Отчего мы, русские, такие?
Шрифт:
Р.: – Сейчас мы балансируем между националистами с их ставкой на силу и демократами с мечтой видеть Россию в европейской семье. И мы с беспокойством ожидаем, чья возьмёт на этот раз? Главная наша задача состоит именно в том, чтобы найти компромиссную позицию этих двух основных частей одного русского народа без взаимных обвинений, а тем более без вражды и применения силы.
С.: – Ещё в середине XIX века русская интеллигенция разделилась на западников и почвенников. После 1917 года такое разделение потеряло актуальность, а в постсоветской России спор между теми и другими возобновился.
Р.: – Чаще применяют другие термины: либералы и патриоты. Первые уверяют, что есть один цивилизованный путь – вслед за Европой к её ценностям. Последователи вторых зовут к русским отечественным
С.: – Не случайно орёл на гербе – двуглавый, причём головы смотрят в противоположные стороны, символизируя и разную устремлённость русских людей: одни – в Европу, а другие – вроде бы в Азию. Нашу страну порой называют мостом между Западом и Востоком. Недаром говорят, что
Россия – это восток Запада и запад Востока.
Р.: – Ещё иногда упоминают термин «транспортный коридор» между Европой и Азией. Образы «моста», «коридора» никак не соответствуют той роли в мире, на которую мы претендуем. Они создают ощущение некоего промежуточного положения, напоминают попытку усидеть на двух стульях. Негоже нам быть соединением чего бы то ни было, тем более коридором между некими жилыми и хорошо обставленными помещениями.
С.: – Получается, в России живут русские-европейцы и русские-азиаты.
Р.: – Но не по месту жительства, а по мировосприятию, образу жизни. Это различие исходит из глубин характеров. Однако вряд ли много найдётся людей, которые признают себя «азиатами», даже учитывая, что разделение это условно. Сугубых «европейцев» и абсолютных «азиатов» среди нас не так много, но, как правило, преобладает одна из этих двух субстанций в психологии, в жизненной позиции, в действиях. Главными отличиями являются культура мышления, поведения, гражданская позиция, отношение к либеральным ценностям. Мы все перемешаны, даже братья, случается, относятся к разным ипостасям. Бывает и так, что один и тот же человек со временем может поменять свою доминирующую ориентацию с азиатской на европейскую, и наоборот. Русский-«европеец» может на каждом шагу встретиться в Хабаровске, а русских-«азиатов» немало в Брянске. Невозможно провести границу между Россией-европейской и Россией-азиатской, уж точно она не совпадёт с принятой границей между Европой и Азией.
С.: – Наверное, различие между чётко выраженным «европейцем» и типичным «азиатом» можно заметить в хозяйстве каждого: у «европейца» материалы сложены в порядке, сам он – педант. «Азиат» – широкая натура. На территории его хозяйства царит «художественный» беспорядок.
Р.: – Да, русских-европейцев угнетает раздрай, неорганизованность, беспорядочность во всём: на территориях, в делах, в отношениях. Профессия тоже не может быть определяющей: «азиатом» может оказаться профессор, а «европейцем» – рабочий, и у обоих фамилия – Иванов. Русские-«европейцы» больше склонны к демократии, им хочется порядка, но не сталинского под гнётом страха, а справедливого, соблюдаемых всеми добровольно законов. Русские-«азиаты» тяготеют к авторитаризму, иные даже к тоталитарному режиму. Сталинский режим опирался, прежде всего, на русских-«азиатов». «Европейцы» ратуют за плюрализм мнений, склонны доказывать, приводить убедительные аргументы, более дотошно докапываются до сути, обладают здоровой рефлексией. «Азиаты» трудно идут на компромиссы, постоянно стремятся навязать другим свою волю, считая, что постигли истину. Русский-«европеец» больше радеет за содержание, русский-«азиат» – за форму. С некоторой степенью обобщения, видимо, можно сказать, что в «азиатах» преобладает склонность жить и действовать гуртом, а «европейцы» – скорее «хуторяне». То есть по психологии стоящие ближе к эстонцам.
С.: – Поэтому прибалтийцы согласны контактировать только с русскими-«европейцами», такими же сдержанными в выражении эмоций, признающими общепринятые нормы и правила. Недаром многие русские, живущие в Прибалтике, не хотят уезжать в Россию. Вот они-то в подавляющем большинстве – точно европейцы. И нынче на Запад уезжают и там хорошо
приживаются в основном русские-«европейцы».Р.: – Отношение к Западу имеет немаловажное значение. «Европейцы» больше склонны изучать опыт других стран. «Азиаты» чаще говорят: «Пусть у нас учатся, мы не глупее других».
С.: – Но если «европейцы» прорубали «окна» и наводили мосты в Европу, то чем занимались «азиаты»? А-а, они присоединяли к России территории других народов. Вот и иностранцы относятся к русским по-разному: одни уважают, а другие боятся. Наверное, боятся больше русских-«азиатов», потому что с русскими-«европейцами» легче договориться. В советский период мы противостояли Европе. В руководстве тогда возобладал азиатский дух, в 80-х-90-х годах – европейское начало. В 90-х годах в России появилось, например, два союза писателей, два непримиримых лагеря…
Р.: – Но это – не признак времени. Такое противостояние возникло бы в любом десятилетии, как только сняли бы оковы страха перед властями. Эти лагеря фактически существовали и при советском режиме: одни становились партийными писателями, работавшими в духе «соцреализма», а другие писали в стол, считались диссидентами. Правда, в разделении русских на «европейцев» и «азиатов» смущает то, что мы с азиатами ассоциируем менее цивилизованный народ. Бесцеремонность, наглость некоторых наших граждан порой называют словом «азиатчина». Не обижаем ли мы Азию и всех её жителей, ведь там много народов, относящихся к древним цивилизациям?
С.: – Мы используем слова, производные от названий континентов, условно подразумевая под ними типажи личностей наших соотечественников.
Р.: – Мы считаем, что Пётр I был ярым западником, дескать, он прорубил «окно» в Европу. Но это вовсе не значит, что царь был по характеру чистым «европейцем». Над ним слишком довлел азиатский стиль московского быта.
С.: – Он раздвоение русского народа явно усилил.
Р.: – Конечно! Русское дворянство, отстроив на северо-востоке России столицу в европейском стиле, ринулось в Европу, забыв на просторах полуазиатской страны основную массу, закосневшую в XV-XVI веках, прежде всего крестьянство. Так Пётр I заложил «мину», которая взорвалась в 1917 году.
С.: – И до сих пор, по сути, в России две столицы, очень разные по характерам: Москва и С.-Петербург.
Р.: – Европейская культура подавляющую часть русского народа не привлекала. Даже по языку образовалось вроде бы два народа: франкоговорящие и русскоговорящие. Причём многие из первых с великим презрением и высокомерием относились ко второй, гораздо бoльшей по численности населения, части России. Дворяне даже стыдились на родном языке говорить.
С.: – Вторую солидную мину в российское общество заложил Пётр III, который в 1762 году освободил дворян от военной и государственной службы. До этого дворяне должны были служить до старости или до болезни. С освобождения дворянства началось его разложение в праздности и роскоши. Поэтому росло раздражение крестьян на помещиков – мужики не могли понять, как это можно целыми днями ничего не делать.
Р.: – Вот что пишет на эту тему английский историк Д. Ливен в книге «Аристократия в Европе. 1815-1914»: «Пышность образа жизни русской аристократии поражала даже английских наблюдателей. Романовы в XVIII веке по богатству многократно превосходили Гогенцоллернов, претендовали на первенство в Европе по части строительства дворцов и постановки придворных спектаклей, стремясь затмить все прочие европейские дворы. Двор в Петербурге не знал себе равных в пышности среди прочих европейских дворов». А вот как описывает трапезы XVI века у самодержцев сборник М. Забылина «Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия», изданный в 1880 году: «Иностранцы с изумлением отзывались о пышности царского стола. Посол германского императора Варбочь не мог исчислить серебряной и золотой посуды, которая лежала горой. При нём подавали на стол около ста различных блюд. Обед продолжался до ночи. Посланник немецкого императора Генриха IV, увидев блеск двора, сказал, что он никогда не видал столько золота, серебра и богатых одежд». Разрыв между дворянством и крестьянством на протяжении XVIII века усиливался и к середине XIX века достиг апогея.