От съезда к съезду, или Братья по-хорошему

— Кто это сделал?

Святополк прикусил язык, вспомнив последние слова, сказанные ему на прощание Давыдом Игоревичем.

— Братец, ты по-древнеславянски понимаешь? — переспросил Владимир. — Я тебя ясно спрашиваю, кто велел выколоть Васильку глаза и кто тебе на него наговорил. Сотрудничая со следствием, ты еще можешь облегчить свою участь. На кону стоят твои яйца, а я ведь всё равно всё узнаю.

— Правду, значит, мне говорили, что ты заодно с Васильком. Ты хочешь отнять у меня Киев и сам стать великим князем. Вы все сговорились против меня.

— Еще интереснее, — задумчиво произнес Владимир. — А ну, быстро раскрывай свои источники, если не хочешь один за всех отдуваться.

— Ничего я вам не скажу, — захныкал Святополк. — Я требую уважения! Это беззаконие!

— Хватит! — махнул рукой Мономах. — Надоел ты мне. Иди домой. Даю тебе день, чтобы побрить мошонку.

Положение у Святополка было безнадежное. Он хотел было по примеру отца сбежать за границу, но киевская общественность, которая его отца тоже помнила, равно как и последствия этих побегов, пригрозила, что, если он попытается сбежать, ему сначала оторвут ноги, а потом сдадут Мономаху, чтоб тот оторвал все остальное.

Что делать великому князю, оказавшемуся в безнадежном положении? Естественно рассказать мамочке. Своей мамочки поблизости не было, поэтому он решил наябедничать мачехе Владимира, которая жила в Киеве.

Размазывая рукавом сопли по усам, он рассказал ей, что они играли с Васильком и случайно выкололи ему глазки «а теперь Мономах оторвет мне яйца, а потом я умру потому, что жена мне этого не простит — у них, у половцев с этим строго».

Княгиня обещала помочь и на следующий день встретилась с Владимиром.

— Что же вы творите, мальчики?! — сказала она. — Володенька, ты всегда был таким спокойным и послушным. Зачем ты обижаешь Светика? Он же тебя старше! Разве можно старших обижать?

— Мама, что ты вмешиваешься! — Владимир покраснел и осторожно обернулся на Олега, который ехидно улыбался и что-то насвистывал, демонстративно не глядя в его сторону. — Святополк первый начал. Он плохо себя вел, и его надо наказать.

— Володя, — княгиня с возмущением указала рукой на дружину Владимира, — неужели ты собираешься штурмовать Киев? Вы же тут всё переломаете! Мы совсем недавно сделали ремонт!

— Да, расходы предстоят, — встрял Олег. — На одних половцев…

Мономах показал ему кулак.

— Я тебе дам половцев!

— Я просто знаю, что говорю. Они сейчас за работу очень дорого берут. А без половцев какая война?! Я уж и воевать бросил.

— Мальчики! — строго сказала княгиня. — Немедленно перестаньте ссориться и помиритесь.

— А чего он Васильку глазки выколол!

— А ты сам первый хотел у меня Киев отнять! — Святополк высунулся из-за спины княгини и спрятался снова.

— Чего я у тебя хотел отнять? А ну повтори!

— Не ябедничать! — прикрикнула на них княгиня. — Светик, немедленно извинись за Василька. Полгода теперь из Киева ни ногой, и никаких войн! И не дружи больше с Давыдом Игоревичем — он тебя плохому учит.

— Так вот кто всё это затеял! — воскликнул Владимир. — Это Давыд Игоревич нас перессорил!

После того, как прозвучало имя Давыда, Святополку стало нечего терять.

— Давыд! — закричал он. — Это Давыд во всем виноват! Он гнусный пакостник и изгой! Он ябеда, склочник и сплетник! Это он мне про Василька с Владимиром рассказал, это он Васильку глаза выколол! Это из-за него мне чуть было яйца не оторвали! Прости, Владимир, я больше не буду!

Князья бросились друг другу на шею и разрыдались.

Дружины и киевляне, с умилением смотревшие на это, тоже разрыдались.

В те времена телевизор еще не изобрели, и наблюдение за взаимоотношениями князей были для людей главным повседневным развлечением. Это заменяло и комедии, и боевики, и мыльные оперы. Если б не было князей, жители Руси умерли бы от скуки: это были яркие, многосторонние личности, собравшие в себе все человеческие черты от эмо до скинхедов, от сопливых дошкольников до реальных пацанов. И эти черты проявлялись в поведении одного и того же человека, причем часто одновременно. Они могли обижаться без причин и так же легко прощать любые злодеяния, дружили с врагами и ненавидели друзей, душились из-за мелочи, разбазаривая бесценное, мгновенно забывали и зло, и добро, храня память об обидах столетней давности. Впрочем, зачем я все это рассказываю? Они ведь и сейчас такие же, просто мы их не рассматриваем больше так внимательно. Кроме наблюдения за своими князьями у нас теперь появилось множество других интересных занятий.

— Прости, Владимир, — тихо повторил Святополк. — Не отрывай мне яйца, ладно?

— Что ты, Святополк, — шепнул ему на ухо Владимир. — Никто тебе ничего не оторвет. Ты что, не понял — это шутка была. Мы же братья.

— Да, мы братья по-хорошему. Ты сам так говорил. А Давыд гад. Я ему теперь сам морду набью. Вот разрешат мне из Киева на войну ходить, так сразу пойду с дружиной на Волынь и порублю Давыда на котлеты.

До чего же все-таки трогательная штука — братская любовь. Сейчас утру слезы умиления и расскажу дальше.

XII

Усобица князем на поганыя погыбе, рекоста бо брат брату: «Се мое, а то мое же». И начяша князи про малое «се великое» молвити, а сами на себе крамолу ковати. А погании с всех стран прихождаху с победами на землю Рускую.

(Слово о полку Игореве)

Давыд Игоревич нервно перестукивал пальцами по столу.

— Ну что, Василий, какие новости?

Василий только что вернулся из темницы, где он разговаривал с пленным Васильком Ростиславичем.

— Сознался, что вступил в сговор с торками, половцами, печенегами и еще с этими… с берендеями.

— Это хорошо, — кивнул Давыд. — А для чего он с ними вступил в сговор, сказал?

— Хотел завоевать Польшу.

— И всё?

— Нет, не всё. Еще Болгарию собирался завоевать и увести оттуда всё население.

Давыд Игоревич с досадой хлопнул по столу ладонью.

— Бред полный! Это несерьезно. Что он замышлял против меня и Святополка?

— Про это отрицает.

Давыд резко встал и, заложив руки за спину, быстро прошелся по комнате от одного угла до другого.

— Времени нет, — сквозь зубы сказал он. — Он знает, что я собираюсь сдать его полякам?

— Знает.

— И?

— Говорит, что не боится.

— Знает, поди, что я этого не сделаю. Времени нет. Времени нет. Он действительно может уговорить Мономаха не нападать на меня?

— Утверждает, что он этого не говорил, но может попытаться. Говорит, что для этого ему нужно встретиться с боярином Кулмеем.

— Перебьется. Ты сказал, что я ему за это город подарю.

— Сказал. И города на выбор перечислил.