Откровение Блаженного
Шрифт:
– Отец, тебе чего надо?
Стою молча. Взираю в упор. С одежды капает дождевая влага.
– Ты что, не понял? Топай!
Я – не ворохнулся.
– Макс, оставь его…
– Да нет уж! Сейчас я ему…
И – вдруг закашлялся. Захрипел. Согнулся… Повернулся ко мне спиной:
– Да ну его… Блаженный какой-то!
И увлек подругу в многолюдную глубь злачного заведения.
Гляжу на звезды. Где-то там Алеша… Я кричу:
– Сы-ы-ы-но-о-ок!!!
Вселенная безмолвна.
Лишь душа содрогнулась.
Жизнь дает по крупицам, а забирает все сразу.
Масштаб
Невыносимо больно смотреть на дочь и жену! Как облегчить их горькую участь? Как принять на себя всю тяжесть свалившегося на нашу семью горя?!
Живым – мучиться, а ушедшим блаженствовать.
Тороплю дни, недели, месяцы… Чем больше пройдет времени, тем я ближе к нему. Если бы я мог сегодня поменяться с ним местами!
Дабы окончательно не загнуться, надо оглянуться в прошлое, а шагнуть – в будущее.
Надо не щадить, а изматывать, истязать себя работой до обморочного изнеможения… рвать жилы… обливаться потом…
Моя спасительная соломинка – книги. И – деревья.
Несу домой буханку хлеба, значит, еще живу.
Хотя бы по нескольку строк, но пишу ежедневно о сыне: как бы продолжаю заботиться о нем, как о живом.
Поют птицы весны, а он глубоко в земле. И мне стыдно жить.
Тонны сырой глины давят на его грудь. А расплющилась моя душа.
Незнакомая девушка… плачет… Кто она? Вместе училась с Алешей? Вижу, как в ее руке вздрагивает букет. И алые лепестки падают на бугорок. Падают и – бледнеют.
Явно девичья рука положила на могилку цветок. Желтый. Цвет разлуки. В данном случае – вечной.
Впорхнуть бы к нему ласточкой!
В сновидениях улыбается мне – подбадривает!
Я полол картошку. Сорной травы – тьма! Вдобавок – жарынь! Вскоре стал уставать. Мотыга потяжелела. «Сынок, помоги!» – попросил я мысленно. Глядь, весь огород уже обработал!
Голубень пролесков. Движется сияние… Я окликнул. Свет брызнул и рассеялся. Никого. Одни прохладные деревья.
Тишина… если даже гром, буря. Она не отхлынет, не вспугнется, не поколеблется. Не могу до конца осмыслить. Но знаю: для меня… навечно… Она влилась, срослась с моей плотью, с моей жизнью. В ней – дыхание моего сына?
Блуждаю… Ищу… Где ты? По какой стежке или бездорожью мне идти? У кого спросить? Нас разделяет пространство? Или – всего один шаг? Может, ты стал ветерком? Облачком? Или – нежным утренним эхом? Ласковый свет неба коснулся лица и рук: я ощутил его близкое присутствие.
19 мая. По дороге на погост я нарвал полевых цветов. Само по себе получилось: весь букет небесно-голубой. Как глаза Алеши.
Нежная прозрачность. Покой. Я положил на могилу цветы: «С восемнадцатилетием тебя…»
Пришел домой. Обнаружил в пакете оставшийся цветок. Рассудил: «Это от Алеши».
Вершинная цветущая ветка Алешиной калины тянется, тянется к окну… Соскучился по родным?
Он прожил на земле самую счастливую часть жизни.
Высокие лучи солнца и струи дождя соединяют меня с ним.
Роса. Звезды. Бог. И – Великая Вера: Душа – вечна!
Земля –
приют. Земля – мать. Она нежно обнимает своих детей. И никогда с ними не разлучается. …Упаду ниц на бугорок. Из отверстой груди, из сердца радостным ручьем изольется кровь, пройдет, пропитается сквозь пласты глины и песка… омоет животворным теплом его тело…Жду… Войдет в дом Человек. Со светлым, воодушевленным взором. С затаенным дыханием шагну к нему вожделенно.
– Сын твой жив… – молвит Он… глазами Иисуса.
Я сегодня – на земле, он – на небесах. Я дольше прожил – здесь, он – там. И едина уготована нам Вечность. Где мы сольемся. И звездою Новой воссияем над Миром Всевидящего Творца.
Годовщина
Моя глубокая, незаживающая рана… Из нее – капли крови: то – чаще, то – реже, то – громче, то – глуше. Их не остановить. Не погасить. Так и будут источаться, вспыхивать, обжигать. Пока сердце бьется и, обессилев, не оцепенеет в объятиях бездыханности.
Несчастье стало неотъемлемой, привычной особенностью моей жизни. Забудусь, отвлекусь… Но гнет тоски продолжает давить, сжимает в тисках сердце.
Страха не испытываю ни перед кем и ни перед чем.
Синь моих глаз поразмылась, в них – сутёмки. В горле – клекот слез.
Уподобиться бы животному!
Все, что было исполнено прозрачно-небесного смысла, бесформенно огрубело и обволоклось дегтярным смрадом случайного несуразного существования. «Облегченного» выхода не ищу. Его – нет. Он – невидимка. В поле зрения – жалкое подобие света, обман. Мир расколот. Вдребезги. Мое озарение… после смерти?
Мне желают долгих лет жизни. «Долгих лет» мучений?
«Его ночные блуждания… Я боюсь! Господь, сжалься над ним… выведи к Солнцу», – молится за меня жена.
Сон – это «бесчувственное» бытие – как спасение. Но вот у меня бессонница: от невроза зуд во всем теле. Доканает?
Раньше меня врачевала природа. Теперь я от нее отдален. Оторван. Отчужден. Минули зима, весна, лето… А я их не ощутил, не заметил, не запомнил. Иней, гром, солнечные зайчики, алые ягоды, глоток ключевой воды… Все далеко, неправдоподобно. …Плачет земля по моей смертельно раненной душе. Она, брошенным камнем в безвоздушное пространство, торкается, блуждает, колесит и не находит пристанища.
…Вот-вот и мое сердце остановится: его толчки все слабее, все приглушеннее. И так непредсказуемо оно ведет себя в любое время дня и ночи. Дома. И на улице. Трепыхаясь в груди подранком.
Жалость людская на чужую боль – скоротечна: вот она уже и поостыла, поразвеялась. У одних – свои душевные раны саднят, кровоточат. Другим, кого еще колотушка судьбины в судный час не пришибла, невдомек.
Ощущаю на себе со стороны взоры любопытства, ожидания: что дальше подеется со мной? Не выдержу и сломаюсь? Почернею, как головешка? Залезу в петлю? Сколько тогда будет оживленных разговоров, нескучных пересудов! Ничего не поделаешь: так уж заведено среди людей. Аль еще сознание биологически не достигло соответствующего совершенства и гармонии, а пребывает в зародышевом состоянии? А может, уже обмельчало, оскудело, бездумно-рвачески поистратилось и обреченно «зашкалилось» на исходной, трагической черте?