Откровение Егора Анохина

Шел к Кузичевым, думая, если примут, значит, обойдется, не тронут его. А рука подзаживет, в Борисоглебск уйдет, там его не знают. Устроится куда-нибудь. У Кузичевых в тесной избенке человек десять собралось, дымили, переговаривались, но не оживленно, сдержанно, как-то виновато, с опской, с оглядкой, каждый боялся лишнее слово сказать: прежде чем рот открыть, долго думал – скажешь не то, а народ перевернет, переиначит, расплачивайся потом незнамо перед кем, то ли перед красными, то ли перед партизанами. Когда Егор вошел, устроился на лавке у стены, Дмитрий Амелин протянул ему две газеты «Известия Тамбовского губисполкома», попросил, указывая на напечатанные приказы:

– Прочти вслух, ты шибче читаешь – я по складам.

Егор взял газеты. Мужики молча, угрюмо смотрели на него сквозь дым. Керосиновая лампа желто освещала голые беленые стены избенки с низким потолком. Анохин читал глухо:

ПРИКАЗ

участникам бандитских шаек

Ваш главный атаман Антонов понес полное поражение.

На этот раз его не спасли быстрые ноги награбленных коней, 2-го июня главные его силы – Вторая армия в составе – 4, 14, 16 и частей других полков, всего в числе до двух тысяч сабель, бежавшие из-под реки Вороны, были настигнуты легким бронеотрядом у деревни Елани. Антоновцы были разбиты. В течение девяти дней неутомимого преследования бронеотряд, при содействии красной конницы, отбил у Антонова все пулеметы, весь обоз, положил на месте до восьмисот человек бандитов, еще больше вывел из строя ранеными, рассеял остальных. Теперь остатки добиваются крестьянами по селам, вылавливаются в лесах. Сам атаман, раненный в голову, скрылся в какую-то нору всего с десятком наиболее отпетых злодеев.

Кончил «гулять» Антонов. Железные кони Красной Армии взяли верх над награбленными конями белых бандитов. Они втрое быстрее самых быстроходных коней. Не уйти белым бандам от их погони.

Участники белобандитских шаек, партизаны, бандиты, сдавайтесь. Или будете беспощадно истреблены. Ваши имена известны. Ваши семьи и все их имущество объявлены заложниками за вас. Скроетесь в деревнях – вас выдадут соседи. Если у кого ваша семья найдет приют, тот будет расстрелян, и семья того будет арестована. Всякий, кто окажет вам помощь, рискует жизнью. Если укроетесь в лесу, выкурим. Полномочная комиссия решила удушливыми газами выкуривать банды из лесов.

Сдавайтесь! Руки назад вашим организаторам, командирам, ведите их в Красный штаб, сдавайте оружие. Советская власть будет милостива к вам, кто раскается и проявит свое раскаяние. Советская власть будет беспощадна к нераскаявшимся злодеям. Сдавайтесь!

11 июня 1921 г. г. Тамбов

Полномочная комиссия ВЦИК

Председатель: Антонов-Овсеенко

Командарм: Тухачевский

Предгубисполкома: Лавров

Секретарь: Васильев

— В Андрияновском лесу газ пустили – стадо коров подохло, – буркнул один мужик, не поднимая головы.

– Стадо чаво, наживное дело, – вздохнул Алексей Жариков, мужик лет сорока, бедный, многодетный; он сжулился на сундуке, опираясь локтями о колени, крутил в руках мятую засаленную кепку, говорил, ни на кого не глядя, смотрел в пол. Серая борода его рассыпалась на такой же серой рубахе с белыми пуговицами. – В Савино, грят, человек двадцать задохлось, детишки, бабы… Ветер туда дул.

– Ладно, ладно, – перебил Амелин и кивнул Егору: – Читай другой!

ПРИКАЗ № 171

Начиная с 1-го июня, борьба с бандитизмом дает быстрое успокоение края. Соввласть последовательно восстанавливает труд крестьянства и переходит к мирному и спокойному труду. Банда Антонова решительными действиями наших войск разбита и рассеяна, вылавливается поодиночке.

Дабы окончательно искоренить эсеро-бандитские корни в дополнение к ранее изданным распоряжениям комиссия приказывает:

1. Граждан, отказывающихся назвать свое имя, расстреливать на месте.

2. Селениям, в которых скрывается оружие, властью Уполиткомиссии или Райполиткомиссиями объявляется приговор об изъятии заложников. Расстреливать таковых в случае несдачи оружия.

3. В случае нахождения спрятанного оружия, расстреливать на месте без суда старшего работника в семье.

4. Семья, в доме которой укрылся бандит, подлежит аресту и высылке из губернии. Имущество ее конфискуется, и старший работник в этой семье расстреливается на месте без суда.

5. Семьи, укрывающие членов семьи или имущество бандитов, рассматривать как бандитские, и старшего работника семьи расстреливать на месте без суда.

6. В случае бегства семьи бандита, имущество таковой распределять между верными соввласти крестьянами, а оставленные дома сжигать.

7. Настоящий приказ проводить в жизнь сурово и беспощадно. Прочесть на сельских сходах.

Егор дочитал и сказал:

– Подписано теми же: Антонов-Овсеенко, Тухачевский, Лавров.

– Да-а, круто! – снова вздохнул Алексей Жариков и зашевелился, разогнулся на сундуке. – Власть народная, милосердная и детишек в спокое не оставляет… Не, мужики, вы как хотитя, а я больше в энтой партии состоять не жалаю. Пойду я… – Он поднялся и неторопливо, грузно, ни на кого не глядя, вышел из избы, прикрыл за собой дверь.

Его проводили глазами молча, угрюмо.

– А ежли партизаны озлятся и так же с нашими семьями? – спросил тревожно тот мужик, который рассказывал, что в Андрияновском лесу коровье стадо газом отравили.

– Антонов не тронет, – уверенно ответил Дмитрий Амелин. – Он народ защищает.

– Эт народ! А вы, скажет, коммунисты, не народ: как вы с нами, так и мы с вами… Да и где он таперь, Антонов, слыхали, – кивнул он в сторону Егора, – ушел с кучкой… Партизаны таперь на кучки разбиты, каждый сам по себе. Тронуть их семьи, а они за наши возьмутся… Надоело в хоронючки играть. Спокоя нет… Охота без заботы хлеб убирать! И я не жалаю в партию возвертаться. Ну иё… Пойду… Не осуждайте…

Ушел и он.

– Кхек! – крякнул Амелин. – Ладно, это их дело. Пущай… Дело добровольное. А как нам решать? Как мы, эта, будем в партию возвертаться, аль как? Заявления принесли?

Заявление Егора забраковали, сказали лучше не писать, что он в партизанах был. В Борисоглебске не утвердят. Допросы начнутся, а там, глядишь, дознаются, что с самим Антоновым якшался.

– Чаво он там якшался, – возразил Амелин. – Сапоги чистил, нябось. Дюже важна птица!

И все же большинство решило выработать один текст заявления, а потом его всем переписать от себя. Написали, что сельская партячейка распалась, когда власть сменилась, но в душе они оставались коммунистами и, как могли, помогали Советской власти укрепляться в деревне, а теперь просят восстановить их в партии, выдать новые билеты. Избрали Амелина секретарем партячейки. А утром он повез заявление и протокол собрания в Укомболь в Борисоглебск. Вернулся через три дня. Утвердили всех, кроме Анохина.

А спустя неделю по приказу Тухачевского с Масловкой, как и с другими деревнями, расправилась Красная Армия.

Помнится, Илья Эскимос забежал утром к Анохиным встревоженный.

– Войска какие-то округ Масловки. По виду– красные. Ты не слыхал? – глядел он своими серыми мутноватыми глазами из-под русого чуба на Егора. – Чей-та они?

Анохин ничего не знал. Вышли на улицу, направились с Эскимосом к Семена Петрова двору, к озеру, откуда с кручи хорошо просматривалась дорога до самого Киселевского бугра. И точно. С Киселевки по дороге двигался большой отряд конных. В этом не было бы ничего удивительного, часто как раз оттуда, со стороны Кирсановского тракта, и появлялись отряды. Но конные всегда шли быстро, а эти не торопились, как будто чего ждали. И левее, на бугре за озером, виднелись солдаты, пешие, стояли кучками: в Устиновом овраге тоже расположились бойцы. Явно было, что Масловка окружена полукольцом красных войск. Есть ли войска со стороны Коростелей, Скорятниевки и Шпикливки – отсюда не увидишь.

– Чей-та опять затеяли, а? – спрашивал Илья тревожно, щурясь на ярком утреннем солнце.

Тревожно стало и Егору. Тревожно шумел ветер, трепал ветки высоких ветел, шуршал соломой крыши избы. Анохин, бодрясь, ответил:

– Что ты взгалчился? Ты ж Антонову не помогал?

– Ну да… А Иван где? – Иван – младший брат Ильи.

– Он у Антонова? Ты говорил – в Курске?

– Ну да, в Курск уехал… Но докажи им, скажут в партизанах. Документа нету… Объявят семьей бандита и – в концлагерь, в Борисоглеб. А то и шмальнуть, как старшего в семье. Скорые на это… Хорониться надоть… А схоронишься – найдуть, без разговору шпокнуть.

Красные все чего-то ждали, потом от конных отделился отряд и стал быстро приближаться. Егор с Ильей не решились дожидаться, разошлись по своим дворам. Лучше не попадаться на глаза.

Анохины все собрались в избе, притихли, как во время грозы. Даже Гнатик присмирел на коленях у Любаши. Николай сидел у окна на сундуке и, выставив бороду, косился, глядел на дорогу, ждал, когда появится отряд. Возле него билась о стекло, жужжала муха. Николай вдруг отшатнулся резко: из-за угла неожиданно выскочил всадник, осадил коня у избы и застучал рукояткой плетки по стеклу, наклоняясь с коня, чтоб заглянуть внутрь. Увидел Николая, крикнул:

– Хозяева, все на сход! Все! И мужики, и бабы! Проверим: кого найдем, пеняй на себя!

Круто развернул сытого, помахивающего хвостом пегого коня, взмахнул плеткой, ускакал.

Братья переглянулись.

– И мне, что ль, идить? – недовольно буркнула мать. – Сроду я там не была.

И не пошла, осталась с Гнатиком.

Шли вчетвером мимо поповой избы. Егор косился на угрюмые пустые окна. Заброшенный двор зарастал травой. Лебеда вперемежку с крапивой закрывали завалинку, тянулись к окнам. И возле ступеней крыльца поднялись заросли. Сразу видно – покинутый дом. Сколько ни расспрашивал он людей, так и не узнал, где Мишка прячет Настеньку. Все ждал, утихнет малость, поедет в Борисоглебск, искать. Слышал он, что в Моршанске какие-то дальние родственники матери Настеньки живут. Может, туда уехали? Надо и там побывать.