал.

— О чем ты, Владимир? А! Я понял: меня кто-то оговорил, а ты поверил! Стыд-то какой!

— Стыд — это когда племяннику глаза выкалывают! — закричал Мономах.

— Это общепринятая международная практика, — быстро ответил великий князь. — Так делают в Византии. Очень гуманно и эффективно. Не мог же я его казнить — я братьев не убиваю.

— Василько в чем-то виноват? Так его судить надо было.

— У меня не было на это времени. Срочная информация пришла.

— От кого?

— Великий князь не обязан раскрывать свои источники.

— Мне тут на днях тоже срочная информация поступила, что кое-кто вопреки решениям съезда руку на брата поднял. Я после этого весь вечер проплакал.

Не надо удивляться тому, что такой, казалось бы, солидный мужчина ревет как девчонка по всякому поводу. Владимир Мономах действительно любил это дело, нисколько этого не скрывал и рекомендовал другим. И он не один был такой плакса-вакса. Все князья любили похныкать. А еще они любили драться, ябедничать и брать чужое. В детский сад они не ходили, так что отучить их от этого было некому. Такими и вырастали. Историкам еще предстоит выяснить, любили ли князья ковырять в носу и кушать козявки.

Мономах между тем продолжал:

— На съезде мы решили, что тем, кто затевает междоусобицу, мозги будем вправлять всем миром. Так что я не один к тебе пришел.

Владимир кивком головы указал на Олега Святославича. Тот стоял в стороне, пожевывая травинку, и с интересом наблюдал за беседой кузенов.

— Олег? — удивился великий князь. — И ты здесь?

Олег кивнул.

— После того, как Владимир мне про тебя рассказал, мы с ним часа два вместе плакали, — сказал он. — Ну, ты, Святополк, даешь! Даже я удивился.

— Все против меня, — насупился великий князь. — Я знаю, вы все меня ненавидите.

— Все тебя ненавидят? — переспросил Владимир. — Где-то я это уже слышал. Это у вас, Изяславичей, семейное, я вижу.

— Конечно, ненавидите! — запальчиво ответил Святополк. — Вы все завидуете мне. Вам не дает покоя, что мне повезло больше, чем вам. А вы думаете, это большая радость, быть великим князем? А вы знаете, какой неблагодарный, тяжелый, кропотливый, порой просто невыносимый труд за этим стоит? Сколько нервов я потратил! Сколько бессонных ночей провел! Одна только подготовка к съезду чего мне стоила! А его проведение! И где благодарность? Где хотя бы элементарное уважение? Мы же постановили на съезде уважать великого князя!

— Не было такого постановления.

— Ты что, не внес его в резолюцию? Но мы точно об этом на съезде говорили.

— Мы не об этом говорили. А вот я сказал, что будет тому, кто затеет междоусобицу.

— Что ты имеешь в виду? — забеспокоился Святополк. — Ты ведь… Нет, ты не посмеешь оторвать яйца великому князю. Ты разрушишь этим страну. Такого подрыва авторитетов и устоев она не переживет. Вы права не имеете. В конце концов, я должен был заботиться о своей безопасности — ведь от нее зависит судьба Руси. Я Василька вообще не трогал. Если ему кто и выколол глаза, то пусть он за это и отвечает. Я-то тут при чем?