Отходняк после ящика водки
Шрифт:
Зачем он так меня похвалил? Точно ли я был хорош тогда как репортер? Или так, по доброте душевной сказал человек пару дежурных слов? А может, думал, что я, воодушевленный, и в следующее лето приеду к нему в глухую провинцию на самом краю империи и скрашу скудный досуг? (Некоторым я кажусь хорошим собутыльником.) Поди знай. Но никогда больше не бывал я в Благовещенске…
У этой истории хороший конец: Николай Васильевич Гоголь и сегодня жив-здоров, он живее многих живых, он, более того, удачлив в бизнесе! И чтоб с ним повидаться и сверить с ним прямоту своего творческого пути, не надо лететь на другой конец страны: Коля Гоголь живет сегодня в Москве, работает по специальности – издает журнал. Забавно, что в названии его нового СМИ, как прежде, сквозят лирические
В общем, Гоголь с нами!
И в этом есть какая-то красота, законченность и справедливость.
Ура!
Некоторые думают, что вышли из «Шинели» Гоголя.
Другие воровали сюжеты у Шекспира.
Третьих – это я про себя – выталкивал на дорогу Окуджава, причем выталкивал не в переносном смысле слова, а буквально.
При следующих обстоятельствах.
Это было в самом начале 90-х, зимой, вот как сейчас. Ну не совсем как сейчас, тогда мы еще не совсем отвыкли от прежних порядков и жили как при Советской власти, то есть на фоне настоящих зимних морозов и серьезных сугробов. Трудно было догадаться, что оттепель превратит исконно русскую зиму в теперешнюю космополитическую кашу…
Я поехал навестить Булата Шалвовича на дачу в Переделкино. На правах коллеги – мы с ним работали в одной газете с недобрым названием «Молодой ленинец», что в Калуге. Только немного разминулись: он там трудился в 50-е, а я в 80-е годы. Окуджава иногда приезжал в Калугу за рулем «Жигулей», не имея водительских прав вообще. И ностальгически запросто заходил в редакцию – выпить чаю. Мы смотрели на него открыв рты: как же, живой классик! Роскошь человеческого общения казалась незаслуженной и неуместной. Мы старались говорить с ним о чем-то умном, надували щеки, но получалась какая-то ерунда.
– А как же вы ездите? – удивлялся я. – Вот мент требует права, и?..
– Говорю – забыл дома. Они верили: я с виду такой уже солидный, со стажем… Верят!
И то сказать: какие у поэта права?
Я приехал… Элитная бедная писательская дача навевала мысли о том, что хозяин мамоне не поклоняется, у него и своих забот хватает. Как сейчас помню, на нем была линялая фланелевая ковбойка, насквозь протертая на локтях.
Мы сели за стол, выпили чаю, я коротко расспросил классика о делах и стал прощаться. Он вышел меня проводить.
Я сел в свой «Москвич» (ужасная была машина, мне часто хотелось расколотить ее кувалдой, но патриотизм и жадность удерживали), и он, как это ни странно, завелся с полоборота.
Но этого было мало: надо было еще вырулить со снежной обочины на снежную же подмосковную дорогу. И тут «Москвич» «сел». Ну и дальше рев, пробуксовка, черный дым из трубы… Я вылез из машины и стал крутить головой в поисках рабсилы. Но в те времена по элитным дачным поселкам еще не ходили ватаги таджиков и молдаван. Пусто вокруг. Сосны, снег, густой звонкий воздух – помощи ждать неоткуда, казалось бы. Классик вздохнул, подошел ближе и сказал:
– Садись в машину! Я подтолкну.
– Ни за что! Нельзя так.
Он посмотрел на меня строго. Я послушно вернулся в кабину. Окуджава уперся в задний борт обеими руками, я газанул раз, другой, третий, из-под колес полетели грязные снежные комья – и машина пошла!
Я вырулил на прямую и вернулся к классику поблагодарить. Он пожал плечами: типа, так на его месте поступил бы каждый. Ну не знаю… Это всего лишь гипербола, красивый поэтический образ.
Тут надо внести ясность. Визитом в Переделкино я не хотел показать кому-нибудь дулю в кармане, – знаете, как некоторые в знак протеста стали брать грузинские фамилии. Все было невинно и законопослушно. Песни Окуджавы в то время были уже разрешены, а грузины еще не запрещены.
Сейчас, когда своим куршевельским погромом легкомысленные французы спалили заточенную под русских богатую туриндустрию, я вдруг вспомнил, как все начиналось.
В давние годы, когда я еще только вострил лыжи в belle France, еще о ней только мечтая, старый журналист Егор Митрич, бывалый человек, рассказал мне про свою поездку в Париж. Она была первая и последняя – тогда многие вещи если уж делались, так делались
основательно, всерьез, раз и навсегда, на всю оставшуюся жизнь, будь то переезд в новую квартиру, женитьба или тур в Европу.Митрича туда занесло в глубоко советское время, с делегацией, которая в рамках профессиональной борьбы за мир сметала тряпки в «Тати», скупо обедала в семьях коммунистических пролетариев, возлагала простенькие букеты на Пер Лашез и испуганно глазела на витрины бутиков, что на Вандомской площади.
Егор Митрич со своим близким товарищем откололся как-то от группы. Первым делом они отправились на блошиный рынок и продали там за 85 франков фотографический аппарат ФЭД, чудо советской техники. Две бутылки «Столичной» им продать не удалось, хотя они изо всех сил старались. Так что они со спокойной совестью принялись эту водку пить лично, разливая ее собственноручно. Все было тогда в Париже, вот как в Москве в декабре 2006-го: плюсовая зима, плавно переходящая в весну, теплый ветерок, синее небо в разрывах облаков и стойкая иллюзия того, что на зиму жизнь человека не прекращается и он в отличие от дикого медведя беспечно может ходить по улицам в распахнутом пальто и насвистывать какую-то ерунду. Короче, друзья решили взять французскую жизнь за живое, пощупать ее и вообще так поглубже в нее погрузиться. Само собой, они оказались на бульваре Клиши и, подталкивая друг друга, смущаясь как дети, робко вошли в двери подозрительного заведения. Они сели за столик, а к ним тут же две аппетитные срамные девицы. Когда одна из них открыла сумочку с целью достать оттуда носовой платок, стало видно, что там спрятано сотни две презервативов (похожий случай был в этом январе в Женевском аэропорту). Девушки принялись ластиться к гостям и просить разрешения заказать шампанского. Но не простого «Советского», а экзотического французского. Друзья сделали напряженные лица и потребовали сперва меню, цифры в котором были просто великолепны. Нужен был целый чемодан русских фотокамер, чтоб тут выступить!
Советские туристы принялись все это рассказывать девицам на ломаном английском и таком же немецком с общим словарным запасом в 30–25 единиц – не уходить же так сразу, молча. Те все поняли, а дальше случилось неожиданное. Одна из девиц решительно заявила, что одному из них, красавцу в 1 метр 90, с синими глазами, с улыбкой как у Гагарина, она даст даром. Все всё поняли. Плюгавый дружок пригорюнился. Так всегда… Все достается счастливым красавцам задаром… Красавец, однако же, решительно отказался от парижского разврата (который тогда казался умопомрачительным), если за него надо платить дружбой. Друзья встали, чтоб раскланяться и выйти, но совестливая танцовщица с 200 презервативами в сумочке остановила гостей жестом и принялась усовещать и подругу, чтоб и та дала даром, помня Наполеона и «Нормандию—Неман»! Та решительно возражала. Дискуссия накалялась:
– Не думала я, что ты такая тварь! Впервые, может, в жизни у меня любовь с первого взгляда.
И так далее.
Но в рыночных отношениях такие заходы как-то не очень. Девице, которая запала на русского богатыря, в итоге пришлось плюнуть и раскошелиться – выложить 500 франков своих, кровных. Такая она, блядская натура.
Обе пары поднялись в номера, и дело с концом.
Я не очень бы поверил этой истории, будь Егор Митрич тем красавцем а-ля Гагарин. Но был он мал ростом, хром и лыс, и еще заикался, что, даже если молчать, не радует. Вспоминая про дармовую французскую любовь, он туманным взором смотрел вдаль, сквозь коробку обкома партии, будто ее не было вовсе. Победила, что называется, дружба.
Я это все к чему: даром, не даром, но наплачутся некоторые – Куршевель долго еще будет им икаться.
А ведь как мы с Францией дружили! Но теперь вот не победила дружба почему-то.
ДАЕШЬ ФОРУ
Как, спрашивают, фамилия французского президента?
Того, который умер в публичном доме?
Люди интеллигентные – а таких полно среди наших читателей, чтоб вы знали, – которые не смотрят «ящик», пожмут плечами, сочтя вопрос идиотским. Тем более при чем тут я? Таковым я напомню, что, участвуя как-то в телешоу Андрея Малахова, я вступился за олигарха Прохорова, который отличился в Куршевеле с девушками. Мои аргументы были, значит, такие.