Откровенные рассказы полковника Платова о знакомых и даже родственниках
Шрифт:
Грабов кивнул:
— Слышал.
И взял бумажку.
— Так вот: новый их манифест. Разослан профессорам в поучение.
На серой шершавой бумаге напечатано было:
"Господа ученые профессора! Ввиду отсутствия в вас важных знаний истории отечества и Евангелия, тормозящего развитие благоденствия и процветания истинной науки и патриотизма в ваших питомцах, и воспитательных начал, столь необходимых для созидающей силы и могущества отечества, "Народная охрана царя и благоденствия родины" постановила истребить весь ученый мир по всем городам ее, если он не одумается вовремя".
—
Хлопнула дверь с площадки. Вошел ординарец:
— Тушить огни. Подходим к Коломне. Господам офицерам — быть наготове.
Поезд заметно убавил ход.
Штыки
1
Грабов спал крепко. Дневальный не сразу добудился его.
— Подъем, вашбродь. Третий раз бужу… Сейчас выступаем.
Грабов сел и потер затекшую ногу. Он не сразу сообразил, почему он на каких-то мягких тюках, перетянутых дорожными ремнями, кругом чемоданы, корзины, домашние вещи… Да, Москва, ночь, прибытие, рота — на Казанский вокзал, ночевать негде, жандарм отвел в багажное отделение.
— Куда выступаем?
Дневальный моргнул, недоуменно и испуганно:
— Не могу знать, вашбродь.
В самом деле только со сна может в голову влезть такая глупость: спрашивать нижнего чина. Откуда ему знать.
— Где господа офицеры?
— По ротам, вашбродь.
Воздух, морозный, колол иголками кожу, распаренную духотой багажного закутка. Грабов пошел по платформе, бодро подымая грудь. После сна он чувствовал себя особенно крепким. И если действительно случится…
У дверей III класса он увидел Касаткина и весело окликнул его:
— Что ж?.. Поздравить с боем, Касаткин?
— Есть с чем поздравлять, — скривился князь. — Ты что — не знаешь? Архиерей упек нас с третьим батальоном по Казанской, в карательную…
Грабов остановился как вкопанный. Вместо генерального боя…
— Пороть?
Касаткин пожал плечом:
— Кого пороть, а кого и вспороть. Во всяком случае забавного мало: мотаться по заплеванным полустанкам и гнилым деревушкам. Ты чай пил? Действуй. А то сейчас посадка.
Посадка, однако, оттянулась. Без коренных железнодорожников — силами одной военно-железнодорожной роты — собрать состав оказалось делом нелегким. Не удалось разыскать ни одной платформы для погрузки орудий, а тех, на которых пришла из Питера гвардейская артиллерия, Архиерей (так прозвали в полку полковника Мина — за любовь к ритуалу, нравоучительным проповедям и божественной службе) распорядился почему-то не давать. Лазаретные линейки не влезали в теплушки даже через рассаженные топором стенки. Полковник Риман, командир 3-го батальона, назначенный начальником отряда (кроме 3-го батальона шли 14-я и 15-я роты), хмуро следил за суетней на перроне. На зеленых облупленных стенках вагонов наспех малевали белые круги с красным крестом.
Мертваго подмигнул Грабову:
— Под санитарный маскируемся: эти комики свободно пропускают санитарные поезда. И риска нет, что пустят под откос… Как бы угадать, в какой вагон нас посадят?
—
А что? — хмуро спросил Грабов: он не мог свыкнуться с мыслью, что московский бой пройдет без него.— У меня с собой корзиночка вина. — Мертваго подмигнул опять. Гвардейские моряки мне через брата прислали. Так сказать, патриотический вклад в общее дело. Надо во благовремении протащить: при посадке будет неудобно… Не знаешь нашего вагона, Майер? Ты что невесел? Даром зубрил уличные? Драться-то не придется…
Ротный не ответил и отвернулся.
— Хитрющий все-таки Архиерей, — продолжал, добродушно посмеиваясь, Мертваго. — Спровадил Римана, чтоб без конкуренции.
— Какой конкуренции? — не понял Грабов.
— Старшинство у Мина — в полковничьем чине — небольшое, — пояснил Мертваго. — Ежели бы Риман особенно отличился, мог бы отбить у Архиерея и производство, и командование полком: Мин, ясно, рассчитывает вернуться генерал-майором и командиром полка с зачислением в свиту.
— Риман — образцовый офицер, — сухо перебил Майер. — Он найдет случай исключительно отличиться и на Казанке.
Мертваго присвистнул:
— Не пройдет номер, дорогой. Мин тоже не дурак. Смотри, как он его снарядил. Без артиллерии шику не будет: жечь вручную придется, эффект не тот. И кавалерии нам не дали, заметь… А без кавалерии при российских просторах — поди лови их… Разбегутся, черта поймаешь лысого.
— Для экзекуции всегда найдется кто, — уверенно сказал Майер. — Я спокоен за Римана: такой офицер измыслит выход из любого положения.
— Мин! — быстрым шепотом сказал Касаткин и оправил шашку. Офицеры вытянулись во фронт.
Командующий полком неторопливой развалистой походкой, покачивая полное, но легкое свое тело, шел к поезду. Риман — рука к козырьку двинулся навстречу; не дойдя трех шагов, четко сомкнул каблуки и отрапортовал. Мин обнял полковника и поцеловал его трижды в обе щеки, истово и крепко.
Мертваго фыркнул:
— Евангелие от Матфея, глава такая-то, стих такой-то: "Целованием ли предаешь Сына Человеческого".
— Тшш! — зашипел, строго сжимая брови, Майер. — Я очень люблю Римана, но не нарушай дисциплины, Бахус.
Грабов внимательно следил за разговором полковников. Оба улыбались, держась за руки.
Чет — нечет. Мин — или Риман?
— Пошли в роту, — сказал Майер. — Сейчас, очевидно, будем строиться для наступления: адъютант уже волочит икону. Вон и Риман взял абшид. На рысях, господа…
Проходя мимо командующего, Грабов замедлил шаг. Мин кивнул ласково:
— С походом, Грабов!
Чет! Грабов круто повернул и подошел. Полковник стоял один, момент был удобен.
— Разрешите просить, — сказал, подчеркивая свое волнение, Грабов, остаться в личном вашем распоряжении. Мин улыбнулся еще ласковее:
— Зачем? Полковник Риман — очень достойный начальник. У вас будет чему поучиться. Экспедиция ответственная и интересная.
— Мне хотелось бы, — Грабов заторопился, так как из здания вокзала вышел Риман, — отдать свои силы… жизнь… на решение судьбы боя… а тем самым — судьбы отечества. Решение это может быть только там, где полковник Мин.