Отель 'Империал' - выход из WINDOWS

За черным кругом провожающих в последний путь -- возле стены (разве здесь есть стены?) -- столик, на нем пинцет и ножницы. Вдоль стен крышки гробов с черными, голубыми, красными лентами. С потолка падает желто-розовый приглушенный свет. Но в глазах все равно темнота. Наконец, мужчины, не сговариваясь, подходят к гробу и выносят его в автобус. Накрывают гроб крышкой на улице. Там холодно,повалил снег. Как хорошо, что снова наступила зима. И эта свежесть заставляет встрепенуться и полезть в карман за сигаретами, затянуться, пока приватизаторы садятся в автобусы.

Витя Братченко подошел к Гале. Она так и стояла зале, все еще уставясь в ту точку, где была голова Финка.

Виктор осторожно и ласково погладил Галочку по спине. Она повернула к нему голову, всмотрелась и медленно стала узнавать его.

Княжицкий, наблюдая за этой сценой, за тем, как женщина посмотрела на Братченко, устало вздохнул:

– - Что ж ты мне голову-то морочил...

БОТИНКИ

Автобус и машины подъехали к крематорию. Серое здание на Никольском кладбище радушно приняло приватизаторов, провожавших в последний путь своего коллегу, в одну из пяти своих черных дверей. Серафимова прошла вслед за Евдокией Григорьевной. Гроб внесли в небольшую залу под музыку, оплаченную Госкомимуществом.

– - Ногами вперед, -- подсказал служащий ритуального отдела, и Финка положили на конвейерную ленту, уходившую куда-то в стену.

Крышку гроба сняли, и вновь послышался всхлип и оценивающий шепоток. Потом все тот же служащий, похожий на консультанта в музее, подал знак, посмотрев куда-то вверх, в белый потолок, где под самой крышей виднелись белые оконца. Музыка прекратилась, и консультант попросил провожающих отойти от края платформы. Серафимова уже битый час мучилась вопросом: зачем ей надо было ехать на похороны Финка? Она оглядывала присутствующих, слушала медленные печальные реплики о смене руководства, о продуктовых наборах и планах на вечер.

Около гроба крутилась какая-то маленькая старушонка. Положив на лоб покойника бумажную ленту с молитвой, посыпала песком покрывало, перекрестила и поцеловала усопшего в лоб.

Неожиданно внимание Серафимовой привлекла Евдокия Григорьевна: она застыла в позе кошки, высматривающей в траве воробья, и готова была совершить прыжок. Взгляд, направленный куда-то в ноги покойника, озадачил следователя. У старушки вдруг загорелся и сверкнул глаз. Она поджала руки, сощурилась и стала похожа на свою дочь. Верхняя губа ее сморщилась так, что волосики встали на ней дыбом.

– - Да что с вами, Евдокия Григорьевна?
– -быстро подойдя кней, спросила Серафимова, но с другой стороны от Эминой тут же подлетела ее дочь и подхватила ее под локоть.

– - Она не в себе, не в себе, это бывает, сейчас все будет хорошо, мы уже привыкли, -- затараторила раскосая дочь, оттаскивая мать от следователя.

Старая женщина выдернула локоть и дернулась в сторону покойника. В этот момент конвейер тронулся, и гроб поплыл в распахнувшиеся створки. Серафимова увидела, как там, в жерле крематория, полыхнул огонь. Но Евдокия Григорьевна добежала до гроба, оттолкнув по пути служащего, обогнала плывущего в небытие Финка и упала на его ноги прямо на конвейер.

Никто не понял, чего хотела Эмина и что, собственно, она имела в виду. Служащий "сорвал стоп-кран", и конвейер со скрежетом затормозил.

– - Ну, что еще? Гражданочка!
– - недовольно закричал он.
– - Не валяйте дурака.

Серафимова одним прыжком подскочила к Евдокии Григорьевне.

– - Что?

– - Вот тут, -- задыхаясь, просипела та, -- вот.

Она пыталась сдвинуть крышку с гроба, Серафимова поняла ее намерение и взглядом попросила Братченко помочь. Не успел тот отодвинуть крышку, как Евдокия Григорьевна ухватилась за ноги Финка и потащила их на себя.

– - В конце-то концов!
– - взмолилась Серафимова.
– - Помогите же кто-нибудь, женщине плохо!

– - Нет, нет, -- запричитала старушка плача, но ее уже оторвали от конечностей мертвого Финка и пытались всем скопом подтолкнуть к выходу.

– - Мама, замолчи!
– - громко требовала дочь Эминой и лезла закрыть ей ладонью рот.

Конвейер снова заработал, но Евдокия Григорьевна, собрав все свои силы, обернулась и крикнула:

– - Это не его ботинки!

Возникла пауза. Серафимова было ринулась к стоп-крану, но дорогу ей преградил служащий крематория.

– - Что это за безобразие? Вы следующего покойника задерживаете! Нашли тоже, с кем ботинки перепутать!

– - Мальчик, отойди!
– - прошипела следователь, потянувшись за пистолетом, когда увидела, что гроб практически вплотную подъехал к дверям, ведущим в геенну огненную.

– - Витя, живо!
– - скомандовала она, когда конвейер снова остановился. Тот понял, что от него требовалось, и, сняв крышку гроба, быстро разул покойника.

КАТЯ

Когда ехали на кладбище, Серафимова сидела и вспоминала, как однажды на курорте в Болгарии она наблюдала ночной танец на углях: молодой мужчина голыми пятками танцевал, ходил, прыгал на красных углях, то и дело вспыхивающих от движений его ног, похожих на вулканическую лаву. Только на повороте к воротам кладбища Серафимова, едущая в машине Братченко, заметила черную бронированную машину, следующую прямиком за ними.

– - Кто это?

– - Чужие, -- ответил Братченко.

Процессия подъехала к крашеным зеленым воротам Немецкого кладбища. На миг выглянуло солнце, дохнуло теплом и прелой прошлогодней листвой, затем снова воцарился мрак. Могильщики подкатили тележку к торцовой дверце автобуса, но узнав, что гроба не будет, побрели обратно в сторожку при административном здании.

Кладбище внутри темное. Серафимову и Братченко увлек ручеек людей, но где-то за оградой хлопнули дверцы длинного "БМВ". За высоченными кленами небо и улица совершенно не просматриваются. Деревья с черными стволами медленно качаются над тесными могилами.

Серафимова все-таки развернулась и вернулась к воротам. С другой их стороны, еще на светлой стороне, стоит Катя. Девушка невелика ростом, на ней темно-синее короткое платье и черные чулки. Челка свисает со лба, загораживая правую половину лица. Серафимова узнала ее по каким-то мелким штрихам, по маленькому отрезку подбородка, по изгибу тела и движениям.

Они приблизились друг к другу. От машины отделился водитель-телохранитель, стоявший прислонившись к капоту. Катя подала ему знак не подходить и не вмешиваться. У нее в руках белые тюльпаны. Огромные белые тюльпаны.

– - Вы Катя?

Она наклонила голову. За спиной Серафимовой, тоже на почтительном расстоянии, остановился Братченко.

– - Хотите пройти со всеми?

– - Нет, я подожду.

– - Мне очень нужно с вами поговорить.

– - Хорошо. Но только без протоколов. И недолго. Мне нельзя простужаться.

Серафимова пыталась встать так, чтобы заглянуть под челку девушки. Это же невозможно -- разговаривать с человеком, когда у него челка в пол-лица, словно карнавальная маска. Как будто человек только наполовину из-за стены показался. И не прорваться, не пробиться сквозь эту стену.