От заката до рассвета

— Мы можем его убрать, — не отпускала она его. — Это не так сложно… Всего лишь горб. Зачем он тебе? Останься.

Но спустя пару вязких мгновений он снял ладони с ее плеч, в последний раз вдохнул аромат сирени, пройдясь носом по влажной щеке, и, не оглядываясь, вышел во двор.

* * *

Ушел он без лишних церемоний. Только обнял каждую ведунью на прощанье и звонко поцеловал в прохладную щеку. Больше всех отчего-то растрогалась Хлоя — она чуть ли не рыдала, когда он присаживался на дорожку, а потом принялась водить руками вокруг себя, чтобы еще раз потрогать «недотепу Гвина», как она выразилась.

Но Каурай только скрипнул дверью и быстро зашагал в сторону леса, стараясь не оглядываться. Не хотелось снова сталкиваться с ними взглядом — ни с нервно кусающей губы Вандой, ни с зареванной Хлоей, ни с внешне невозмутимой Хель. Он чувствовал, что все трое застыли на крыльце, глотали слезы и что-то бормотали ему вслед, выжидая пока широкая спина их старого друга не утопнет в массе скудеющей листвы. Ему тоже было невмоготу — запоздало скатившуюся слезу он вытер только тогда, когда изба затерялась среди деревьев.

Хоть ведуньи и объяснили ему как выйти из леса, но он все равно довольно долго плутал по окрестному бурелому, прежде чем набрел на хоть какое-то подобие тропы. Идти по ней было не в пример легче, чем лазить по кустам.

— Спешишь? — неожиданный вопрос разбил тишину лесной глуши. Одноглазый потянулся к кинжалу — он жутко ненавидел, когда к нему вот так подкрадываются — и огляделся, но кроме сотен березок вокруг глаз его поймал лишь зелень, трепещущую на ветерке.

— Да тут я, глазик свой выше подними!

Каурай выругался, когда задрал голову — ухмыляющаяся Малунья сидела прямо на ветке и болтала своими гигантскими сапожищами.

— Вижу я, как ты выполняешь свою часть сделки, — буркнул одноглазый и пошел дальше.

Скрипнула ветка, сверху донеслось:

— Эй, даже не снимешь меня?

— Еще чего, — хмыкнул Каурай и пошел дальше. — Как сама забиралась, так и слезешь.

— Ну, одноглазый, погоди!

Ветка снова скрипнула и на землю рухнуло нечто тяжелое, громко пискнув при этом. Каурай даже не подумал обернуться. Быстро зашелестела трава — удар кулачком пришелся прямо в горб. Одноглазый скривился, но сделал вид, что даже не заметил.

— Ты даже не спросишь, что мне от тебя нужно? — бросила она ему в спину.

— Я думал все кристально ясно, — вздохнул он, но остановился и устало поглядел на ведьмочку. — Я помогаю тебе, ты — мне. Проблемы?

— Ага, — насупилась она. — Ты так и не сказал, где я должна найти этих твоих оболтусов?

— Ты же ведунья?

— Да. И что?

— Мальчишки это что иголки в стоге сена? Мне что объяснять тебе, как ведуньи ищут людей, если им сильно нужно?

— Нет… но…

— Или нам пойти прогуляться до наших общих знакомых и попросить их?

— Нет, — надула она губы. — Ты издеваешься надо мной!

— Совсем немного. Но ты хорошо знаешь этого Бесенка, значит, найти его будет куда проще, чем мне. Что совсем не знаешь, куда он может направиться?

— Догадываюсь…

— Вот, значит ты уже на шаг впереди, — кивнул одноглазый и зашагал по лесу дальше, надеясь, что дурочка отвяжется. Напрасно.

— Постой…

— Что еще? — скосил он глаз на непутевую ведьмочку. И как она могла ему показаться настолько таинственно-пугающей в лагере таборщиков? По тропинке бежала невысокая, тоненькая девчушка. Большие постоянно бегающие глазки навыкате и вздернутый носик-кнопка грозно выглядывали из-под низко надвинутого капюшона. Глупый несформировавшийся подросток — даже груди еле намечались под плотно прилегающей тканью короткого плащика.

— Просто скажи — ты правда направляешься в Валашье? Не врешь?

Одноглазый лишь хмыкнул на такое подозрение. Боится, что он обманет ее? Что ж, не на пустом месте — ради нее бросаться с головой в пылающее горнило у него и вправду нет ни одной видимой причины.

— Чего молчишь?

— Правда, — отозвался он, не замедляя шаг. Его уже начинало раздражать ее присутствие.

— Почему? Не боишься?

— Работа такая.

— Какая?

— Очень опасная.

— Ты же опричник?

— Какая смышленая.

— Дурак! — обиделась она; и добавила: — Я думала, вас почти не осталось.

— Ты была недалека от истины.

— Тогда почему? Раз вас пустили под нож, и люди больше в вас не нуждаются…

— Вот тут ты ошибаешься.

— В чем? Вас же так мало? Ни разу не приходилось видеть ни одного опричника. Знаю о вас только по рассказам… не очень хвалебным.

— То что нас мало — ты права. Ты ошибаешься, что люди в нас больше не нуждаются. Хотя это и вправду спорный вопрос.

— Ты сам-то знаешь на него ответ?

— Не буду врать — люди сами не знают, хотят ли они избавиться от порождений тьмы или им удобнее жить с ними бок о бок. Ведь это только в сказках чудовище может ураганить по округе и жрать всех без разбору. И нужно лишь найти смельчака, который не побоится отправиться с ним на бой и прикончит чудовище прямо в логове. Дальше всеобщее ликование, красавица жена и полцарства в придачу. В жизни… бывает всякое.

— Чудовища более разборчивы? Предпочитают девственниц?

— Нет, но есть и такие. Я про людей. Некоторые настолько успешно уживаются со злом, что оттенки темного размываются. Всегда сложно определить к добру ты убил чудовище или с его смертью станет еще хуже. Вот ты, например?

— Что я? По-твоему я порождение тьмы?!

Одноглазый ухмыльнулся.

— Скажешь, нет?

— С ума сошел! Я ведунья!

— А в чем разница?

— Мы не убиваем людей, не насылаем болезней, не вызываем бури, не воруем детей. Договор, и все такое прочее…

— Лишь пользуетесь плодами рук убийц.

— Но сами не убиваем!

— Не убиваете… Но без смертей вам не прожить. В том числе и без насильственных.

— И что из этого? Я за всю свою жизнь не убила ни одного человека!

— Зато наверняка покопалась во внутренностях десятков, дождавшись, пока те не откинут копыта. Как там? Кажется, четвертое правило ведуний: “ведунья не убивает без причины”. Верно?

— Верно. И что?

— То есть все-таки убиваете?

— Да, но по причине! Например, самозащита.