Отходняк после ящика водки
Шрифт:
1. Прохоров человек неженатый, а девушки при нем были незамужние, так что претензии к моральному облику отметаются.
2. Он, может, хотел жениться и в каникулы – а когда ж еще – устроил смотрины.
3. А даже если среди девиц были проститутки, что с того? Нешто проститутки не люди? Тыщи людей на них женятся, и многие довольны.
4. Тем более что проститутки неразрывно связаны с русской духовностью, взять хоть Катюшу Маслову, хоть Соню Мармеладову.
Пятый пункт моей пламенной речи, обращенной к французам, касался как раз их президента, который скончался на даме, находясь в борделе.
А ну-ка скажите, братья мусью, как фамилия вашего национального героя?
Французы не ответили.
Придется мне отдуваться.
Так вот довожу до вашего сведения, что имя этого президента Французской республики было
Тело Фора покоится на знаменитом кладбище Пер-Лашез, том самом, где зарыты расстрелянные коммунары. Могилку президента описал наш Акунин в своей книжке «Кладбищенские истории»: «Прекрасное бронзовое надгробие вызывает благоговение: государственный муж лежит (!) в обнимку со знаменем республики». Писатель там еще привел старую шутку: «Президент Фор пал при исполнении обязанностей».
Кстати, в его честь назвали улицу в Каннах.
При жизни, перед своим последним подвигом, Фор отличился тем, что это как раз ему писатель Золя адресовал свое гневное письмо «J'accuse» («Я обвиняю»), в котором касался знаменитого дела Дрейфуса. Вы, конечно, помните, в чем был драматизм ситуации: шпион в Генштабе точно был, а Дрейфус еврей, его и арестовали, и осудили. Но дело оказалось темным, появилась мысль о его пересмотре, и началась дискуссия: а надо ли пересматривать? Дебаты разгорелись не на шутку, общество больше ни о чем не могло думать – а господин Фор не нашел лучшего времени для похода в бордель. (Хотя, может, он просто хотел расслабиться и прийти в себя, чтоб с новыми силами служить обществу? Это я без иронии, лично у меня нет претензий к Фору.) Этого-то и дожидались враги прогресса. По восхитительной версии современных русских левых патриотов, за которую я им страшно благодарен, Фор «был иудеомасонам принесен в жертву». За то, что якобы «задумал обратиться к французскому народу с посланием против второго пересмотра дела Дрейфуса». И Фора типа отравили… Хотя никто вроде не спорит, что погиб тот на даме, но, может, как-то все совпало? Одно другому на самом деле не мешает. Мне почему-то пришла в голову история с версией про отравление другого президента – Ющенко, который, говорят, чудом только выжил… А вот если б к диоксину додумались добавить бабу…
Я, честно говоря, не знаю, был ли Фор антисемитом – мы, хохлы, на таких вещах не очень зацикливаемся. Но с царем Николаем Вторым, между прочим, членом Союза русского народа, французский президент был в прекрасных отношениях и принимал его в Париже как родного, да и сам был в Питере не чужой, заезжал по-свойски.
Короче, смерть Фора якобы помешала найти доказательства вины Дрейфуса. И потому пришлось найти настоящего шпиона, которым оказался гой. Но это так, для справки.
Забавно, что, когда французский министр Саркози наезжал на Прохорова и восклицал что-то вроде «Вот до чего доходят люди в погоне за удовольствиями!», это был вообще плагиат. Реплика украдена из книги Джеймса Джойса «Улисс» – там один персонаж, забыл кто, их же там тыщи, как раз говорит: «Феликс Фор – знаете, как он умер? Эти сластолюбцы…»
И теперь типа эти люди запрещают нам с Прохоровым ковыряться в носу?
Таки зря.
«Один мой товарищ…» – такой заход я однажды придумал для рассказов о своих похождениях и иных деяниях, чтоб и рыбку съесть, и самому не засветиться. Но в данном случае речь идет конкретно не обо мне, а о другом человеке, который тянул длинный роман с англичанкой.
Это тянулось сколько-то лет, чуть не десять, в течение которых она то и дело прилетала на романтические свидания из своей деревни в трех часах езды от Лондона. Она там томилась весь год в ожидании нескольких часовых
свиданий… Романтики было полно, лирические отношения разворачивались под покровом тайны, поскольку товарищ был постоянно женат. Он, может, и женился бы в какой-то из разов на англичанке, но они не совпадали по фазе. Как он холостой – так ее нет, а прилетает она, он – опа! – три дня как женился и вынужден изо всех сил изворачиваться, чтоб на пару часов приостановить действие медового месяца, выскочить на разок к любимой девушке.А все остальное время она жила у меня. Он мне ее по-дружески сбагрил, а куда ж ее девать. Если б я был падонок, то по закону их, падонковского, жанра должен был тоже цинично пристроиться к англичанке и пользовать ее хотя бы для тренировки в английском, с которым все у нас почему-то носятся и, унижаясь, учат. При том что даже французы на английский патриотически плевали, плюют и знать его не желают.
Короче, платы за постой я с англичанки натурой не брал. Может, оттого что была не расхожей англичанка – знаете, бывают такие: тощие, рыжие, нахальные, задорно мешают вискарь с пивом, – а другой, особенной, пышной, сентиментальной и малопьющей; иными словами, она была не заводная.
Но польза от нее все равно была. Она начала приезжать еще в те диковатые времена, когда был дефицит. И я ее отправлял стоять в очередях за разным полезным товаром. Она таскалась по городу с кошелкой, полная энтузиазма, поскольку в очередях ей выпадал шанс прислушаться к интересным беседам русского народа, где она черпала, вы будете смеяться, духовность, к поискам которой пристрастилась при чтении Достоевского и кого еще там впаривают доверчивым западным славистам. (Хотя, может, она этот энтузиазм имитировала, боясь, чтоб я ее на хер не выгнал.) Когда с очередями выходил перебор, она, вместо того чтоб давиться у табачного киоска за «Примой», шла в «Березку» и затаривалась там парой блоков Gitanes, который был в принципе не хуже.
Я его курил, до сих пор помню эти синие пачки с танцующей цыганкой, и запивал джином, прихваченным ею в той же «Березке» – была такая на Дорогомиловской. И деликатно обзывал свою англичанку дурой, и призывал ее взяться за ум, бросить этого ебаря-интернационалиста вместе с русской духовностью – и жить-поживать в Англии припеваючи.
– Он просто веселый парень, он не стоит того, чтоб ты приносила себя ему в жертву! – орал я, освоив 0,7 джина. Но мои уговоры на нее бы ни за что не подействовали, если б этот Ромео не дал ей однажды в глаз, когда она сообщила ему, что останется в России и будет караулить его у подъезда, чтоб мельком увидеть и повздыхать.
Так она взялась наконец за ум. В самом деле, глупо было бы каждый раз у одного и того же подъезда получать в глаз. Я повез ее в Шереметьево – отправить на родину после разрыва этих довольно-таки занудных «отношений». Она везла домой матрешку-Ельцина, ПСС Достоевского и пять банок черной икры. Вот она, квинтэссенция таинственной России! На границе таможенник залез в ее сумку и с радостью сообщил, что черную икру нельзя. Англичанка вернулась ко мне с беспомощной улыбкой и рассовала икорные банки по моим карманам – не пропадать же добру. Двое ребят, которые в ожидании прохода таможни стояли рядом, переглянувшись, открыли свои чемоданы и оттуда накидали в сумку с надписью Kent банок 20. Все с той же черной икрой. Один сказал:
– Брат, возьми, пожалуйста! Очень не хочу, чтоб ментам досталось.
Ну что с ними делать… Взял я. В рамках построения гражданского общества и отхода от принципов полицейского государства.
По пути, когда я ехал домой, тут и там легко и звонко били колокола. Воскресенье же, Пасха, думал я, садясь за стол разговеться чем Бог послал. Да хоть той же икрой – ее в посылке оказалось столько, что в один присест всю съесть не удалось.
Христос воскрес, как говорится.
Один знакомый романтически поехал с девушкой в Париж.
Одно время была такая мода. Когда туда ездили по первому разу.
Девушка была знойная, заводная, но капризная. Каприз, к примеру, был такой: она в последний момент потребовала перенести вылет на неделю, а иначе ни в какую. Человек поколебался – а не послать ли вообще девушку к такой-то Евгении Марковне? Но все-таки, стиснув зубы и понеся убытки на перебронировании, полетел. Тем более выяснилось, что у девушки как раз были критические дни, в которые накал романтики падает раза в два. А то и в три.