Отдайте сердца

– Уважаемые сены, – Эйнар с улыбкой оглядел кучку аристократов вокруг короля. – Церковь стоит на том, что каждый способен сделать ошибку и каждый заслуживает того, чтобы его выслушали. Нет в мире тех вещей, которые не может решить разговор. И если мы в силах избежать потери тысяч людей и половины бюджета Алеонте, надо сделать для этого все возможное. Не гордость будет кормить нас зимой, и не гордость согреет.

Танец кончился, начался новый круг торгов. Ользо и Ремон исподлобья поглядывали на Эйнара, словно копили слова, чтобы высказаться. Однако когда снова заиграла музыка, они не успели раскрыть ртов – их опередил Дано Фьела, очередной из стайки короля. Он него так и разило вином, а глаза были, как мутные стеклянные шары, но на ногах он держался уверенно и столь же твердым голосом произнес:

– Может и так, душа Амадо, но как жить, если знаешь, что смолчал, когда тебя оскорбили? Если Кион покушается на наши территории, нашу свободу мы дадим отпор.

Он выпячивал мощную грудь, стянутую военным мундиром. Уж кто-кто, а Фьела был на войне – вернее, сдерживал восстания в колониях и защищал южные границы от Торлигура. Лишь его рвение Эйнар мог понять – третий сын обедневшего землевладельца, он мог сделать имя только в сражениях. И сделал – возвращался, чтобы блеснуть при дворе новой победой, вскружить голову очередной девице и ускакать в закат навстречу новым подвигам. У него просто не было иной жизни. Но ведь она была у других, так почему они соглашались променять ее на боль, страх, потери?

Король Альдо с явным интересом наблюдал за разговором, а придворные, вторя ему, жадно уставились на церковника и троицу. Эйнару все больше казалось, что его, не спросив, обрядили в костюм клоуна и поставили на середину циркового круга.

– Сколько вам лет? – обратился он к ним. – Вы помните осаду триста десятого года? Я – нет, но я родился в самый голод, в начале зимы, когда не осталось ни муки, ни дров. Моя сестра умерла, а ведь у родителей были деньги, но что они значат в осажденном городе? Из-за того, что первые месяцы я недоедал, я рос маленьким и щуплым – недокормыш, так меня могли бы дразнить. Да, я не видел настоящей войны, но я застал ее, мое тело помнит, и поэтому каждой своей частичкой я буду против. Пусть войну ведут те, кому она нужна. А обычные люди просто хотят мира.

– Мы все помним ту осаду, – хмуро ответил Ремон Тью. – При всем уважении, не надо делать вид, что вы один настрадались и поэтому стали миротворцем. Если вы против войны, то вы ничего не теряли из-за действий Киона – ни своих земель, ни своих людей.

– А кто-то здесь терял? – Эйнар не удержался от ухмылки. Он увидел, как Альдо покрутил кисть, будто разминал перед ударом.

– Тьяр Дон был моим отцом, и кионский наемник его убил! – худенькая девушка грозно потрясла кулачком. – Мы приехали сюда, потому что мама боялась, за нами придут тоже!

Эйнар жалостливо посмотрел на нее. Может, он ошибался, но… Но, скорее всего, нет, и вряд ли она когда-нибудь узнает, кто стоял за убийством отца на самом деле.

– Я соболезную вам, сена Дон, – Эйнар поклонился девушке. – Если вам или вашей семье понадобится помощь, вы всегда можете прийти в церковь Эйна. Вы не одни здесь.

Ользо громко хмыкнул. Ремон все не унимался:

– При всем моем уважении, я должен сказать, что ваша паства – это по большей части необразованные крестьяне и рабочие. Приличным девушкам не место в вашей церкви.

Кончики пальцев наливались жаром. Чуть сжать руки – и каждый из троицы успокоится. Сердце будет биться медленно-медленно, и не захочется им уже ни спорить, ни даже стоять.

– Алеонте – это и есть крестьяне и рабочие. Большая часть из нас – потомки беглых рабов, и нет здесь тех, кто равнее других.

Дано еще сильнее выпятил грудь – точь-в-точь бойцовский петух.

– Не нужно обвинять нас, если сами не способны дать ответ. Знаете, что я вам скажу? Вы просто душный козел, который как старик прячется за сводами своей церкви и не может по-мужски принять войну.

– Чего вы от меня ждете, сен Фьела? Что я обижусь и пожалуюсь? Или влезу в драку с вами? А может, одумаюсь и начну выступать за войну?

Эйнар все понял. Грубость в присутствии короля могла стоить головы любому. Этот лощеный двор никогда не позволял себе прямого вызова – не считая юнцов, живущих ради дуэлей, – нет, здесь проклятья прятали за лестью, а вместо кулаков пускали в ход слова острее кинжалов. Если король спокойно наблюдает за ссорой, она с его подачи.

Конфликт королевской власти и церкви родился столетия назад, и сейчас, когда Эйнар открыто высказался против войны – уже дважды! – это стало для Альдо финальной чертой, которая могла подвести к крушению его планов. Но он не мог в открытую выступить против церкви – в Алеонте было слишком много верующих. Король хотел, чтобы душа сам скомпрометировал себя – и начал строить план кирпичик за кирпичиком.

Эйнар чувствовал себя мальчишкой во дворе школы, которому бросают оскорбления и подбивают на драку. Ударить первым – быть наказанным. Смолчать – показать слабость. Но он ведь уже не был мальчишкой, да и не школа это вовсе, а на кону не собственная честь, а судьбы жителей Алеонте. Альдо думал, что оба решения ударят по Эйнару: смолчав, он покажет, что церковь ниже королевской власти, выступив против, предстанет несдержанным глупцом.

Видимо, Альдо забыл, что церковь Эйна не про смирение, а про борьбу.

Ользо опять громко хмыкнул – все слова забыл? Королю надо было выбрать кого поразговорчивее.

– Драка? – Дано рассмеялся. – Ну что вы, разве могу я соперничать с магом? А без магии вы будете слабее меня – неравный бой мне не нужен. Я знаю, что ваша вера – не вера сильных.

Во имя Эйна, до чего глупые, жалкие попытки! Проблема заключалась в том, что среди слушающих никого, совсем никого не было из церкви. Что бы Эйнар ни сказал, его поставят на место подстрекателя. Любые его слова перековеркают, а поступки увеличат во сто крат. Альдо даже не нуждался в умных подручных – хватало задир, бросивших несколько громких слов.

Пусть посмотрят, чья это вера, и кто здесь не сильный.

Эйнар положил руку на хлыст, неизменно висящий на поясе. Тот был хорош – легкая деревянная рукоять в двадцать пять сантиметров и четырехметровый плетеный ремень, не чета красивым, почти игрушечным кнутам остальных аристократов.

– Если вы хотите вызвать меня на поединок, сен Фьела, скажите это прямо.

– А вы откликнетесь, религия вам позволяет?

Эйнар легко улыбнулся.

– Скажите и услышите мой ответ.

Седовласый придворный, наклонившись, что-то яростно зашептал на ухо королю, но тот лишь пренебрежительно махнул рукой, продолжая смотреть на Эйнара и своих прихвостней.

– Таким поведением вы ставите под сомнение честь Алеонте, поэтому я вызываю вас на поединок. Немедленно.

Танцы все продолжались, и лишь группа рядом с королем жадно слушала разговор, не обращая внимания на музыку, на кружащихся в танце. Альдо легко мог остановить пререкания. Альдо не хотел.

– Воля ваша, сен Фьела.

Эйнар снял с пояса кнут. Взгляды толпы были прикованы к его руке, они следили, как он берется за гладкую рукоять, как кожаный ремень падает на землю и сразу взвивается вверх. Послышался глухой звук упавшего револьвера. Эйнар снова взметнул бич и в следующую секунду уже подтаскивал к себе упирающегося Ремона. Резким движением он заставил Тью упасть и притянул плеть назад.