Отблеск миражей в твоих глазах

И получаю дозу аж до самого утра.

Сцепиться языками намертво — это наш с Кети природный талант.

Дважды просыпается малыш, но никаких неудобств не доставляет, сосет грудь и тихо-мирно засыпает. В этом мужская половина тоже солидарна, Леха дрыхнет в спальне, Таривердиев — на диване в гостиной.

Я пробираюсь к нему, когда солнце едва-едва выглядывает из-за горизонта, бесшумно устраиваюсь под боком и млею.

— Вы разошлись? — усмехается вдруг сонно Барс и оплетает меня собой.

— Угу, — наслаждаюсь горячими объятиями.

— Прикольные ребята.

— Да-а…

Сердечко шалит, перебои счастья в нем заставляют меня блаженно улыбаться и невесомо водить губами по широкой груди. Обожаю этого парня. До самой настоящей потери пульса. Умираю от любви — так её много, такая она всеобъемлющая и беспрекословная.

— Ты нереальный, — ком бухнет в горле внезапно. — Ты… Барс, вот как тебя не любить?!

— И люби…

— И люблю!..

Приподнимаюсь чуть выше и носом утыкаюсь в его височную ямку. Обнимаю крепче. От нежности и запредельной душевной близости дыхание перехватывает. Мой невозможный. Мой самый-самый…

— Спасибо, родной, — хриплым шепотом от продолжающих вибрировать в горле эмоций.

Мягкая тишина заполняет пространство. Лежим так какое-то время, а потом Таривердиев спрашивает:

— Совсем им туго, да?

Увы. Ипотека, ребенок и одна зарплата Леши. Квартира чистенькая, но обставлена скудно и дешево, всё осталось от прежних хозяев, а переделывать пока нет возможности. Кети, разумеется, не затрагивала финансовые вопросы, но я видела, как она смущается этой темы. Наверное, именно поэтому остро отреагировала на покупки Барса.

— Как ты догадался купить продукты, кстати?.. — обычно в гости приносят что-то сладкое и выпивку, поэтому его жест меня удивил.

— Пока вы тупили в коридоре, я краем глаза изучил кухню, дверь открыта была. Ты же не будешь отрицать, что тут с первого взгляда всё ясно?

— Не буду.

— Изобилием не пахнет ни капли.

— Да, но… Они молодцы, вдвоем поднимутся на ноги. Кети тоже пытается удаленно подрабатывать. Им некому помочь, Барс. И гордые еще. Даже если заикнусь о чем-то таком, оскорбится, зараза. А ведь могу хотя бы те деньги, что перечислял твой дедушка, отдать ей. На моей карте из-за тебя огромная сумма, и мне её некуда тратить.

— У них правильная позиция.

— Не думаю, что надо быть настолько категоричным, — стараюсь говорить деликатно, затрагивая опасное направление, — помощь близких людей — это далеко не зазорно. Если бы семья Кети поддерживала их, было бы несравненно легче. Это ведь не значит, что сами они ничего не добиваются.

— Шипучка, — тянет Таривердиев обличительно, — я знаю, куда ты клонишь.

— Вот и отлично. А теперь, исходя из положения ребят, посмотри на ситуацию под другим углом. Просто сравни: Кети и Леша, которые мечтали бы о таких родственниках, и я и ты, которые воротим нос. «Я сам» — это отчасти обратная сторона гордыни. Ты же не можешь не понимать этого? Какие мы с тобой получаемся неблагодарные. Не ценим того, что у нас есть. Оба наших дедушки всю жизнь работают и в своем возрасте стараются ради нас. Мы же их отдушина. Даже если… не всегда ладили… или не ладим. Я не верю, что ты испытываешь к своему деду исключительно негатив, пусть и глубоко задет. Обещай подумать?.. Пожалуйста.

Он не отвечает. Спустя целую минуту, когда я уже теряю надежду, Барс роняет со вздохом:

— Спи. Нам еще десять часов колесить завтра.

Переворачиваемся на бок, Таривердиев привычным собственническим захватом прижимает меня спиной к своей груди и утыкается подбородком в макушку.

Зеваю сладко с уплывающей мыслью: он не отказался и не разозлился, а это уже прогресс…

Я просыпаюсь необычайно бодрой, хотя сплю по ощущениям минут десять. Помогаю Кети с завтраком, все садимся за стол. Родя тоже восседает на своем троне рядом с нами и творчески подходит к поеданию фруктового пюре — рисует им великие картины на пластмассовой вставке своего стульчика.

Сплошное умиление.

Коварно игнорируя его маму, помогаю малышу, подрисовывая уточняющие детали. Ведём с ним интеллектуальные дискуссии на тему лирического абстракционизма. Без тени улыбки внимаю всем уверенным восклицаниям типа «тя-тя-тя», «агх-гху» и «иы-ы-ы», а солнечное сплетение лопается от щекотки. Зато все остальные присутствующие не отказывают себе в удовольствии и ржут в голос. Ну что за неуважение к Родиону Алексеевичу!

Барс уезжает вместе с Лешей, говорит, что-то в машине надо проверить перед дорогой, заодно и на работу его подбросит. Я выпускаю мысленный стон. Опять поломка?.. Неполадки в этой железяке давно носят перманентный характер.

Понимание того, что Таривердиев слукавил, накатывает, когда он возвращается с подарками: навороченной коляской нейтрального оливкового цвета и громадным бумажным пакетом с логотипом детского магазина.

Кети хватается за голову и с придыханием предъявляет:

— Ты спятил?! Эти коляски стоят, как моя почка! И магазин… недешевый!.. Барс, возвращай обратно, я серьезно!

Но мой любимый муж только выгибает бровь и отражает ровно:

— У этой коляски сотня нужных функций, это целый трансформер. Всё остальное тоже пригодится, взял по возрасту для развития… ну и по мелочи.

— Я не приму!

— Не принимай. Это же не тебе. Пацану от нас с Лус запоздалые презенты. Пусть самым крутым на районе будет в зачетном транспорте.

Пока они продолжают пререкаться, я сажаю Родю в предаваемую анафеме конструкцию, с тоской поглядывая на обшарпанную коляску, которой они сейчас пользуются. Стоит у стены в коридоре. К гадалке не ходи — либо с рук купленная, либо получена в дар, ибо вид крайне плачевный.

— Определенно точно, Родион Алексеевич, обновка Вам больше к лицу.

Спорящие после моей веселой реплики замолкают. Рыжая сдается. Барс благородно ничего не комментирует.

— Заедем на обратном пути, — обещает он, уже пора выходить, и, попрощавшись, оставляет нас с подругой на минутку напоследок наобниматься.

Затем я спускаюсь и залетаю в салон с дрожащей улыбкой на губах. Кидаюсь ему на шею и лихорадочно зацеловываю каждый сантиметр красивого лица.

За ребрами всё в крошево от непрерывно лупящей туда радости.

Таривердиев — как отдельная Вселенная. Боже, этот парень необъятный! Я хочу протиснуться внутрь него и обнять большое сердце, генерирующее прекрасные поступки один за другим. И вмещающее столько доброты, храбрости и мужественности.

Даже говорить не могу от дикого тремора. Лишь дышу им, запах жадно вбираю.

Что я там думала? Исправлю всё?

Не-а. Это он, он всё исправляет в моей съехавшей когда-то набекрень жизни…

Первый час мы едем под музыку, подпеваю словам песен, которые мне знакомы, с несползающей улыбкой мычу мелодии. А потом бессонная ночь дает о себе знать нескончаемыми зевками. Я откидываю спинку и прикрываю веки, уверенная, что немного полежу и буду бодрячком. Но в итоге проваливаюсь в такой глубокий сон, что, когда открываю глаза, в окно вижу дебри родных пенатов. А это часов пять непрерывного пути.