Отдаю себя революции...
Шрифт:
Едва лишь удалось разгромить контрреволюционеров в Москве, как стало известно о вспыхнувшем эсеро-белогвардейском мятеже в Ярославле. Враги собрали здесь значительные силы, захватили город и на несколько дней установили в нем режим кровавого террора. Они пытались расширить зону действия, преследуя далекоидущие планы похода на Москву, а затем и полной ликвидации советского строя.
Фрунзе срочно возвращается в Иваново, тут же приступает к формированию рабочих отрядов, их снаряжению и отправке на подавление контрреволюции. Эти отряды храбро сражались в кровопролитных боях с мятежниками. Хотя Фрунзе лично и не участвовал в боевых действиях по освобождению Ярославля, он делал невероятно много для сокрушительного разгрома мятежников. Его инициатива, организаторский талант, решительность высоко оценило Всероссийское бюро военных комиссаров.
И вот в августе 1918 года Фрунзе назначается военным комиссаром Ярославского военного округа. В состав его было включено восемь губерний — Архангельская, Северо-Двинская, Вологодская, Костромская, Ярославская, Владимирская, Иваново-Вознесенская и Тверская.
Между тем обстановка в стране все более ухудшалась. Со всех сторон надвигались вражеские полчища. Архангельск и Мурманск захвачены англо-франко-американскими войсками, там создано белогвардейское «правительство Севера России». Украину заняли немецкие оккупанты. На Дальнем Востоке и в Приморье высадились японские и американские интервенты. В Сибири и на Средней Волге вспыхнул чехословацкий мятеж. С востока на обширнейшей территории собирал силы ставленник Антанты адмирал Колчак, провозглашенный «верховным правителем России». В Новороссийске и Одессе появляются французские, греческие и румынские войска.
Все это потребовало от молодой республики Советов чрезвычайного напряжения сил. Страна превращалась в военный лагерь. Начались срочные мобилизации, формирование новых воинских соединений, подготовка командных кадров. В октябре 1918 года В. И. Ленин указывал, что для отражения натиска врагов, зажавших страну кольцом фронтов, нужна армия в три миллиона человек.
Поразительно быстро освоился на новой должности М. В. Фрунзе. Его военный талант, эрудиция, способность схватывать все мгновенно удивили тогдашнего военного руководителя Ярославского округа Ф. Ф. Новицкого. «Конечно, — отмечает Новицкий, — ни по своей предыдущей службе, ни по военному образованию он (Фрунзе), казалось, не мог считаться достаточно подготовленным к такой роли. Но таков уж был этот человек, обладавший удивительной способностью быстро разбираться в самых сложных и новых для него вопросах, отделять в них существенное от второстепенного и затем распределять работу между исполнителями сообразно со способностями каждого. Он умел и подбирать людей, как бы чутьем угадывая, кто на что способен. Огромная машина окружного аппарата работала исправно и точно, и все задания как центра, так и боевых фронтов выполнялись аккуратно и своевременно… Я… за время… совместной работы сам увидел, как глубоко понимал Фрунзе военное дело; не раз поражался тем, как много он читал и как основательно был подкован в области военной теории».
Это свидетельство особенно ценно тем, что оно принадлежит опытному военному специалисту, бывшему генералу царской службы, который хорошо разбирался в командных кадрах. Встретившись с Фрунзе в конце 1918 года, Ф. Ф. Новицкий стал его преданным другом и соратником.
С присущей ему энергией и неутомимостью работал Фрунзе на новом посту. Он приступил к формированию двух дивизий, занимался комплектованием курсов командного и политического состава, развертывал всеобщее военное обучение, отбирал и переаттестовывал офицеров и унтер-офицеров царской армии, оформлял отправку добровольцев на фронты.
С детских лет полюбил Фрунзе военное дело. Чем больше он вникал теперь в свою новую столь важную работу, тем больше она его увлекала. Ему страстно хотелось служить в действующей армии.
В своих воспоминаниях Ф. Ф. Новицкий рассказывает об этом так: «Как ни многогранна и интересна была работа по руководству военным округом, все же М. В. Фрунзе неудержимо тянуло туда, где шла борьба не на жизнь, а на смерть за торжество труда над капиталом. И вот во время одной поездки по округу мы окончательно договорились проехать в Москву и поставить вопрос о нашем назначении на фронт.
М. В. Фрунзе мечтал получить, как он говорил, „полчишко“, преимущественно конный, учитывая свою любовь к верховой езде и живость характера».
Мечта сбылась. Вместе с Новицким он добился отправки на фронт. Но Михаил Васильевич в силу
своей скромности даже не догадывался тогда, какого масштаба задачи ему предстоит вскоре решать и какие сюрпризы уготовила ему судьба на новом поприще.ПОЛКОВОДЕЦ
Румяным морозным утром конный ординарец лихо осадил возле крыльца Штадива низкорослую шуструю лошаденку, легко соскочил на землю и единым махом взлетел на второй этаж. Тут он, не постучавшись, толкнул плечом знакомую дверь тесного кабинетика и очутился перед столом, заваленным оперативными картами. Над ними, будто стараясь разглядеть что-то диковинное, в напряженном внимании склонились четверо военных. Двух из них ординарец хорошо знал — это были командир его родной дивизии и начальник Штадива, а двух других видел впервые.
— Командарму 4. Велено передать в собственные руки! — гаркнул ординарец, протягивая одной рукой наспех и небрежно заклеенный вонючим клейстером пакет, а другой, поправляя съехавшую на глаза кубанку.
Ординарец не знал, кто именно из двух незнакомых ему командиров является командующим армией, и с интересом ждал, чья рука протянется за пакетом.
Четыре командира оторвались от карт, выпрямились. Руку протянул тот, что был пониже других и выделялся подчеркнутой подтянутостью.
Ординарец цепко оглядел командующего, тот был русоволос, румянолиц и приветлив. И рука у него оказалась небольшая, но аккуратная, привычная, должно быть, и к перу и к инструменту. Так подумалось при виде этой небольшой, но крепкой руки.
Вручив пакет, ординарец сделал шаг назад и непринужденно привалился плечом к дверному косяку в ожидании ответа. Командарм производил самое благоприятное впечатление, но ординарец пытался не поддаваться этому впечатлению. В дивизии, опередив приезд командарма, гулял слух, будто новый командующий из царских генералов и по национальности немец, о чем якобы свидетельствовала его короткая, явно нерусская фамилия — Фрунзе. Так что отношение к нему в дивизии сразу сложилось неприязненно-предубежденное и никто его не собирался менять. И уж тем более он, личный ординарец комбрига товарища Плясункова.
Фрунзе вскрыл пакет и пробежал глазами коротенькую записку, слегка вспыхнув при этом. Записка была наглая. В ней говорилось:
«Командарму 4. Предлагаю Вам прибыть в 6 часов вечера на собрание командиров и комиссаров для объяснения по поводу Ваших выговоров нам за парад. Комбриг Плясунков».
Буря поднялась в душе командарма: возмутительное послание невозможно оставить без ответа. Но что предпринять? Может быть, сейчас же вот с этим нагловатым ординарцем вытребовать в штаб распоясавшегося Плясункова и всыпать ему по первое число? А возможно, обрушить свой гнев на ординарца, видимо даже и не подозревающего, как следует вести себя с командирами, разделать его так, чтобы он летел к своему комбригу как наскипидаренный и передал ему гнев командующего? Торопливые мысли сменяли одна другую. Но все их Фрунзе отбросил. Он спокойно отложил в сторону записку Плясункова, совсем не строго посмотрел на ординарца — что с него взять? — и махнул ему рукой: мол, можешь отправляться, никакого ответа не будет.
Ординарец понял этот жест, мгновенно повернулся и исчез с той же стремительностью, с какой появился несколько минут назад.
В штабе воцарилось неловкое молчание. Да, записка наглая. Но неожиданной она не была: Михаил Васильевич хорошо знал, куда ехал, и ясно представлял себе, какой прием его мог ожидать.
Всего два месяца назад вот в этой дивизии восстало два полка, сильно засоренных еще при формировании кулаками и эсерами. Сбросившие с себя маску, враги зарубили комиссара Чистякова, двадцатилетнего парня, участника штурма Зимнего. А днем позже скосили пулеметной очередью члена Реввоенсовета Линдова и члена ВЦИК Майорова. Вместе с ними погибло еще с десяток командиров и бойцов.
Так что и не такое тут бывало. Дух партизанщины и анархистской вольницы царил во всей армии. В Штаарме Фрунзе настойчиво отговаривали от инспекционной поездки на фронт вообще и от посещения неблагополучной дивизии в частности. Но обычно вежливый и даже мягковатый по характеру, на этот раз он резко вспылил и в сердцах воскликнул:
— Черт возьми! Я приехал командовать армией, а не заливать штаб слезами!
И без всякой охраны, лишь в сопровождении начальника штаба армии и адъютанта, выехал в только что отбитый у белых Уральск.