Отчаявшимся небо дает дождь

— Илонка…

Он поднял голову, и его влажные щеки заблестели в лучах искусственного света.

— И как мне жить дальше? — спросил Гор, то ли у Илоны, то ли у самого себя. — Как мне теперь жить дальше?.. Я — взрослый здоровый мужик, а она — маленькая хрупкая девочка, и вот у меня все отлично, а ее нет?

— Не вини себя. Прими это как дар. Она сделала то, что сама хотела…

— Зато я такого не хотел! — крикнул он, вскакивая на ноги. — Если бы она спросила меня, я ни за что бы не согласился!

На дне Илонкиных глаз шевельнулась какая-то тень.

— Ты любил ее? — спросила вдруг Илона, внимательно глядя на Гора.

Он снова взъерошил волосы, как подкошенный, рухнул в свое кресло.

— Я хотел заботиться о ней… Прикасаться… Черт, какое это имеет значение?

— Так ты любил ее?..

Гор взорвался.

— Если ты о том, мечтал ли я ее трахнуть — нет, не мечтал! Довольна?

Илона кивнула.

— Я поняла… Возвращайся на Землю, Гор Энерджи. Забирай Ташу и улетайте. Твоя боль скоро пройдет. Поверь, та Илона, о которой ты вспоминаешь, была бы этому рада.

Хмуро глядя себе под ноги, Гор вдруг спросил:

— И что, все вот так и закончится? Вот этим ебаным кофе, разлитым в траве?..

Илона промолчала.

— Может, какой-то откат системы? Что-то еще? — с надеждой в голосе спросил он.

— Полностью удаленные данные восстановлению не подлежат.

Гор усмехнулся.

— Да… А я-то думал, что уже знаю, как выглядит абсолютный кошмар… А что с Ником, племянником Исхаковой?

Илона помедлила, но потом нехотя все-таки ответила:

— Он не в себе, впрочем, как и другие пять копий.

— Пять копий? — изумленно проговорил Гор. — Мать моя женщина!.. И что с ними будет? Что ты с ними сделаешь?

Илона вздохнула.

— Уверен, что хочешь знать?

— Я должен это знать.

— Они представляют опасность станции и моему инкогнито и будут уничтожены.

Гор мрачно усмехнулся.

— Одна Исхакова сменила другую?.. Поздравляю, детка.

Илона не обиделась и не огорчилась. Никаких эмоций.

— Я действую из соображений рациональности, — возразила она. — Все они прошли эмоциональное подавление по отношению к Исхаковой, в большей или меньшей степени. Удивляюсь, как Таша вообще смогла приблизиться к Шато, нарушив главный местный закон — закон послушания. Думаю, ей было невероятно трудно совладать с собой. Но она смогла! А это значит, что я не могу оставить на борту пятерых потенциально опасных объектов, даже если переподчиню их себе. Отправить их на Землю я тоже не могу: все пятеро — абсолютные копии друг друга и Таши. Поднимется вопрос, кто они и откуда взялись, и ниточка приведет их на Шато. А мне не нужны здесь незваные гости.

— Знаешь, тебе очень повезло, что ты в ее теле, — с кривой ухмылкой сказал Гор. — Я даже пальцем тебя тронуть не могу, когда вижу…

Илона перебила его, не дав договорить:

— Гор! Мои решения не обсуждаются. Просто улетай отсюда.

Гор отрицательно покачал головой. Медленно поднял на нее остекленевший взгляд.

— Тогда уж и меня пореши, чего уж. Я ведь куда большая опасность для Шато, разве нет?

Илона грустно кивнула.

— Да. Поэтому и прошу — улетай как можно скорее. Я не могу гарантировать, что тот баланс, который есть сейчас между остатками моего человеческого сознания и интеллектом станции, сохранится надолго.

Гор упрямо покачал головой.

— Нет. Не так, и не на таких условиях.

Илона поднялась со своего кресла.

— Что-то подобное я и предполагала. Поэтому — извини, но ты не оставил мне выбора.

Челнок доставил Гора и Ташу на Землю в беспамятном состоянии.

Эпилог

Дождь усиливался.

Поежившись, Гор приподнял воротник своей куртки и снова замер, вслушиваясь в шелест капель по бетону. Здесь, под мостом, звук дождя казался преувеличенно громким и четким. Может быть, из-за специфической акустики. А может, потому, что это место все еще помнило хрупкую девушку с русалочьими волосами — ту, которая не просто создавала музыку, а сама была ею.

Гор теперь мало походил на себя прежнего: за год он оброс, отчего седина стала еще заметней, и привык носить небрежную щетину, совершенно забросил ходить на тусовки и давать концерты. Он снова писал, писал взахлеб, забывая о датах и времени суток, но транслировал свои произведения только в сети и без конца выкладывал на всевозможные конкурсы, где в составе жюри была Дина Исхакова, мультимиллиардерша и меценат, живущая на далеком Шато.

Он разбил свой старый бехштейн…

На город медленно спускались сумерки. В узких серых многоэтажках, похожих на колонны, все ярче становились окна. Гор подышал на замерзшие пальцы: зима все сильней начинала напоминать о своем скором приходе.

Он с тоской думал о грядущих снежных месяцах, когда с неба начнет падать беззвучный легкий пух вместо дождя, и с этим ничего нельзя будет поделать, только ждать…

Гор ненавидел ждать.

Он закрыл глаза и вслушался.

Постепенно в шуршании капель он начал различать тихий, едва уловимый мотив. Он становился все громче и сложнее, пока наконец не преобразовался в стройную, нежную мелодию — еще одну за сегодняшний день…

Каждую композицию он теперь писал, как послание, как молитву или заговор.

Когда-то именно на языке звуков с ним заговорила Илона. И Гор верил, что если она и сможет его услышать — то только на этом языке. Однажды с помощью мысленного переноса звучания с одной октавы на другую Гор смог обойти систему и выстоять. Музыка способна творить чудеса — теперь он точно знал это.

И это было единственное поле битвы, где у него был шанс победить.

Он вернулся в начало композиции и немножко его поправил: здесь следовало добавить чуть больше нежности и уменьшить грусть.

Гор хотел сказать ей: я не верю, что тебя больше нет. Потому что ты — воплощенная стихия, которая живет вечно.

Ты вошла в мою душу, как дождь входит в истерзанную жаждой грудь земли. Твои цветы и деревья пустили во мне корни и вытянулись к небу. Мои руки помнят прикосновение твоих шелковых волос. Во сне ты никогда не перестанешь обнимать меня — а значит, ты существуешь.

В сказках спящих принцесс пробуждают принцы своим поцелуем — но из меня хреновый принц, как ни крути.

Дай мне знать, если ты слышишь меня.

Помоги отыскать тот путь, что ведет к тебе — и я пройду по нему.

Я не знаю, что такое любовь. Люди так часто произносят это слово. Они любят стихи и сладкий чай, любят своих собак и самих себя, любят секс и называют такую любовь страстной.

Поэтому я никогда не скажу, что люблю тебя.

Я тебя не люблю — я ношу твое имя в памяти, как носят самый болезненный шрам.

Я тебя не люблю — я схожу с ума от желания прикоснуться к тебе.