Отбор для Слепого

— Ты говорил, что в доме, где нашёл меня, все умерли от какой-то страшной болезни.

— Я говорил так, потому что изначально, в том месте, где мы жили, нужно было оградить тебя. Я смог забрать тебя только после катастрофы, когда в стране была полная неразбериха, когда даже такой важный проект, как "Пересвет", свернули. Сказать, что ты — ребенок из деревни, где все умерли от неизвестной болезни — это был хороший способ отпугнуть людей, напугать их самой возможностью заражения, а потом ты тоже в это поверила, нужно было поддерживать легенду. Детская память избирательна — почему-то ты не помнила, что видела Снежку, ее родителей и друга убитыми, возможно, это просто причиняло тебе боль. Не было там никакой болезни, на самом деле, их всех расстреляли. А тебя успели спрятать в подпол — раньше в деревнях такие подвальчики под половицами делали. Когда мы с товарищем пришли туда, ты спала на полу возле мертвой Снежки.

— Отец, почему ты никогда не рассказывал мне о том, что я — родная дочь? Ну ладно в детстве — нужно было скрываться, прятаться, пусть для того скрывал, чтобы я случайно никому не проболталась. Но сейчас, когда я стала взрослой?

— Ты должна была быть сильной. Я воспитывал тебя, как мальчишку, как сына — тренировал, наказывал и, может быть, где-то перегибал палку, но мне всегда казалось, что мою любовь ты чувствуешь. Я хотел, чтобы ты была жёсткой, смелой, мужественной, чтобы в нашем мужском мире, мире подлости, лжи и грубой силы, могла постоять за себя, найти свое место. А ты стала такой, как твоя мать — доброй, нежной, вызывающей желание защищать, носить на руках. Ты выросла настоящей женщиной…

Больше всего на свете мне хотелось спросить его о матери, как случилось так, что папа ее не уберег, но не могла выдавить из себя ни слова — не хотелось причинять ему лишнюю боль.

— Отец, если я уеду, то как же ты будешь здесь совсем один?

— Я не один, дочка. Я чувствую тебя на расстоянии. Иногда даже, я слышу твои мысли. И Леночка… пусть незримо, но она всегда со мной, что бы я ни делал, где бы я ни был.

— Папа, скажи мне, как мне дальше жить? Какова моя цель?

Он задумался. А потом, улыбнувшись, сказал:

— Просто будь счастлива. И Женя будет счастлив рядом с тобой. Забудь о том, что я говорил когда-то. Все эти мировые цели — поднимать города, возрождать цивилизацию, сражаться, это все — мужская работа. Я научил тебя защищать свою жизнь, это умение пригодится всегда. Остальное пусть сделает мужчина. Я вижу, что не ошибся в своем выборе — Пророк именно тот, кто сможет поднять с колен человечество, а ты будешь его поддержкой, опорой, глазами, в конце концов!

Мы долго еще говорили, сидя рядом на кровати, застеленной старым шерстяным одеялом, а с первыми лучами солнца отец поднял наших бойцов, и через час я уже мчалась в сторону Питера.

47.

Укрывая ее одеялом, еле сдержался, чтобы не поцеловать бледную щеку. Снял куртку, скатал и подложил под голову Регине — иначе все тело затечет и будет болеть.

Конечно, нужен врач — рука потрепана сильно. И, может, все-таки я погорячился, когда решил за Гайку, когда потащил ее следом за нами в Новгород?

Я и сам не мог точно ответить на вопрос, почему поступил именно так. Просто не хотел оставить ее, не мог вот именно сейчас с ней расстаться…

То и дело посматривал в сторону пассажирского сиденья. И с каждым взглядом девушка мне нравилась все больше! Откормить бы только чуть-чуть, чтобы порозовели щечки, чтобы исчезли круги под глазами. А еще — обнимать, ласкать, чтобы из ее шоколадных глаз навсегда исчезли тоска и боль.

И откуда мысли-то такие? Никогда ведь раньше желания заботиться о ком-то не возникало. А сейчас я вдруг представил, как привожу ее в свою комнату в бараке, который недавно был отстроен бойцами Ярослава. Молодежь размещалась в общих больших комнатах, рассчитанных на десять человек — этаких общежитиях. У семейных были комнаты побольше — в здании завода. У меня единственного из одиноких была своя маленькая коморка, в которой с трудом помещалась койка, стул и вешалка для одежды.

Почему-то ясно виделось мне, как после тяжелого рабочего дня она встречает меня — вскакивает навстречу и бросается в объятья…

Где-то слева у самого края горизонта светлела тоненькая полоска неба, указывая на наступающий рассвет. И очередной серый дождливый день уже не казался мне мрачным и тоскливым, потому что сбоку спала красивая женщина с растрепанной косой, женщина, к которой меня тянуло, как магнитом…

…Ребята остановились — Пророк разрешил размяться. Сам же командир шел в мою сторону. Я вылез из машины навстречу.

— Давид, как девушка? — он казался, действительно, озабоченным самочувствием Регины. И этот факт был приятен мне, как если бы у меня спрашивали о здоровье близкого мне человека, волновались о члене моей семьи.

— Всё еще спит. Но повязка, вроде бы, не сильно пропиталась кровью. Да и нам совсем немного ехать осталось.

— Как думаешь, она захочет с нами в Солнечногорск поехать?

Я задумался. С одной стороны, мне хотелось бы этого. Почему? Да всё элементарно и просто — обычный мужской интерес, меня к ней влекло, хотелось быть рядом, хотелось спать с ней, в конце концов. А совместная дорога, дальняя поездка — это, на мой взгляд, очень неплохо сближает людей. А ей это нужно — привыкнуть, освоиться рядом со мной. Но с другой… опасное путешествие предстоит. А там, на заводе, под охраной Жука, под постоянным присмотром Ярослава — там ей совершенно ничего не угрожает. Я хотел, чтобы она была в безопасности. Даже если не со мной.

— Не знаю. Но я не буду настаивать. Вот Мустанга возьмем и поедем — классная тачка у нее.

— Согласен, — он помолчал немного, а потом неожиданно добавил. — Она тебе нравится?

Понятно, что речь вовсе не о машине. Я мог бы, конечно, напомнить ему, что это не его дело. Я мог бы вообще не отвечать. Но Пророк был симпатичен мне. Я чувствовал к нему расположение и даже, наверное, хотел бы стать ему другом, поэтому ответил:

— Очень.

— Если она согласится, надолго ли хватить твоего интереса?

Вот этот вопрос, сама его формулировка, мне уже не понравился — это что же получается, что я в его глазах — гуляка и потаскун, как называла меня Гайка? Или такой, как я, не способен на нормальные человеческие чувства? Безумно захотелось врезать ему, но я сдерживался из последних сил. И тут он вдруг неожиданно и таким тоном, будто бы очень доволен моей реакцией, спросил:

— А помнишь Машу? Знаешь, что с ней случилось? Почему она тебя не дождалась тогда из поездки в Москву? Почему ты к ней не пошел, когда вернулся?

Я опешил. К чему эти вопросы? При чем здесь Маша? И откуда, вообще, Пророк знает обо всем об этом?

— Да тебе-то что? Что тебе до Маши?

— Хочу понять тебя. И девушка мне эта нравится. Я знаю, как сейчас Маша живет. И знаю, кто в этом виноват.

Я виноват — так он считает! Виноват в том, что она попала к мужу-тирану, в том, что он бьет свою жену? Ну, конечно же! Кто же еще?

— Я, между прочим, ходил к ней, когда приехал из Москвы! И потом еще несколько раз! И у меня были вполне серьезные намерения! Только она сказала, что вождь одного из кланов с окраины предложил ей серьезные отношения — замуж позвал, и она согласилась! Я кто? Простой боец! А там у этого мудака — власть, питание нормальное — они и охотятся и наемников готовят, а еще в их клане оружие чинят… Хотя, что я тебе-то рассказываю? Ты и сам в курсе! И, если уж ты так осведомлен о ее жизни, должен знать и то, что она через неделю после нашего последнего разговора, уехала с разрешения Антона!