Отчим. Куколка для Монстра

В коридоре остались те же светлые обои, темный ламинат, несколько бра по стенам, две картины, которые я тоже помнила с детства. На одной было море, небольшой кораблик с алым парусом на фоне заходящего солнца. А на берегу была изображена тонкая фигура девушки. Я иногда представляла, что это я та самая Ассоль, которая ждет своего капитана, и он специально для меня сделал алый парус.

Вторая — репродукция одного азиатского художника, имя которого я так и не смогла запомнить. Девушка, одетая в темно-бордовое балетное платье, стояла на фоне панорамного окна, выходящего в сад, лицом к нему.

Левая ее нога лежала на спинке стула, она склонилась корпусом в ее сторону, изящно вскинув руку, стоя на пуантах, погруженная в свои мысли. Она не тренировалась, она жила в своем увлечении и любви к балету. Она была прекрасна.

Я любила эту картину, представляла, что я тоже вот так буду стоять в своей комнате или в классе, который оборудует мне папа. Так же изящно и высоко вскидывать ноги, повторять пируэты, парить в воздухе, оттолкнувшись от пола, растянувшись в воздухе в шпагате.

Хорошо, что картины не выкинули, надо будет забрать их, как буду уезжать.

— Прошу вас.

Федор открыл дверь моей комнаты, но я не спешила входить. Подошла к мужчине ближе, рассматривая его, отчего тот засмущался и покраснел. Простое круглое лицо, нос картошкой, полные губы, сейчас Федор был взволнован, даже немного на взводе.

— Вы так и не ответили на мой вопрос.

Часто заморгал светлыми ресницами, вопросительно уставился на меня голубыми глазами. Вот оно, слабое звено этого дома и его обитателей, я сделала правильный выбор, хотя выбирать было не из кого.

Задавать вопросы Вальтеру будет бесполезно, уже пробовала, чего-либо добиться от него пока было невозможно. Он вообще, мне кажется, маньяк, скрытый извращенец и фетишист. Ну кто еще будет носить странных цветов жилетки и проверять время по карманному циферблату? Не иначе как извращенец.

С матерью разговаривать не хочется — наш разговор всегда кончался ее истерикой и обвинением меня во всех грехах. Она себе выбрала удобную позицию жертвы, которая, как может, отдает себя всем, но ничего не получает взамен, даже любви и благодарности от дочери.

??????????????????????????Может, ее отчим сделает счастливой? Затрахает до смерти. Поморщилась от этой мысли, за доли секунды представив, как он это делает. Яростно, сильно, остервенело, с животным голодом.

Стоит задать вопросы виновнику моего непонятного состояния, но Горн меня пугает. Хотя я не из пугливых и могу за себя постоять, восемь лет балетной академии — это почти как спецназ.

— Как давно мать вышла замуж за Дмитрия Германовича?

— Вам это следует спросить у нее.

— Ты еще назови ее барыней. Господи, куда я попала — в дом помещика, а ты крепостной? Сейчас другие времена, Федор. Отвечай! Кто такой Горн, откуда взялся и чем занимается?

— Я… мне не велено. Я не уполномочен. Мне вообще не стоит с вами заводить разговор. Так было сказано.

— Кем сказано?

— Извините, мне надо идти.

— Стоять! Я сейчас упаду… или нет, я ударю тебя по лицу и закричу, подняв переполох, скажу всем, что ты меня лапал.

На Федора стало страшно смотреть, он сделал два шага назад, побледнел, на лбу выступила испарина. Сейчас рухнет в обморок, и что мне с ним тогда делать? Кричать «Караул!» и вызывать неотложку?

— Ладно, шучу я. Идите. Но мы поговорим потом.

Федор был странный какой-то и напуганный. Но с такой истеричной хозяйкой, Вальтером и Горном можно умом тронуться. Долго мужчина не раздумывал, через пять секунд его уже не было видно.

Зашла в комнату, придирчиво осматривая интерьер. Черные обои с золотыми пальмовыми листьями точно выбирала мать, а еще хрустальная люстра явно ее рук дело.

Широкая кровать, темное покрывало, на окнах тяжелые портьеры, гардеробная, столик для макияжа с круглым зеркалом. Слева дверь в ванную, все свежо, лаконично, но бездушно. Так, наверно, выглядят номера в дорогом отеле, а не в жилом доме.

Мой потрепанный чемодан был инородным телом в этом великолепии дизайнерского вкуса.

Надо зарядить телефон, принять душ и поспать, к черту их ужин с уткой. Не хочу никуда идти, ни с кем знакомиться, мне хватило на сегодня приключений.

Глава 12

Холодно.

Я абсолютно обнажена, лежу, вытянувшись на гладкой и ровной поверхности. На глазах тугая повязка, хочу пошевелиться, но не могу. Все тело словно налито свинцом или парализовано, но я чувствую легкий холодок.

Паника накрывает моментально, как только я начинаю понимать, что нахожусь не у себя в комнате, не дома и даже не в академии. Сама не знаю, где я могу лежать голая, беззащитная, с завязанными глазами, не в состоянии пошевелить руками и ногами.

Озноб и страх пробирают до костей. По телу идет дрожь, хочу кричать, но не получается, словно горло сжато железными тисками. Паника накрывает такая, что кажется, еще немного, еще пара секунд, и я потеряю сознание. Так, наверное, себя чувствуют заживо погребенные люди, что очнулись в гробу, не в силах пошевелиться и выбраться из него.

Запах.

Первое, что улавливает истеричное сознание. Запах чего-то неприятного, тяжелого, концентрированного. Хочу отвернуться в другую сторону, но не получается, а еще слышу шаги. Кто-то медленно подходит, задерживаю дыхание, слушая шаги и шорох.

Касание. Чьи-то пальцы упираются в ключицу, а потом медленно скользят по телу, вдоль груди, до пупка, ниже, останавливаясь на лобке.

Маньяк? Кто это? Что со мной хотят сделать? Явно не в здравом уме человек задумал все это и разложил меня здесь.

Звук. От человека, что рядом со мной, исходит низкий грудной сдавленный звук. Длинный, протяжный… Не знаю, что делать, как себя вести. Не в силах пошевелиться, что-либо сказать, а сознание, лишенное зрения, рисует ужасные картинки. Мне и так безумно страшно, до ужаса.

Когда неожиданно с глаз сняли повязку, я зажмурилась, а потом посмотрела наверх. Из горла вырвался крик, лучше бы я этого не видела, лучше бы я дальше продолжала лежать с закрытыми глазами.

В свете факела за спиной стоял мужчина с голым торсом, на его голове была маска, точнее, не маска. Это был череп, надетый сверху, с двумя ветвистыми рогами. В руках он держал чашу и продолжал что-то мычать и бормотать. Именно от нее исходил смрадный запах.