Отдам дракона в хорошие руки!

— Ты должна выполнить все, до последнего слова! — Он указал слабой рукой на упакованную картину, прислоненную к стене. — Сожги этот портрет. Непременно! Иначе моя душа не упокоится. Я буду до конца жизни приходить к тебе в кошмарах!

— Давай без драмы, — поморщилась я. — Сжечь портрет. Что-то еще?

— Мои деньги, — отозвался он.

— Ты хочешь, чтобы я стала твоим душеприказчиком? — поморщилась я.

— Верни мои деньги, Виталия! — воскликнул Ян, внезапно подзабыв, что должен изображать предсмертные сипы. — Двадцать родолесских золотых за два рисунка!

После отъезда Данри художник впал в наимрачнейшее настроение. Сутки без еды и сна он выплескивал обиду на бумагу. Заперся в комнате наедине со злосчастным портретом и ожесточенно рисовал виверн и прочую драконью нечисть. Выйдя к белому свету, с большим пафосом он швырнул мне на стол пачку иллюстраций.

— Не надо восхищения. Я просто сделал свою работу, — заявил с высокомерным видом.

Восхищаться оказалось нечем. Во время художественного приступа в нем опять проснулся творец Янгель Подлунный и натворил дюжину бестий, в которых неуловимо угадывались женские черты. Двухголовая ящерица зайфир, скрещенная с «прекраснейшей Данри», выглядела особенно колоритно.

Пару сочных шедевров я решила сохранить для потомков.

— Хорошо будут тебе деньги, — согласилась я. — Только не нервничай, иначе жар сильнее поднимется.

— Сейчас!

— Продам рисунки с аукциона и немедленно все верну.

— И когда это случится? — вопросил он и, сдернув со лба влажную салфетку, потряс ею в мою сторону. — Мне уже немного осталось!

— Значит, продам очень скоро. — Я развела руками. — Говорят, после смерти художника рисунки всегда взлетают в цене. Заодно и проверю: врут или нет.

Возникла странная пауза.

— Знаешь, Виталия… — притихнув, Ян снова улегся на подушку, кривовато водрузил салфетку обратно и вытянул руки по швам. — Лучше на эти деньги каждую неделю покупай свежие цветы и приноси на мою могилу.

— Может, я тебе куплю пару замагиченных гладиолусов в горшках? — предложила я. — Они никогда не завянут. Или хвойное дерево в кадке. Красиво будет смотреться.

— Нет! — с трагизмом в голосе пробормотал он. — Только живые цветы. Ярко-алые розы в цвет моего разбитого сердца.

— Надолго денег не хватит, — заметила я. — Максимум на пару месяцев.

— Продай еще с аукциона портрет, — немедленно предложил он.

— То есть не надо его сжигать? Уверен? Мне несложно выполнить последнюю волю умирающего.

— Да не надо ничего жечь! — снова вызверился хворый, как вполне здоровый.

— Договорились, — согласилась я. — Ничего не палим, все художества сбываем с молотка.

На этой позитивной ноте Илайс привел лекаря. Тот сочувственно покачал головой, заставил Яна задрать рубашку и послушал через трубку впалую грудь. Пощупал что-то на шее и заключил:

— Обыкновенная простуда. На Сарвате с непривычки одноликие часто начинают болеть. На улице жарко, в помещениях холодно, напитки ледяные. Теплое питье, жаропонижающее снадобье и ополовиньте плошки с охлаждающими камнями. Через пару дней вообще забудет, что болел.

— Что он сказал? — Художник испуганно приподнялся на локтях и поймал сползшую на глаз тряпицу.

Между тем я поблагодарила лекаря. Тот пообещал прислать в преподавательский пансион флакон с лекарством и раскланялся.

— Почему он уходит? — От паники у Яна подозрительно заблестели разноцветные глаза, может, собрался порыдать за загубленное на чужбине здоровье. — Почему вы все молчите? Илайс, друг мой драгоценный, не щади меня и ответь! Это все-таки смертельно? Сколько мне осталось? Говори как есть!

— Лет пятьдесят, — хмыкнул тот и, склонив голову к плечу, внимательно присмотрелся к приятелю. — Но скорее поменьше.

— В каком смысле? — не понял Ян и повернулся ко мне. — Я чего, не умираю?

— Господин Лунецкий, у вас банальная простуда, — сухо пояснила я. — Не знаю ни одного человека, который умер бы от насморка.

— Но это драконьи сопли! — воскликнул он. — Они крайне опасны для обычных людей.

— Мы не страдаем простудами, — фыркнул Илайс, так сильно расстроив страдальца, что тот швырнул салфетку в миску с водой, повернулся набок и резко закрылся одеялом с головой. Потом передумал и голову высунул. Видимо, задохнулся.

— Сожгите потрет, — промычал он в подушку. — Выполните последнюю волю умирающего.

— Ты не умираешь, — напомнила я.

— Но умирал, когда озвучивал последнюю волю, — буркнул Ян. — С жизнью прощался!

— Но ты сказал, что сжигать портрет не надо.

Художник подскочил на кровати, резко сел и указал пальцем в дверь:

— Оставьте меня, жестокие люди… и драконы!

Мы с Илайсом охотно согласились дать ему передохнуть и гуськом направились на выход. Утром нам предстояла поездка к старым развалинам в двух часах пути от академии. Возле разрушенного храма видели стаю виверн. Охотиться я, как и обещала Эсхарду, не планировала, но отправляться в леса без привычных ловчих артефактов не хотела. Кропотливые сборы обычно занимали много времени.

— Вы серьезно уходите? — обиделся Ян.

— Открой, когда принесут снадобье, — велела я и кивнула в сторону подноса, прикрытого салфеткой. — И поешь уже. Бульон почти остыл.

Отбывали мы в предрассветных сумерках. Академию накрывала влажная дымка, в тишине разносились скребущие звуки метел. За порядком на территории следили студенты младших курсов и каждое утро подметали потемневшие от влажности дорожки. Вещи до повозки мне тоже помогли донести парни из дежурных. Когда все было готово к отъезду, из туманной дымки выступил бледный как смерть Ян с деревянным этюдником на плече.

— Порисую с натуры, — буркнул он сипловатым голосом.

— Ты вчера с миром прощался, — напомнила я.

Художник одарил меня хмурым взглядом и признался:

— Историк вечером приходил, предложил за деньги порисовать развалины. Набросков сделаю, пока вы за бестиями следите.

— Никогда не подумала бы, что ты воскреснешь ради денег, — искренне удивилась я.

Ян одарил меня выразительным взглядом, закинул в кузов этюдник и забрался сам.

— Что происходит? — уточнил Илайс на рамейне.

— Художник едет с нами, — пояснила я настороженной охране.

Дракон упер руки в бока и склонил голову набок, всем своим выразительным видом намекая, что в их походе даже бестиолог, желающий контролировать охоту, не самый желанный гость, а уж художник и вовсе элемент лишний. И даже вредительский, учитывая, что за ним в дикой природе, в отличие от бестиолога, все-таки надо приглядывать хотя бы одним глазом.

— Я посторожу, пока гений будет творить, — взяла я ответственность за помощника. — Лучше пусть рисует, чем помирает.