Отблеск миражей в твоих глазах

А ведь дед всегда располагал возможностями. Когда управление санаторием перешло к нему, он превратил затхлое никому не нужное местечко в конфетку, впахивая ломовой лошадью. Знаю, что в девяностые у него даже пару раз пытались отжать должность, но старик выстоял. Поговаривают, что в свое время к нему инкогнито приезжали лечиться чуть ли не первые лица Советского союза. Достоверно не знаю, но не исключаю этой версии, потому что курорты Кавказа всегда пользовались популярностью.

Дедушка никогда не хвастается, живет партизаном. По-мужски скрытно. И главное — скромно. «Мерсу», который на улице стоит, скоро полтинник. Дому — и того больше. Его, конечно, облагородили ремонтом, техникой, но это то же старое жилище, доставшееся ему от своего отца.

Санаторий — не единственный источник дохода семьи. Дед человек умный и дальновидный. Есть несколько вложений, которые приносят ему немало лавэ долгие годы. По уровню его существования и не скажешь, что владеет целыми капиталами. Он будто в экономном режиме, и это раньше раздражало меня. Наверное, сейчас я смотрю на его позицию с другого угла и проникаюсь выбором жить не в вычурном достатке, а жить — с достоинством.

И именно поэтому недоуменно разглядываю поблескивающий бампер перед собой, не врубаясь в происходящее.

Дедушка протягивает мне раскрытую ладонь, на которой лежит смарт-ключ от машины и еще одна связка простых ключей.

Поднимаю на него взгляд. Упрямо смотрит на меня и ничего не комментирует. Тогда сам начинаю:

— Вторые от чего?

— Помещение взял… под стоматологию подходит.

Я, блядь, впадаю в паралич.

И не облегчает же мне восприятие, черт возьми. Продолжает стойко молчать, мать твою.

— Ты меня купить решил? С чего это?

— За языком следи, парень. Подарок… подарки. На свадьбу. И на юбилей тебе.

Мне только через месяц стукнет двадцать пять.

— Грехи замаливаешь? — впрочем, дроблю беззлобно.

Старик мрачнеет. Глаза суживает в неоспоримом превосходстве и чеканит — тоже без проявления обыденного снобизма, скорее для проформы:

— Наглый щенок.

И я неожиданно взрываюсь хохотом.

Когда замолкаю, еще с минуту сверлим друг друга пытливыми взглядами.

— Не воюй со мной, не враг я тебе, — произносит дедушка надломленно.

Горло обдирает спазмом.

Лус была права, в силу характера дед ни за что не попросит прощения прямо. Но уже столько месяцев подряд по-своему провоцирует меня на контакт и подстегивает к перемирию.

Да и вообще… за что ему просить прощения?..

Медленно подаюсь вперед и сжимаю его плечо. Не сразу, но я обязательно отпущу прошлое. Насовсем.

Дед совершает какое-то неуловимое движение, и вот уже я стиснут в медвежьих объятиях, охреневая в цвет. Не помню, чтобы мы когда-либо обнимались.

Он быстро отстраняется. Неловко топчется. Шумно выдыхает.

Я слежу за его реакцией — такой красноречиво потерянной.

И не знаю… что сказать.

— Гараж чтоб освободил, — принимает свой будничный тон, поборов смущение от проявленной в его понимании слабости. — Сегодня.

Всучивает мне ключи и спешно покидает помещение.

Механически провожу пальцами по металлу.

Гордость брыкается. Всё еще.

Подарки…

В памяти всплывают слова Шипучки. Что это не мне одному надо. Что старик задет моим поведением не меньше. И что только мы и есть друг у друга.

За ребрами продолжает разматываться ебучий клубок застарелых нитей.

Наверное, нужно время. Чтобы устаканить состояние.

Сегодняшняя встреча — неожиданность. У нее была определенная цель, но поворот… вполне себе годный. Ни на миг не забываю о здоровье бабушки, тасую расклады, как без подозрений забрать её, чтобы там уже продолжить диагностику и подтолкнуть к лечению.

Мир с дедом — отличное начало. Дальше идем по плану.

В кухню вхожу, когда за столом вовсю идет веселое чаепитие.

Сажусь рядом с женой, руку кладу на спинку её стула. Второй рукой беру чашку и отпиваю остывший чай. Лус настойчиво придвигает ко мне одну из вазочек со сладостями:

— Бабушка сказала, ты с детства только их любил.

Стреляю глазами в содержимое. На смех пробирает. Пиздец.

Я и забыл…

Сто лет не ел эти леденцы.

Хватаю оранжевую «Шипучку», раскрываю и отправляю в рот, глядя в лукавое лицо девчонки:

— Я их… её и сейчас люблю. В разы… сильнее.

Она принимает посыл, губу кусает, пряча улыбку.

Через полчаса выдвигаемся. Обещаем и завтра показаться.

Выкатываю «Х-6» из гаража, «Мерс» загоняю на законное место.

Упиваюсь шоком Лус, хотя и сам пока в эмоциональном раздрае.

— Это твой? — проводит пальчиками по заводской пленке на панели, когда трогаемся.

— Угу… можешь содрать.

Отрицательно качает головой, словно боится что-то сломать в новенькой машине. Потом поворачивается ко мне. Сцепляемся визуально.

И никаких объяснений не требуется. Она понимает… что и к чему.

Ужин тоже не обсуждаем. Мы просто… дышим моментом, когда всё внезапно вдарило в баланс. И дальше, скорее всего, пойдет по феншую. Как смазанный механизм.

— Слава Богу, ты избавишься от этой колымаги… я сомневалась, что мы доедем на ней, — фыркает дерзко.

— Эй, я её вообще-то переобул и в порядок привел… — отстаиваю честь припаркованного у дома Кети «Вольво».

— Увы, сути не меняет, — продолжает дразнить меня.

Колесим по городу. Тест-драйв устраиваем малышке. Мотор ревет, и у меня внутри всё отзывается на зверюгу под капотом. Шипучка улыбается моему невъебенному довольству. Радуется.

К полночи забредаем на смотровую площадку. Никого нет, поэтому рулю к самому краю склона. Выходим, подсаживаю Лус на теплый металл, сам локтем приваливаюсь рядом.

Огнями любуемся.

Шпарит чем-то правильным. Настоящим. Вот теперь всё как надо.

Шипучка прикладывается своим лбом к моему, шепчет мягко:

— Барс, ты молодец. Лопаюсь от гордости за тебя…

Слегка выкручиваю шею в сторону и сцапываю её губы. Охуенная моя. Сладкая. Вкусная. Нежная. Родная.

Притягиваю девчонку ближе, давя ей на затылок ладонью, и перегруппировываюсь, устраиваясь между стройных ног.

Когда в легких не остается и грамма воздуха, прерываемся. И я задвигаю:

— А выходи за меня замуж?..

61. Барс

— Родной, ты же вроде не пил… — посмеивается зараза.