Отбор невест для драконьего принца: провести и не влюбиться
Шрифт:
Отец Петровой влюбился в ее матушку сразу же, как только увидел, и черные кудри до талии его не смутили. Мой отец, его лучший друг, кажется, решил не отбиваться от уз товарищества, стал ухаживать за моей мамой и обнаружил такое родство душ, что до сих пор носил ей цветы по утрам.
– И не говори.
Петрова перелила остатки отвара в хлебное вино, сполоснула кастрюльку и поинтересовалась:
– А потом он что? После твоей отповеди?
– Рассмеялся. Сказал, что мы договорились, раз мне так угодно. Ох, Амин, я не знаю, что делать…
Вытерев руки,
– Вон, котику корма задай, чтобы не отощал до вечера. А я пока прикину, какой сегодня престольный праздник, что мы с тобой пришли к Максу с бутылкой.
– День святого Самогония? – предположила я. Гречневая каша с куриным филе отправилась в тазик Бекона – да, котик изволил кушать тазами. Бекон приоткрыл глаза, снисходительно посмотрел на свой обед и тяжело спрыгнул со шкафа.
– А что, хороший праздник, - согласилась Петрова. – Пойдем, отметим с Максом. А насчет Берта… ты не отказывайся вот так сразу. Может, у вас что-то и получится.
– Ох, не трави душу, - махнула я рукой. – Я знаю, что у нас может получиться. Для него это будет просто романчик. А я влюблюсь по уши и получу приятные воспоминания и разбитое сердце.
– Ну почему сразу разбитое, - сказала Петрова, упаковывая бутылку в компании с кренделями и ветчиной в бумажный пакет. – А вдруг у вас что-то серьезное выйдет?
«Чему бы жизнь нас ни учила, а сердце верит в чудеса», - так говорили наши матери, цитируя поэта своей родины, и Петрова разделяла эту точку зрения. В чудеса она верила всей душой.
– Дракон. Высшее существо этого мира. Мужчина, приближенный к верхушке власти, - принялась загибать пальцы я. – И ты всерьез считаешь, что он влюбится в меня? Женится? Мы детей родим?
Кажется, я начинала злиться. На себя, на Петрову, на Берта и на всех вокруг. В особенности на тех, кто придумал моду на белобрысых и синеглазых сволочей.
– Ну а почему бы и нет? – ответила Петрова вопросом на вопрос. – Ты же меня знаешь, я в сказки верю.
На том мы закончили обсуждение Берта и отправились на поиски Макса.
Главный и единственный маг Тансворта обнаружился не под лавкой в парке, не уснувшим в вокзальном туалете, не за решеткой в полиции, а в собственном садике. Макс сидел на скамейке, угрюмо рассматривал гусеницу на листе вишни, и настроение у него было скверным, это точно. Мы с Петровой шли мимо, старательно делая вид, что не собираемся заглядывать в гости – таков был наш план. Макс уловил соблазнительные флюиды из бумажного пакета и энергично замахал нам рукой.
– Барышни! – воскликнул он, едва не падая со скамейки. – Милые барышни, а куда это вы идете?
Петрова покачала пакетом в руке, и в глазах Макса разлился маслянистый блеск. Я невольно подумала, что он был бы вполне привлекательным мужчиной, если бы не постоянная выпивка. Темноволосый и темноглазый, высокий, по возрасту – около сорока, Макс когда-то умел произвести впечатление приличного человека. А потом его бросила жена, и все завертелось…
– А сегодня праздник, господин Макс, - с улыбкой
ответила я. – День святого Самогония!– Вот, идем из церкви, хлебное вино освятили, - добавила Петрова. Церковь Тансворта была вообще на другом краю города, но Макс услышал волшебные слова «хлебное вино» и не обратил внимания на нестыковку.
– Милые барышни, - со стоном грешника, которого терзают в преисподней, воззвал Макс. – Будьте так добры к страждущему, плесните мне освященного вина! Ведь ни одна скотина в городе не наливает! Дескать, бургомистр распорядился…
Ага, похоже, бургомистру надоел вид Макса в луже, и он пошел на крайние меры. Впрочем, это было временно: еще не родился тот выпивоха, который не нашел бы выпивку в случае надобности. Мы с Петровой кивнули и решительно направились к калитке.
Стол накрыли прямо в саду на расстеленном на траве полотенце. Увидев бутылку, Макс решил быть джентльменом и, всячески благодаря нас за помощь страждущему, бросился в дом за стаканами. В качестве немудреной закуски он принес сушеные яблоки и, увидев нашу ветчину с кренделями, с искренней радостью произнес:
– Барышни, вы меня просто спасаете! Сжалился надо мной Господь наш и святой Самогоний!
Петрова скрутила крышечку с бутылки, налила Максу полный стакан и чуть-чуть плеснула нам, чтобы не вызывать подозрения. Макс взял стакан, поднялся и произнес:
– Ну, за святой праздник и моих спасительниц!
Он употребил хлебное вино одним большим глотком, некоторое время стоял, бессмысленным взглядом глядя на нас с Петровой, а потом рухнул на траву, чудом не раздавив накрытый стол на полотенце. Петрова подошла, склонилась над магом и, всмотревшись в его побледневшее лицо, выпрямилась и громким шепотом сказала:
– Лана, кажется, мы его убили.
Я склонилась над Максом. Он действительно не подавал признаков жизни, распластавшись на траве и не дыша. Даже сивушный запах утих.
Первой мыслью было классическое «Что делать». Кто виноват – и так ясно. Прятать труп и делать вид, что нас тут не ходило? Или бежать к шефу Балетти и каяться в содеянном, уверяя, что это несчастный случай, и у нас и в мыслях не было убивать несчастного выпивоху.
Петрова ахнула и указала куда-то на левое ухо свежего мертвеца. Всмотревшись, я увидела, как над ним начинает роиться что-то черное, похожее на мелких мошек. Кажется, эта чернота выходила прямо из уха, словно зелье, которое Петрова подмешала в бутылку, изгоняло из мага пристрастие к выпивке.
На всякий случай мы сделали несколько шагов в сторону, но мошки не причинили нам вреда: когда рой полностью вылетел из уха Макса, то поднялся над крышей его домишки и с легким хлопком рассеялся по ветру. Стало как-то светлее, и задышалось спокойнее. Кажется, зелье Петровой сработало.
Макс завозился в траве. Мы с Петровой бросились на помощь, подхватили мага под белы рученьки и поставили на ноги. Некоторое время он озирался по сторонам, словно никак не мог понять, что тут с ним произошло, а затем дернулся в наших руках, и его стошнило.